Станция спасенных грез (СИ) - Никоноров Александр. Страница 19

Его мечта испарилась...

"Они пожирают мечты", - вспомнил я слова Тумана, а затем припомнил еще кое-что: "Еще один".

Неужели...

- Может, проклятие какое... - пробормотал Мишка.

И тут меня прорвало. Я выдал Тину все как есть. И про призрачный поезд, и про "еще один", и про возвращение мечты. К моему удивлению, он не стал насмехаться надо мной или считать чокнутым. Он как будто ждал, на кого можно было бы выместить вину за случившееся. И нашел.

- А ведь точно! ЭТО ВСЕ ОН. Колдун этот смотритель, вот кто! - выпалил Тин, глядя перед собой. Его пальцы перебирали висящие на поясе инструменты. - Сам одичалый дурак, так еще и других захотел сделать такими же. Чтоб не только с ним не общались! Значит так. Сегодня ночую у тебя. Возьму с собой камеру. Заодно и посмотрим на твои поезда. И на смотрителя тоже.

Я даже не успел ничего ответить. Тем не менее, компании друга обрадовался. Это было хорошим поводом убедиться, что я не схожу с ума, не вижу сверхреалистичные сны и не придумываю. Монстры, тени, призрачные поезда... Может, просто у страха глаза велики?

- Конечно! Всегда приятно убедиться, что не я один страдаю галлюцинациями.

Но Тин был очень серьезен.

- И если это правда он... - его вид был страшен. Таким я увидел друга впервые.

Мне было неприятно, что он говорил так о дяде Коле.

- Давай дождемся ночи.

***

Отец отпустил Тина легко и непринужденно, словно и не было ему до сына никакого дела. Я заметил, как это обидело Мишку и... Оскорбило, что ли.

Я показал ему книгу с исписанными форзацами. Тин внимательно прочитал мои заметки и не нашелся, что сказать. Это уже было достижением. Во всяком случае, меня не обвинили в потери рассудка или подлоге.

Стоял поздний вечер, и дядя Коля, как обычно, прогуливался по платформе. Хорька рядом не было.

- И что он так, каждую ночь, что ли? - спросил Мишка, высунув голову в окно.

- Каждую.

- Во дает.

- Ты погоди, это он пока просто ходит. Вот проедет последняя электричка, и тогда начнется. Сколько времени?

Тин задрал рукав, обнажив массивные часы со множеством дополнений - там и компас, и подсветка, и даже небольшой тайник.

- Без двадцати двенадцать.

- Еще пять минут.

Электричка проехала по расписанию. Лишь только она унеслась прочь, как на Дымчатую опустилась неестественная тишина.

- Ой... - сказал Тин. - Как-то странно. Словно ватой все обложили.

- Или туманом, - добавил я, глядя, как белесые стены обступают Дымчатую.

И снова замерли деревья - ни один листик не колыхнется. Ветер умчался прочь, вслед за электричкой. А дядя Коля, посмотрев на пути, качнул головой. Мне показалось, что сегодня он был как никогда грустным и поникшим. В ночи раздавался его голос, и я слышал в нем нотки обреченности. Смотритель брел вдоль платформы, ладонь скользила по ограждению. Он спустился и тут же поднялся обратно, оступившись на сломанной ступеньке, однако на удивление ловко перескочил и одним быстрым движением оказался наверху. Посмотрел на свою сторожку, уперся ботинком в крыльцо, что-то пробормотал и кивнул.

- Чего это он? Что с ним? С ума сошел? - вопрошал Мишка, переминаясь с ноги на ногу. - Будто прощается.

- Тихо ты! Услышит...

Тин был сам не свой. Мало того что ему довелось утром пережить горе, так еще и теперь столкнулся с очередными странностями и, кажется, совсем не был к ним готов.

Туман густел и сжимался вокруг станции. При разговоре вырывались облака пара, которые не успевали растворяться и грозили заслонить обзор.

- Бр-р! Что такое-то? - поежился Тин.

Перевалило за полночь. Мы стояли и мерзли. Молчали и наблюдали.

А затем раздался стук колес.

- Тин! - зашептал я. - Тин! Слышишь?

Он кивнул. По дому - НЕТ, ПО МИРУ - пошла вибрация. Затряслись деревья, заходила ходуном сторожка. Я видел, как все трясется и дрожит, но в то же время понимал, что ни листья, ни стены, ни травинки не шелохнулись. Словно сотрясалось само пространство...

- Слышишь, говорю?! - шикнул я.

Мишка побледнел. Он вытаращил глаза и силился унять стучащие зубы. Сглотнув, он процедил:

- Д-да-а. К-как это? Оул! ЧТО ЭТО?!

Он вцепился в подоконники, словно боялся потерять равновесие. Пальцы побелели.

- Смотри! - он указал на голубоватое свечение. Пока что оно было слабым, но, по мере приближения, нарастало и распухало, подкрашивая туман.

- Вот об этом я тебе и говорил.

Где-то в глубине души я радовался, что убедил друга в правдивости своих слов. Стало легче. Другое дело - осознать, что все вокруг происходит на самом деле. А это значит, что и Едоки тоже...

Дядя Коля засуетился. И снова взмыли вверх руки и принялись укреплять невидимые стены. Возможно, то была игра света (или воображения), но я увидел тоненькую пленку, которой была обмотана платформа. Именно эту пленку и разглаживал смотритель. Он напевал протяжную песню, полную обреченности и тревоги. Вместе с тем она порождала какое-то новое чувство - желание биться. До конца. Защищать. Пусть даже ценой собственной жизни. Пусть даже враг превосходит и силами, и числом. Эта песня была апогеем непокорной ярости, храбрости и верности. Это была песнь героя.

Слов я не разобрал. Да и надо ли?

Свечение становилось все ярче, лицо Тина озарялось голубоватыми всполохами, в глазах застыл лед.

Из тени кленов вынырнул поезд.

- О боже, - только и смог вымолвить мой друг, после чего юркнул вниз.

Я стоял.

Поезд, дядя Коля. Поезд, дядя Коля. Словно два непримиримых врага. И чем ближе подъезжал состав, тем быстрее двигался смотритель, все еще напевая, но уже резче, грубее.

Зашипев, поезд остановился. Замер и дядя Коля. Он не замолчал.

Платформу озарило мертвенным светом. В тишине воздух звенел, как стекло на ветру. Я боялся вдохнуть, боялся нарушить напряжение, боялся, что кислород обернется колючими осколками и изранит меня.

Я опустил взгляд на Тина. Оказалось, он не испугался, а вовсю копошился в рюкзаке, чтобы вытащить видеокамеру. Но его руки слишком дрожали, чтобы ухватиться за нее, и он, плюнув на затею, поднялся.

- А что дальше? - едва слышно спросил он.

- Не знаю... - так же тихо ответил я. Можно было только догадываться.

К голосу дяди Коли примешались другие... Голоса?

- Тин, ты слышишь?

- Ага. Пойдем.

- Куда?! - чуть было не взвизгнул я.

- Как куда? На платформу! - твердо заявил Тин и отошел от окна. Его руки больше не дрожали. - Мы ж должны разоблачить смотрителя!

- Да причем тут он?

- А кто?!

"ЕДОКИ!" - чуть было не выкрикнул я.

- С ним творятся непонятные вещи! Ты разве не видишь? - допытывался Тин. - Кто знает, может, именно сейчас он читает заклинание против твоей бабушки? Или деда! Или Ленки!

И вправду, откуда мне знать? Может, смотритель только создает видимость, что хороший? И сумасшедший...

- Пошли!

Я спустился вслед за Тином, и когда спрыгнул вниз, обнаружил, что он стоит и сжимает в руке большой гаечный ключ.

- Ты чего?

- Страховка! Тебе бы тоже надо...

- Да некогда. Побежали!

Мы осторожно выбрались из дома. На улице стояла холодина. Как будто резко наступила зима. Мы осторожно отворили калитку и прошмыгнули на улицу. Изо рта вырывались густые клубы пара, больше похожие на туман. И чем ближе мы подбегали к платформе, тем холоднее становилось. И страшнее.

Песнь утихла.

- Стой, - сказал я. - Что-то там...

С платформы донеслось утробное рычание. И это был не дядя Коля. Как будто множество копошащихся зверей, злых и враждебных, обступили жертву и готовились напасть на нее, растерзать. Поезд стоял на платформе, сияя, как светодиодная лампа, и чтобы увидеть хоть что-нибудь, приходилось щуриться.