Моя нечисть (СИ) - Волгина Надежда. Страница 12

Каждый день она мне плела на волосах замысловатые узоры. Из озера я выходила, как из салона красоты. Сама на себя не могла налюбоваться в отражении воды.

Иногда, когда становилось совсем грустно и тоскливо, я мысленно призывала Любаву. Ее общество неизменно действовало на меня целебно. Мы просто разговаривали. Чаще я вспоминала бабушку и рассказывала берегине разные случаи из своего детства, но с каждым днем все отчетливее понимала, что прежде всего рассказы эти нужны мне самой. Только тут, в волшебном лесу, я начинала осознавать, сколько эта самоотверженная женщина значила для меня, какой деликатной она всегда была — объясняла, но не настаивала, помогала, но никогда не навязывалась.

Только сейчас до меня стало доходить, насколько мне повезло в жизни, что после смерти родителей не осталась сиротой и получила самое лучшее воспитание и заботу.

Когда я вспомнила, как каждый вечер бабушка подходила к иконе Николая Чудотворца и что-то тихо шептала, и как я потом поступила, то не выдержала, разрыдалась и повинилась Любаве.

— Поплачь, милая, поплачь… — гладила она меня по плечам, не утешая и не ругая. — Иногда именно в слезах вы, люди, черпаете истину. Жаль, что мы этого не умеем, а порой так хочется…

Почти каждый день, когда я разговаривала с дубом, ко мне присоединялась Лера. Чем лучше я узнавала эту девушку, тем отчетливее понимала, насколько у нее широкая душа. Не раз она заговаривала на тему, что просила духов разрешить ей сделать дуб своим, но все просьбы оставались безответными. И всегда она сокрушалась, что дуб погибает. Но на счет этого я могла бы с ней поспорить. Хоть и не могла так тонко чувствовать, как нимфа, но каждый раз мне казалось, что дуб выглядит лучше, осанистее, если так можно сказать про дерево. Когда рассказывала ему о своих переживаниях, всегда думала, что умей он говорить, непременно поддержал бы меня, утешил.

Вряд ли такие мысли смогло бы внушить умирающее дерево. Но стоило мне только глубже задуматься над этим, как сразу же понимала, насколько странной сама становлюсь в этом оторванном от реальной жизни месте. Разве могла я раньше помыслить, что буду общаться с лесной нечистью так, словно все мы одним миром мазаны? Нет, конечно. И временами мне от этих мыслей становилось дико и страшно.

Лера еще научила меня одной полезной вещи — добывать топинамбур. Вот уж не знала, что то, что в народе называют земляной грушей, что я всегда считала чем-то типа корня петрушки, окажется таким вкусным, а главное полезным. Узнав, где он произрастает, я каждый день выкапывала себе несколько клубней и готовила из них суп или салат. А если добавить в похлебку грибов, то получалось вообще царское блюдо. Правда, в пище я недостатка не испытывала, об этом продолжал заботиться Иван. Каждое утро я обнаруживала на своей кухне что-то съедобное. Иногда там даже оказывался кувшин с парным молоком. Где он его умудрялся доставать, ума не прилагала.

Хотя, и все остальное он вряд ли возделывал и выращивал. Скорее всего, в пропитании ему помогала лешачья магия.

Ах, Иван, Иван… Вот уж о ком я тщетно гнала мысли, но они все равно возвращались и настырно лезли в голову. Поначалу я считала дни без него, а потом сбилась со счета. Только вот уныние стало вечным спутником, и ничто не могло меня отвлечь от грустных мыслей. А думала я о том, что он так старательно избегает меня именно потому что я обнажила перед ним собственные чувства. Да и как бы я могла скрыть их, если он без труда узнает, о чем я думаю. Наверное, ему неприятно то чувство, что зарождалось во мне с нешуточными скоростью и силой. Возможно, это вносило дискомфорт в его размеренную и упорядоченную жизнь лешего. И я его не винила, потому что и сама боялась этой странной любви. Но и не страдать не могла.

Частенько я просыпалась ночами и прислушивалась к лесной тишине. А когда поднимался несильный ветерок, мне хотелось верить, что это Иван бродит возле моего жилища, что он так же, как я, надеется на встречу, от которой бежит. Со своей стороны я тоже ничего не делала, чтобы увидеть его. Ведь можно было подойти к его дереву и постучаться, придумать какой-нибудь предлог, но я этого не делала. И чем больше проходило дней, тем сильнее он от меня отдалялся, пока я не начала воспринимать его, как что-то ненастоящее в своей жизни, что однажды приснилось и поселилось в памяти.

Но однажды ночью я не выдержала. Измучившись от духоты и бессонницы, я решила рискнуть и покинуть шалаш. Раньше я такого себе не позволяла, даже когда лежала без сна. Ночной лес пугал. Хоть я уже и познакомилась со многими его обитателями, но что-то мне подсказывало, что ночью в нем оживают совершенно иные сущности, которые днем прячутся ото всех, чьей стихией является именно темнота. Я свято верила, что пока отсиживаюсь в шалаше, никто меня не тронет. Да и слишком живы еще во мне были воспоминания о ночном облике Ивана, даже спустя столько времени начинали дрожать поджилки, стоило представить его горящие в темноте глаза.

Но и лежать больше я не могла. Ночной ветер манил. Хотелось избавиться от липкой испарины, что покрывала все тело, вдохнут свежего воздуха. Я решила, что несколько минут постою возле шалаша. Никто меня не увидит и не услышит.

Выползала я почему-то на карачках, почти по-пластунски. Если кто-то за мной сейчас наблюдает, то вряд ли поймет, кто это или что движется так странно. На саму меня готов был напасть нервный смех, то ли от радости, что наконец-то могу дышать свободно, то ли от обалдения, что решилась на подобную авантюру.

Кругом была такая темень, что сколько я не вглядывалась в нее, ничего разглядеть не получалось. Я задрала голову и поняла, почему так темно — небо заволокло тучами, спрятав луну. В воздухе пахло озоном, того и гляди начнется дождь. Где-то вдалеке даже послышался раскат грома.

Это мне тоже напомнило прошлую жизнь, в человеческом мире. Раньше я любила предвестники грозы и самое ее начало, когда дует сначала совсем слабый ветерок, постепенно усиливаясь. Только, никогда раньше я даже на улице в такую погоду не оказывалась, не говоря уже о магическом лесе.

Стараясь не шуметь, я опустилась на траву возле шалаша и прислонилась к его соломенной стене. Она еще не успела остыть и приятно согревал спину, тогда как ветерок уже вовсю обдувал мое полуголое тело. Почему полуголое? Да потому что я выпросила у Леры еще одну тунику, на этот раз без топа и шортов. Ее я использовала, как ночную сорочку. А поскольку, кроме себя самой, стесняться мне было некого, то на тот факт, что она совершенно прозрачная, плевать я хотела.

Так я и сидела какое-то время — с закрытыми глазами, обдуваемая ветерком. Уже почти начала задремывать, когда совсем рядом расслышала горестный вздох. Посмотрела в ту сторону, откуда донесся звук, и встретилась взглядом с двумя горящими точками. Леший?. Я до такой степени ему обрадовалась, что даже не испугалась ночного образа. Одна мысль билась в голове — он здесь, рядом и тоже ищет встречи со мной.

Больше я не раздумывала, встала и приблизилась к нему.

— Можно присяду рядом?

Мой голос дрожал от волнения и едва сдерживаемых эмоций. Его самого я не видела, ослепленная горящими глазами, но чувствовала его тепло, дыхание.

— Если не боишься…

Голос нечисти прорезал воздух. Низкий, глубокий, хриплый… Совсем не такой, каким говорил

Иван в человеческом обличье. Но я ни секунды не сомневалась, что передо мной именно он.

Я опустилась рядом с ним и почувствовала, как плечо мое коснулась чего-то твердого, но теплого.

— Можно прикоснуться к тебе?

Слова сами сорвались с языка, подумать я не успела. Желание было интуитивным и очень сильным. У меня аж руки чесались, до такой степени я хотела его потрогать.

— Боюсь, тебе не понравится.

Но я уже его не слушала. Доже если бы последовал категорический запрет, я все равно нарушила бы его. Ладонь моя опустилась на то место, где, предположительно, находилось его плечо. Я почувствовала под пальцами что-то типа размягченной коры дерева. Руке стало приятно от идущего от него тепла. Я пробежалась пальцами по шершавой сучковатой руке и переплела их с его пальцами. Он нежно сжал мою руку. Даже слишком нежно, в то время как мне хотелось ощутить его объятья, и тот факт, что сейчас он даже не человек, меня совершенно не волновал.