Карнавал сомнений (СИ) - "Карин Кармон". Страница 58

Стив снился мне почти каждую ночь, и я привыкла. Не просыпалась больше, беспомощно давясь рыданиями. Даже начала получать от сновидений какое-то болезненное удовольствие, ведь теперь это был единственный, доступный мне, способ делить жизнь с братом. Пусть в вымышленной реальности, пусть всего лишь галлюцинаторное исполнение желаний подсознания, как утверждал Фрейд. Не важно, ведь я видела Стива, говорила с ним и могла прикоснуться. Как раньше…

А по утрам к обрывкам сна добавлялись воспоминания вперемешку с сожалениями, страхами и сомнениями. Каждый новый день запоминался каким-то событием, совершенным впервые без Стива, не говоря уже о праздниках, давно превратившихся в пытку. Первый День Благодарения, первый Хеллоуин, первое Рождество… Я снова плакала, уткнувшись в подушку, снова глотала слёзы и таблетки, снова надевала маску счастья, которая так нравится окружающим, снова прятала под ней свои горе и боль. И Сансара делала новый оборот.

Повторить всё это сегодня оказалось сложнее, чем я думала. Обычно в такие дни люди отправляются на кладбище, а потом встречаются с родными и друзьями, чтобы устроить ещё один День памяти тому, кого с ними больше нет. Делятся приятными воспоминаниями, рассказывают о нём смешные и добрые истории, говорят, каким прекрасным человеком он был, какую жизнь успел прожить, как много значил для каждого, поддерживают друг друга в одном на всех горе утраты. И всем легче. Но от одной только мысли вернуться в Риверстоун и увидеть Майка меня охватывала паника. Ни за что! Я не хотела… да и не могла. Тогда зачем ехать? Зачем торчать там, где воспоминания не просто причиняют боль, а буквально оживают перед глазами? Наш дом, где Стив больше не живёт. Наша улица, где его никогда не встретить. Там нет даже могилы, а прах брата давно осел на берегах Атабаски.

Я собиралась устроить собственный День памяти брату — взять выходной, остаться дома, пить вино, забравшись на диван с ногами и завернувшись в тёплый плед, в который раз смотреть видеозаписи и фотографии со Стивом. И плакать. А потом испугалась, что не справлюсь. Что вместо антидепрессантов захочу проглотить снотворное, чтобы уснуть, чтобы остаться с братом «где-то там» и никогда больше не разлучаться. Пришла в офис, целый день отвлекала себя делами и разговорами, специально напросилась на «горящий» контракт, получив вескую причину задержаться допоздна и не спешить домой. Почему-то в душном шумном зале для совещаний, среди чужих людей, которым нет никакого дела до моей жизни, мне даже дышалось легче.

Лишь в машине уже на парковке у дома я отважилась зайти с телефона в Фейсбук на профиль Стива, который мы с сёстрами решили не удалять, поклявшись не забывать и всегда оставлять там записи на все важные даты. Хотела написать кратко, поддерживая иллюзию смирившейся с утратой сестры, что помню, люблю и ужасно скучаю, но увидела новые сообщения на стене от друзей, коллег, родных — всех, кто помнил и чтил память Стива. А потом наткнулась на длинный пост Майка. И сломалась. Всё мое напускное безмятежное счастье с безразличием пошло трещинами. Все старые сомнения вернулись, притащив с собой новые. Я снова сходила с ума.

Разве смел человек, которого я считала виновным, писать такое? Все те слова, которые могла и хотела написать сама? Разве имел право зваться почти братом Стива? Разве должен был обнажать свои раны, открыто признаваясь в сети, что у него не получается смириться, что он теряет рассудок от горя, что не умеет и не знает, как жить дальше? Разве хотел бы найти убийцу, разве требовал от полиции это сделать? Разве мечтал вернуться в прошлое и поступить иначе?

Почему Майк всё это написал? Зачем? Сожалел ли он только о Стиве или о нас тоже? Врал ли всем в очередной раз, притворяясь безутешным другом? Врал ли он только мне?

У меня не было ответов. Правильных, настоящих. После которых ставят жирную точку, а не вопросительные знаки и многоточия. Зато в моем арсенале был целый карнавал сомнений.

Я всё ещё хотела верить Майку. И уже не могла.

Я не запомнила, как выбралась из машины. Только как душили слёзы, как больно было дышать, как с неожиданно громким треском раскололся брелок-сердечко, когда из непослушных пальцев выпали ключи, как меня подхватили чьи-то сильные руки, не позволив рухнуть на асфальт.

— Что случилось? — Понадобилось несколько секунд на осознание, кому принадлежит обеспокоенный мужской голос.

— Ридж… Я…

— Пойдём. Вот так, тихо-тихо… Держись за меня. — Сосед, видимо, понял, что я вряд ли сумею сейчас дать связное объяснение чему-либо, и просто повёл меня к лестнице, крепко обхватив за плечи. — Здесь ступенька, осторожно…

А чуть позже мы вдвоём сидели в холле у лифта на скамейке. Ридж не задавал вопросов и терпеливо ждал, когда я успокоюсь. А я изо всех сил старалась сделать это побыстрее, одновременно обдумывая, как объяснить ему свою истерику. Только от приходивших в голову вариантов и стыда хотелось плакать сильнее.

— В этот день… в прошлом году… убили моего брата, — продолжая всхлипывать, пробормотала я в надежде, что так смогу объяснить если не всё, то многое, и Ридж тактично удержится от дальнейших расспросов. А потом уйдет.

— Вы были близки?

— Мы родились в один день, близнецы. Были…

— Он много для тебя значил? Вторая половинка и всё такое, да?

Я с удивлением уставилась на Риджа. Он не рассыпался передо мной неискренними словами сочувствия, как всегда делали остальные, будто им было дело до чужого горя, не пытался подбодрить или успокоить. Не говорил обычной чуши, что всё обязательно наладится, что со временем мне станет проще. Он просто задавал вопросы, которые, кажется, и правда его интересовали. И на которые уютно и неожиданно легко отвечать. Мне совсем не хотелось, чтобы Ридж сейчас ушёл и оставил меня одну.

— Брат не был смыслом моей жизни, если ты об этом. Но без него… Без него смысла не стало совсем. Всё сломалось… Мне пришлось уехать, а это, — я потянула за рукав куртки, демонстрируя Риджу часы Стива на своём запястье, — единственное, что осталось от брата. Ношу теперь, как память.

— Это тоже его, да? — Ридж кивком указал на болтавшееся на моей груди помолвочное кольцо Майка. — На память?

— Это… — я решила не обманывать. — Нет, оно принадлежало другому человеку… Тоже очень важному для меня. И его тоже больше со мной нет.

— Знаешь, я обязательно должен что-нибудь тебе подарить. Чтобы… ну… на память, — он лукаво прищурил один глаз. — Мало ли. Жизнь — непредсказуемая штука.

— Вообще-то у меня уже есть твоё полотенце с флагом.

— Лучше не напоминай! — Я невольно улыбнулась, заметив, как по щекам Риджа пополз багрянец смущения. — Можно как-то стереть эту часть нашего знакомства? Сколько мне это будет стоить?

— А если так? Я забуду, что видела тебя голым, если ты пообещаешь забыть, что видел меня в слезах. Согласен?

— А то? Конечно! Теперь в Тиммиз? Я слышал, малиновый мафин с горячим шоколадом прекрасное средство от грустных воспоминаний…

Дэниз цепко хватает меня за предплечье и трясет:

— Стэйс! Стэйс! — Я поднимаю на неё взгляд, с удивлением обнаруживая, что всё ещё сижу в закусочной за столиком. — Что случилось? Ты в порядке?

— Я?.. Да… Нет… Не знаю. Не важно, — отмахиваюсь я. Смотрю на опустевшую стоянку за окном: кроме внедорожника сестры других машин нет. — Лински уехал?

— Ну да, — Дэниз хмурится, внимательно разглядывая меня. — Выскочил отсюда, как ужаленный. Сел в тачку и свалил. По-моему, даже меня не заметил. Но я, как договорились, ждала от тебя сигнала, а ты пропала. Сидишь тут в прострации и не реагируешь.

— Прости, задумалась. — Решаю пока не посвящать младшую сестру в причину моих воспоминаний. На что бы шериф не намекал, сейчас он явно не дружит с головой, раз даже Риджа подозревает в каких-то связях с моей матерью. Хорошо, что расследование передали КККП. По крайней мере у них нет личных счётов с нами.

— Хотя бы сотовый включи, а то фиг до тебя дозвонишься. Даже кофе остыл, — Дэниз кивком указывает на стаканы. — Пойду попрошу, чтобы подогрели в микроволновке.