Пятнадцатый камень (СИ) - Колоскова Елена Леонидовна. Страница 109

— Хельга… Доктор Рагнарссен, что вы себе позволяете! — попытался вмешаться Тошио, и пришельцы уставились на него, как на полного идиота.

Штатный ксенолог из команды уже что-то шептал на ухо министру. Он не смел диктовать мне, что делать. Только предлагать и направлять, защищать и ухаживать. Кит снова нырнул, и откуда-то пришло это знание. Я снова щелкнула веером. Этот — из китового уса, кошачьей поступи, из костей, которые надо собрать. "Одежда" Эши Этти все еще была со мной. Пожалуй, оставлю. Он здесь ни при чем.

— Цуда-сан, не стоит так беспокоиться, — кивнула я, не удостоив поклона. — Наши гости все понимают, не так ли?

Я повернулась к послу. Два кита больше никогда в жизни не поплывут вместе.

— Благодарю вас за помощь и спасение Фрейи, господин посол, — я церемонно поклонилась. — Ваши заслуги просто неоценимы. Я всегда буду помнить об этом.

Гудрун продублировала. Что-то шевельнулось у него на лице. Кажется, Хаоли Этти начал осознавать, что происходит.

— Вы принимаете? — спросила я, возвращая дар.

Едва ли он сейчас понимал все, что я говорила, но жест не допускал двойного толкования. Возьми. Забери обратно. Мне это больше не нужно.

Это был конец.

Глава 16

Он вдруг посмотрел на меня, как голодающий — на последний кусок хлеба, или как жаждущий в пустыне — на живительный ручей. И тут же закрылся. Это снова был уверенный в себе дипломат, прежний Хаоли Этти. Он сделал шаг навстречу и протянул руку. Я вложила в нее "одежду", невзначай задев его ладонь. Последнее касание… Он вздрогнул. Потом улыбнулся и что-то сказал. Его спутница удивилась и возмущенно фыркнула. А вот Гудрун побледнела и ахнула.

— Что он сказал?

Она замялась.

— Это не имеет значения, — ответил за Гудрун ее пришелец. — Вернете или не вернете вы "одежду". Вы — неотчуждаемая плоть.

Мне не послышалось? Звучало, как юридический термин.

— Что это значит?

— Самый драгоценный "трофей", — вкрадчиво сказал он. — Как интересно и… как жаль.

Хаоли тоже так говорил перед тем, как попрощался. Я тогда сочла это комплиментом, а, может, и признанием. Значит, это было что-то другое.

— Я не "трофей".

Просто констатация факта.

Кит не может принадлежать никому и ничему, кроме моря. Он сам решает, куда ему плыть. Пришельцы обольщались, если думали иначе. Так ли теперь это важно? Я не ксенолог, чтобы лезть в такие дебри. Надо было вернуть то, что мне теперь ни к чему, и я это сделала. А посему я больше не стала задавать вопросов. Лишь сказала напоследок:

— Господин министр, уважаемые гости. Надеюсь, вы меня простите, если я вас сейчас оставлю.

Я кивнула тем и другим, не дожидаясь ответа, и ушла прочь. Что там мне слышалось вслед, уже не имело значения. Кит уплывал в никуда.

* * *

В преходах и коридорах, пронизывающих здание, шаги отдавались гулким эхом.

"Щелк-щелк". Гата гата.

Еще один камень лег на доску; другие пришло время убрать. В любом случае, я не могла здесь больше оставаться. Надо взять коммуникатор. Вещи заберу потом или попрошу переслать домой.

"Домой".

Собака здесь не останется. У дверей в комнату, где я закрыла Шейда, я остановилась, приложила ладонь к биосканеру и выждала, чтобы меня опознала система. Из стены выдвинулся сканер.

— Пожалуйста, не моргайте, — раздался из динамиков приятный голос. — Посетитель опознан. Проходите, доктор Рагнарссен.

Дверь отъехала в сторону. В лицо ударили запахи! Я как будто ощутила их кожей, так это было сильно. К носу это не имело никакого отношения. Псина — пот, шерсть, кожная микрофлора, феромоны, остатки корма на зубах, которые не мешало бы почистить — и никакого отвращения и брезгливости. А под всем этим — целая буря из смятения, волнения, ожидания, меток территории и альфа-самцовости.

— Аууу!!! Уф! — лайка ткнулась мне в колени и обслюнявила полы наряда.

Слюна тоже несла информацию, так же как и слизистая собачьих глаз. Шейд как будто говорил со мной всем своим телом. Кит возрадовался: все понятно и так, не нужно слов. Взять коммуникатор и пристегнуть к запястью — пара секунд. Ухватить собаку за ошейник — еще столько же.

Никакого поводка.

— Идем.

Как хорошо, что я изучила планировку посольства. Выйти через черный ход не составляло труда. Охрана нас пропустила, когда я провела коммуникатором у считывателя. Значит, Тошио еще не успел ограничить доступ или сообщить на пост.

На стоянку, полную охраны и эргов, я не стала возвращаться. Там еще остался мой транспорт. Отчего-то мне даже в голову не пришло вызвать наемный флаер. Все кружилось и плыло перед глазами. Я ничего не соображала. Пожалуй, я бы не заметила, если бы небо вдруг упало на землю.

— Ву-у? — пес вопросительно посмотрел на меня.

Я погладила лобастую, все понимающую морду. Здесь я больше не могла оставаться. Все шла и шла, сама не знаю куда. Брела все дальше, углубляясь в лабиринт улиц, не чувствуя ветра и холода. Внутри было гораздо холоднее. Кит здесь еще не плавал… Там только лед.

Голова была пуста, как тыква, влекомая неумолимым течением времени. Если постучать, внутри откликнется эхо.

"Кикабататон, каран-карон".

Тыкву-горлянку выскребли, оставив одну оболочку. Внутри больше ничего нет. Старик со старухой больше не ждут, что вода принесет им дитя. Река времени пожирает нас, делая взрослыми. Голова Хроноса — хранилище воспоминаний о том, кем мы когда-то были и какие ошибки совершили.

Кит играет с тыквой, подбрасывая ее и роняя; он знает, что внутри пустота. Это бесконечные качели… Вверх-вниз, вверх-вниз.

Тук-тук-тук-тук стучат дзори, тук-тук, тук-тук — сердце. Ноги сами вывели меня к западному кварталу. Кругом виднелись следы пережитого ужаса. Город сильно пострадал от пожаров. Обугленные остовы семейных моно-блоков и "умных домов" пахли копотью. Около запретной зоны висела черно-желтая лента с маркировкой Санитарной инспекции. Я остановилась около нее, не нарушая границ, и вгляделась вдаль.

Развалины.

Где-то здесь навсегда упокоился лабрадор, эмбрионы хэсси и несколько глупцов, которые рискнули остаться дома. Тело поджаренных десантников, помнится, с почестями отправили к их семьям на Западный континент.

"Так ли это важно?" — плещет волна. Кто-то уходит, другие приходят. Пусть даже это личинка хэсси. Это жизнь, и она означает чью-то смерть.

Океан знаний ширится, заполняя все и вся.

Меня захлестнула волна памяти. Растерзанные и живые олени, воющие на несуществующую Луну собаки, резвящиеся дельфины! Мурчащая мертвая кошка на заднем дворе смотрела на меня, щуря желтые глаза. Живой дед с чашкой чая манил к себе. Рядом с ним стояла бабушка Аоки. Марта Рагнарссен, которую я никогда не знала — бабушка с отцовской стороны; ее муж и мой дед.

Эрги и люди, мужчины и женщины, супруги, родители и дети — все смешались в безумном танце отражений! Став вдруг дамой в окружении детенышей, я решила, что это хорошо. Узор наконец-то сложился, как надо. Журавлики из бумаги обретали плоть и кровь и взлетали в небо, расправив крылья.

"Арахитогами", — сказал с улыбкой дед и взмахнул кистью, вдруг возникшей в его руке.

Знаки, начертанные нашей божественной кровью и плотью, парили в воздухе, тут же исчезая в пустоте. Нанесу этот узор на веер. Здесь они все. Чужие люди, чужие звери. Ксеноморфы — тоже чужие. Но я — здесь и сейчас, и тут безопасно. Мыслей больше нет.

"Хорошо".

Мой Белый кит доволен.

* * *

— Хельга.

Шейд зарычал и вырвался из рук. Я тоже обернулась. Воздух стал весомым, зеркально замерцал, заколыхался и поплыл, словно некачественная голограмма. Через пару секунд появился тот, чей голос я слышала.

— Эши?