Пятнадцатый камень (СИ) - Колоскова Елена Леонидовна. Страница 18

Вот вляпалась. Я подумала о том, что — страшно подумать — пришельцы могут подумать обо всем этом. Или не подумают? Почему я сужу о них с точки зрения человека? По крайней мере, мне не хватило ума задуматься о последствиях.

— Прошу меня извинить. Это меньшее из двух зол, если вы понимаете, о чем я, — неловко попросила я прощения за доставленные им неудобства. — Я должна была так поступить.

Кем бы они ни были — врагами, чужаками или кем-то еще, — они не заслужили такого обращения.

— Ничего. Все в порядке. Я вас понимаю, — ответил посол и впервые искренне мне улыбнулся.

* * *

Спустя половину суток от меня наконец отстали, я получила внеочередной отгул и дисциплинарное взыскание.

Я, конечно, не рассчитывала на благодарность, но это… Такая отметка в личном деле на будущее, равно как и вычет неустойки по контракту меня совсем не устраивали. Впрочем, я всегда могла его разорвать, хоть и со значительными финансовыми потерями. Что я и сделала.

Не прошло и получаса после того, как я отправила официальный запрос на расторжение контракта и оформила заказ места на ближайший рейс на Фрейю, как мой коммуникатор уже разрывался от вызовов начальства.

Я отключила звук, заблокировала дверь в своем лофте и легла спать. Сон всегда был моей защитной реакцией на стресс.

Мне снился кричащий на меня Родригес и, почему-то, Эши Этти. Они тянули меня за руки в разные стороны, словно хотели разорвать пополам. Потом мои руки превратились в плавники, и я легко освободилась от их хватки.

Оставив мужчин на поверхности, я ушла в глубину, издавая протяжный зов, как кит.

* * *

Разумеется, мой шантаж сработал. Хотя это был вовсе не шантаж. Просто начальник станции и остальные так решили. Пусть… Главное — результат.

Дисциплинарное взыскание сняли, жалованье не урезали, так что я осталась при своем, и это не могло не радовать. Хотя неприятный осадок, без сомнения, остался.

Я продолжала принимать пациентов, опылять свои томаты и тренироваться с десантниками. И еще я продолжила встречи с дипломатами эррг.

Есть теперь приходилось за общим столом с начальством. Хаоли Этти с любопытством отведал мои продукты, запас которых с каждым днем уменьшался. Ему понравились водоросли и чай, и он выразил надежду, что еще раз попробует их по прибытии на Фрейю.

— Думаю, это возможно. В анклаве Нихон, откуда родом моя мать, знают толк в хорошем чае и чайных церемониях, — обтекаемо ответила я.

— Это интересно, — ответил посол. — А в чем заключается эта церемония? Какое она имеет значение?

— Сложно сказать, — задумалась я о смысле дзен. — Словами это трудно выразить. Мой дед знаком с человеком, практикующим чайную церемонию. Надо попробовать, а потом решить для себя.

Невыразимое нельзя передать словами. Так же бессмысленно, как человеку с аносмией пытаться объяснить, как пахнет сливочная тянучка, а слепому — как прекрасно небо на рассвете, розово-лиловое. Разве можно объяснить это только сцеплением рецепторов слизистой носа и циклических ароматических соединений или попаданием квантов света на сетчатку глаза?

Причина и следствие, механизм возникновения, но не одно и то же. И не суть явления.

Медитативно взбивать зеленый порошок с водой, отмечая его насыщенный цвет, свежий запах и терпкий вкус, контраст с грубой глиняной чашей, которая хранит следы рук создателя… И передавать после глотка другому участнику церемонии.

Разве можно это объяснить в двух словах? Это можно только испытать, как и жизнь.

Когда я смотрю в глаза послу, мне не хочется отводить взгляд.

* * *

Однажды посол заинтересовался, чем мы с Хорхе занимаемся весь остаток ужина, и я на свою голову показала проекцию с очередной партией в Го.

После этого посол попросил у меня несколько уроков. С одной стороны, мне не нравилось это навязанное внимание, но, с другой… Может, у Хорхе наконец появится достойный соперник? Хаоли Этти проявлял отличные стратегические способности в игре.

Я же с досадой заметила, что все чаще проигрываю Хорхе. Может, виной тому присутствие Эши Этти, который неотлучно находился при после и молча сидел рядом с ним. "Секретарь" наблюдал за мной. Иногда просто испытующе, а иногда настолько неприятно давил на психику, что я терялась. Он считал это своим долгом? Все еще считал, что я "угроза"?

Посол, по контрасту со своим подчиненным, был очень комфортным в общении. Он исподволь пытался узнать больше о моей семье. Особенно его интересовал мой отец. Я понимала это и отделывалась общими фразами, но всего не удавалось скрыть.

Сейчас я лучше понимала небрежно брошенные отцом фразы вроде "что-то вынюхивают, собаки!" или "воротят нос от нас". Оказывается, все это имело скорее буквальный, чем фигуральный смысл…

Однажды посол все-таки напросился ко мне в лофт, поинтересовавшись, как живет простой доктор на станции. Ну как-как? Как все. В адской тесноте.

Я немного сгладила это, воссоздав аскетическую обстановку нихонского дома, но не более того. Циновка на полу, пара плоских подушек вместо положенных стульев и низенький столик в центре. Кровати тоже не было. Я сдала ее на склад и спала на толстом мате, который днем сворачивала и убирала. На стене висела рамка со старомодными плоскостными фотографиями и каллиграфическое изречение Иккю.

— Мне нравится обстановка вашего дома, — сказал посол, оглядевшись вокруг.

— Э… спасибо.

Похоже, что ему и правда понравилось. Он обошел комнату по периметру и стал изучать фотографии.

На одной из них были родители и я с братом, оба пятилетние, стриженые под "скобку", как нихонские дети. Эрик улыбался, показывая дырку на месте выпавшего молочного зуба, а родители держались за руки, поглядывая друг на друга.

Вот дед, спокойный, степенный и морщинистый, как старый каштан. Волосы зачесаны набок, прикрывая лысину — "луна сквозь бамбук", традиционное юката скрывает его возрастную худобу. Моя мать рядом с ним по контрасту кажется еще моложе, чем на самом деле. Она — последыш, младший ребенок в семье, и отец ей в деды годился, а нам с братом — в прадеды, но для своего возраста мыслил на редкость здраво и ясно.

Еще одно фото, где я в мантии и четырехугольной шляпе в компании таких же выпускников произношу речь от имени нашей группы.

И наша семья с многочисленными родственниками со стороны Рагнарссенов. Женщины и мужчины, все, как на подбор, рыжие и светловолосые, в национальных бюнад, выстроились для общего фото. Я стою с краю, мне тринадцать. На мне тоже платье из синего сукна и новенькие туфли с серебряными пряжками. С непривычки ощущается странно. Помню, как отец ободряюще сжал мою потную ладошку и прижал меня к себе: я тогда очень стеснялась.

— Что это? — спросил посол, заинтересовавшись каллиграфией. — Выглядит… изящно… красиво? Я правильно выразился? Эта абстракция хорошо смотрится.

— Это не абстракция. Надпись на одном из земных языков.

— Да? А о чем она?

— "Все коаны лишь ведут тебя дальше", — коряво и почти дословно перевела я на спанглиш.

Лишь бледная тень того смысла, что несли слова, а более того — нажим кисти и намерение того, кто это написал.

— Коаны? Что это значит? — продолжал спрашивать мужчина.

— То же самое, что и чайная церемония. Нельзя объяснить, не испытав что-то. Много знаний, много способов, но лишь в практике будет истинное познание.

Я не уточнила, что это был подарок с двойным смыслом. Лишь начало изречения, первая строка стихотворения. Продолжение было крайне скандальным. Этот коан был доступен лишь посвященным.

Когда мама увидела это у меня в спальне, она вспыхнула, но ничего не сказала. Но поняла. И я поняла, что она поняла. Хорошо, что она тогда не спросила, от кого этот подарок.

— Кто это на изображении? — спросил Хаоли Этти, указав рукой на деда. — Он выглядит иначе, чем остальные.