Когда тают льды. Песнь о Сибранде (СИ) - Погожева Ольга Олеговна. Страница 80

– Идём, идём! Тётка лепёшек напекла – пока ещё горячие! Никанор с Назаром скоро вернутся, они у дядьки Фрола, помогают в кузнице, – на ходу пояснял Илиан, мало-помалу вытягивая меня на расчищенную тропу. – Говорят, хоть как-то за заботу отблагодарить. Он нам постоянно что-то приносит: то мясо, то рыбу…

– Вытянулся, – мимоходом заметил я, внимательнее оглядывая сына. – Окреп…

Илиан обернулся через плечо, увидел наконец моих спутников и радостно просиял:

– Госпожа Деметра!

Колдунья улыбнулась в ответ, спешилась, неловко подходя к нам по глубокому снегу.

– Илиан, – поприветствовала моего сына, потрепав по тёмным вихрам: шапку-то, поганец, снова не надел. – Как ты?

– Скучал, – тут же честно признался мальчишка. – Идёмте скорее в дом!

Мы переглянулись, затем Деметра медленно покачала головой.

– Я зайду позже, Илиан, как только мы с дядей Люсьеном разместимся у Хаттона.

За нашими спинами пьяно хрюкнул молодой колдун, впервые услышав новое прозвище, какие его наградила Деметра.

– Сами разберёмся, – заверила меня колдунья, как только я обернулся к ней. – Не теряй времени: ты нужен детям. Я приду вечером.

Не слабее сердца огня жгли под кожей колючие разряды: пригладить бы ладонью растрёпанные волосы, коснуться большим пальцем щеки, задев нежные губы…

– Поехали, что ли, – невнятно выговорил Люсьен, трогая поводья. – Спать хочу.

Я подсадил бруттскую колдунью обратно в седло, и Деметра направила коня вслед за спутником, стараясь не отставать: полупьяный маг шестого круга с раскалывавшейся головой – крайне нестабильный тип, таких в одиночку отправлять к добрым людям чревато.

А от деревни уже бежали, завидев нас издалека, двое мальчуганов: Назар успел первым, врезался в меня всем телом, едва не сбив с ног – крепкий парень растёт! Подоспел Никанор, прыгнул на спину, не сумев протолкнуться между братьями – и мы так и рухнули в снег вчетвером, заливаясь хохотом. Даже я не сдержался: видит Дух, соскучился!..

Через облепленные снегом визжащие тела я увидел, как задержался на пригорке Люсьен, обернулся в седле на миг – а я будто наяву услышал: «повезло этим четверым»…

А затем крики радости и тормошащие меня дети закрыли собой и бруттских колдунов, и родной дом, и хорошо знакомые виды заснеженного Ло-Хельма.

Деметра пришла, как обещала: вечером. Дети ещё не улеглись, копошась в своих кроватях, а Октавия наспех убирала со стола после ужина. Свояченица похорошела и расцвела, что в её возрасте казалось почти невозможным. От расспросов отмахнулась, ответила бесхитростно:

– Кристофер в Ло-Хельме задержался. Молился над твоим сыном несколько ночей подряд. А я что? Не могу же перед ним, как перед всеми прочими, ходить. Приоделась. Да потом и самой понравилось. А ну как снова заедет?

Я только усмехнулся. Ясно, как светлый день: в Ло-Хельме свояченицу держат только мои дети. Так-то давно махнула бы в Кристар, поближе к возлюбленному.

– В нашем возрасте дурных сплетен уже не будет, – рассудительно заметила Октавия. – А мне бы его просто видеть. Помочь, чем сумею. Но это – потом, – тут же одёргивала себя бывшая искательница приключений. – Сейчас – дети. Чую я, с нелёгким сердцем ты вернулся, Белый Орёл. Никак, скоро снова в дорогу? Да и… увидим ли тебя ещё хоть раз?

Проницательная Октавия увидела больше, чем я мог рассказать; я промолчал. Зато Деметру свояченица встретила совсем не как в прошлый раз:

– Проходи, госпожа. Сейчас только приберёмся…

Колдунья остановилась на пороге, рассматривая мой домашний хаос с лёгкой улыбкой на губах. Никанор и Назар не сразу поприветствовали гостью – дрались за любимую подушку из лисьей шкуры, Октавия лихорадочно сгребала грязную утварь в сторону, я успокаивал разошедшегося Олана, истошно вопящего и выдиравшегося у меня из рук, Илиан прятался от этого сумасшествия в углу, прижав к груди недочитанную книгу. К нему и шагнула госпожа Иннара, опускаясь рядом на корточки. О чём-то спросила, кивая на фолиант, и сын ожил, торопливо выкладывая свои мысли единственному доступному для общения человеку.

Деметра долго дожидалась, пока я не уложу Олана спать: младенца взбудоражили новые лица, так что я часа два лежал с ним наверху, ожидая, пока не успокоится после истерики прерывистое дыхание. По словам Октавии, сын освоил несколько новых навыков – благодаря ли стараниям свояченицы, занимавшейся с ним, или молитвам отца Кристофера – но Олан теперь вполне осознанно играл с игрушками, сам ел, правда, далеко не всё, и довольно крепко держался на обеих ногах: по дому почти бегал, то и дело сшибая попадавшиеся на пути предметы.

– Что-то всё ещё мешает ему, – заметила Октавия, когда сын беспорядочно замахал руками, уставившись в огонь.

Деметра сама поднялась по лестнице, как только дом наконец уснул. Даже свояченица, намаявшись за день, засопела на лавке; дети уже давно видели третий сон, предоставив гостью самой себе.

– Спит? – одними губами спросила колдунья, остановившись над моей кроватью.

Я бесшумно скатился с ложа, оставляя Олана одного; сын беспокойно шевельнулся во сне, но не проснулся. Деметра коротко кивнула, опустилась над кроватью на колени, и быстро дохнула на младенца. Я ощутил плотную волну магической энергии, но опомниться мне Деметра не дала:

– Теперь не проснётся, пока не разбудим. Возьми его на руки, – велела, не глядя на меня.

Я повиновался, хотя признаться, пальцы дрожали, помня предыдущий плачевный опыт. Госпожа Иннара тщательно изучила бумаги, которые оставил Сильнейший, ещё в пути. Усвоила разгадку одним взглядом – то, на что у меня ушли бы годы, ей удалось за минуту.

– Всё-таки не хватает мне опыта, – задумчиво проговорила она тогда. – Отец сразу понял, как подступиться к проклятию, а я вот не смогла. Позор…

«Позор» теперь сосредоточенно раскручивал крепкий чёрный узел в голове моего сына, а я лишь изредка видел короткие вспышки над крошечной макушкой. Колдовского зрения хватало, только чтобы увидеть знакомые нити, которые когда-то задел неосторожно; магического поля Деметры не видел, хотя и ощущал. Дурная мысль – взять Олана на руки. От напряжения сводило мышцы; не дрогнуть бы, не нарушить такой сложный обряд…

– Всё!

Резкий рывок маленькой ладони – будто и в самом деле захватила корень проклятия пальцами – злой хлопок сгустившегося воздуха, гадостное ощущение гнили, смрадный запах.

Я крепче прижал к себе Олана, наблюдая, как с гадливой гримасой Деметра сводит напряжённые ладони, словно сминая нечто незримое между ними, как раскаляются тонкие пальцы, вспыхивая огнём – и тот набрасывается на чёрный сгусток в руках бруттской колдуньи, пожирая его с животным хрустом, осыпая, как мелкую крошку, остатки колдовства под ноги госпоже Иннаре.

Ни слова не говоря, она развернулась к столику у кровати, тщательно вымыла руки в миске с водой, плеснула себе на лицо. Наспех вытерлась и вернулась к кровати, требовательно потянулась к младенцу:

– Дай.

Я молча протянул спящего сына – у Олана даже дыхание не сбилось во время колдовского обряда – и уступил Деметре место на кровати. Дочь Сильнейшего присела на краешек, прижав к себе ребёнка, подула тихонько на лоб.

– Какой красивый, – только и проронила она, отводя отросшие светлые пряди с детского лба. Подняла голову, посмотрела мне в глаза. – Ложись. Я с ним побуду, вгляжусь ещё раз, ничего ли не пропустила. Сниму боль – такое вмешательство всегда неприятно. Проверю…

Спорить с Деметрой я не стал. Колдунья уселась поудобнее: я пристроил ей подушку под спину, так, чтобы могла спокойно вытянуть ноги на кровати. Снял сапоги, укрыл шерстяным одеялом. Осторожно прилёг рядом, устремив напряжённый взгляд в потолок. Получилось ли? Не навредили ещё больше? Как теперь будет?

С этими тревожными мыслями я и уснул. Проснулся до рассвета и тут же обнаружил, что рука моя покоится на бёдрах бруттской колдуньи, а сама Деметра так и заснула сидя, с Оланом на ослабших от сна и усталости руках. Младенец, впрочем, уютно свернулся у неё на груди, поддерживаемый моей рукой, обхватившей госпожу Иннару за пояс.