Ген дракона (ЛП) - Рейн Амира. Страница 3

Единственная проблема заключалась в том, что в городе стало невероятно мало рабочих мест. Наш бизнес был не единственным, который был вынужден закрыть свои двери из-за оттока населения и затяжных последствий войны.

Что бы ни случилось, мы с Эми были уверены, что не хотим объявлять о банкротстве. Во-первых, мы обе чувствовали моральную обязанность, по крайней мере, пытаться погасить долг, который у нас возник как у единоличных владельцев бизнеса. И, кроме всего прочего, нас обеих беспокоило, как банкротство может повлиять на нас, если мы когда-нибудь попытаемся запустить другой спортзал, когда экономика будет более стабильной. У нас не было иллюзий, что нам когда-либо будет одобрен любой вид бизнес-кредита, если мы обе объявим о банкротстве или, по крайней мере, в течение как минимум десятилетия.

Прошло всего два дня после нашей безработицы, когда мы с Эми услышали в новостях о «Национальной программе спаривания перевертышей», или «НПСП». Честно говоря, это звучало безумно. Мы на самом деле смеялись над этим сначала, обе согласились с тем, что вся идея звучала как предпосылка какого-то дурацкого любовного романа.

— Я имею в виду… просто подумай об этом, — сказала Эми. — Можешь ли ты представить себе брак с перевертышем, вероятно, невидимым только для того, чтобы иметь детей? Можешь представить, каково это — позволить правительству сватовство?

Я не могу.

Тем не менее, на следующий день, за обедом в фаст-фуде, Эми спросила меня, помню ли я, сколько денег ведущий новостей сказал, что женщины могут заработать на вступление в «НПСП». Я сказал, что точно не помню, и спросила, почему.

Держа картошку фри в руках, она пожала плечами.

— Я не знаю. Просто я немного думала прошлой ночью о нашей несуществующей личной жизни…, и я также думала о нашем долге. И мы обе всегда хотели иметь детей, верно? И, кроме того… ну, есть то новое сообщество «АСШП» в Гринвуде, верно? Я просто предполагаю, что именно там мы можем быть «размещены» или «назначены» или что-то еще просто потому, что это самое близкое сообщество перевертышей к Моксону. Я также предполагаю, что, возможно, им нужен гимнастический, танцевальный фитнес-центр в Гринвуде… возможно ведь, верно?

Я определенно могла видеть, куда Эми клонит со всем этим, и не могла отрицать, что она сделала несколько хороших замечаний. Нашей личной жизни не было. Я даже не была на свидании почти год. Эми также была права, что мы обе всегда хотели иметь детей. На самом деле, в возрасте двадцати семи лет, я начала думать о детях все больше и больше, задаваясь вопросом, встречу ли когда-нибудь мужчину, с которым хотела бы их иметь. Эми также очевидно была права насчет того, что мы обе были похоронены в долгах.

Прежде чем я успела ответить на то, что она уже сказала, она продолжила:

— Кроме того… возможно, все, что ведущий новостей говорил вчера вечером о «патриотическом долге», верно. Может быть, участие в «НПСП» или что-то еще — «патриотический долг» американской женщины, если она одинока, и в ее репродуктивные годы, и имеет ген перевертыша. В конце концов, как сказал ведущий новостей, драконы «АСШП» понесли серьезные потери, сражаясь с «Порожденными кровью» драконами, чтобы сохранить всех нас, обычных американцев, в безопасности. Их население сейчас сокращается, и в ближайшие пару десятилетий оно должно значительно увеличиться, если мы хотим, чтобы драконы «АСШП» могли защитить нашу страну в долгосрочной перспективе. И, для того чтобы это произошло, им нужно больше женщин с геном перевертыша, чтобы размножаться. Ведь многие из их женщин, были убиты в результате нападений порожденными по всей стране во время войны.

С каким-то проблеском надежды, или волнения, или чего-то еще, чего я даже не могла различить в ее больших зеленых глазах, Эми ненадолго замолчала, отложив свою картошку фри, прежде чем продолжить.

— Итак… что ты думаешь? Нам обоим стоит пройти тест на ген?

Согласно семейным преданиям Эми, ее дедушка по материнской линии, ныне покойный, возможно, был драконом-перевертышем. Предположительно, он перекинулся однажды ночью на стоянке в состоянии сильного алкогольного опьянения, но никогда не делал этого снова, рассказывая всем присутствующим, включая бабушку Эми по материнской линии, что их глаза просто обманули их. Но теперь, поскольку все в мире знали, что перевертыши существуют, Эми подозревала, что семейные знания были не просто знаниями, а правдой. И если это правда, то значит, что у ее матери, вероятно, был ген перевертыша, и она передала его ей.

У меня были свои «семейные предания о перевертышах». Я была удочерена и, предположительно, мой биологический отец, возможно, был драконом-перевертышем. Либо это, либо у моей биологической матери действительно просто была галлюцинация из-за наркотиков, как считалось в то время. Это может быть так, но я также знала, что у меня может быть ген перевертыша.

В ответ на вопрос Эми, я просто посмотрела на нее на мгновение, с трудом веря, что она даже спросила об этом. Обычно она была довольно практичной и осторожной в большинстве вещей. Я никогда бы не подумала, что за миллион лет она когда-нибудь спросит, хочу ли я сделать первый шаг в том, чтобы вслепую быть в паре с драконом-перевертышем. «Может, потеря бизнеса изменила ее», — подумала я. «Может, это заставило ее больше рисковать, теперь, когда нам нечего терять».

Может быть, потеря бизнеса изменила меня, потому что, хотя я склонялась к практичности и осторожности, как Эми, я вдруг обнаружила, что киваю.

— Хорошо, да. Давай проверим ген перевертыша. Я в деле. Это может помочь нам расплатиться с долгами, завести детей, которых мы всегда хотели, и, возможно, даже найти любовь в процессе. В любом случае, стоит попробовать. Верно? Мы должны хотя бы посмотреть, есть ли у нас ген.

Эми кивнула, все еще мерцая глазами.

— Да… мы определенно должны.

Теперь, примерно через три недели после этого разговора, я стояла у почтовых ящиков в вестибюле моего жилого дома, зная правду о моем биологическом отце. Мой биологический отец был драконом-перевертышем. Он должен был быть им, потому что у меня был ген перевертыша.

ГЛАВА 2

Я всегда знала, что меня удочерили, хотя мне никто никогда не говорил. Я просто всегда это знала. Я просто всегда это чувствовала.

Мои приемные родители, Кларк и Элиза, оба профессора математики колледжа, были одного возраста, сорока шести лет, когда удочерили меня, и были женаты двадцать лет. Родители никогда не могли иметь детей и никогда не хотели их в любом случае, как я позже узнала. Или, по крайней мере, никогда не хотели, пока моей маме не стукнуло сорок. Именно тогда она «поймала религию», как она выразила это позже в письме ко мне, которое я прочитала после ее смерти, и у нее была серия ярких снов, где она думала, что Бог приказывает ей усыновить ребенка.

Эта интенсивная религиозность длилась недолго в ее великой жизни, и в последующие годы я думала о ней, как о полностью светской, никогда не ходившей в церковь или даже молящейся перед едой или что-то в этом роде. Тем не менее, ее «чрезвычайно религиозная фаза» длилась достаточно долго, чтобы она и мой приемный отец попали в список ожидания в небольшом частном агентстве по усыновлению.

И примерно четыре года спустя, как раз в конце фазы моей мамы, им позвонили, что появилась новорожденная девочка. Моя мама сказала мне позже, через ее письмо, где она объяснила все это, что у нее были некоторые «крошечные маленькие сомнения» в том, чтобы удочерить меня тогда, но она не хотела казаться «безвкусной» или «грубой», сказав, что передумала. Ей, по крайней мере, хватило совести признаться мне в своем письме, что это были «безумные причины», чтобы пойти на усыновление ребенка.

Она была «слегка ласкова» ко мне в детстве, как я думала позже. Она не часто повышала голос, иногда обнимала меня и гладила, терпеливо расчесывала и заплетала мои длинные светлые волосы каждое утро перед школой. В мой первый день в детском саду она включила домашнее печенье в мой обед вместе с небольшим листком бумаги. На бумаге она нарисовала два сердца, меньшее из которых было спрятано сбоку от большего. Съев свой обед, я провела пальцем по сердцам, задаваясь вопросом, имела ли она в виду, что большее сердце — это «она», а меньшее — «я».