Пушки царя Иоганна - Оченков Иван Валерьевич. Страница 24

— Ваше королевское высочество, — начал он, — когда то великий предшественник вашего отца, король Стефан Баторий, возил за собой целую типографию и всякий раз одолев войска царя Ивана, а иной раз и потерпев поражение, тут же приказывал отпечатать листок в котором превозносил свою победу и обличал коварство и трусость московитов. Иоганн Альбрехт, хотя и не возит за собой типографии, делает тоже самое. Заняв Ригу, он тут же отправил во все европейские страны бюллетени о том, что взял Белую, Смоленск, Ригу и разбил войска вашего отца. Но все что в них было написано — чистая правда! Включая и то, что Рига сдалась без боя, а каштелян Белой Чаплинский пьян. Не говоря уж о том, что в них не было ни одного оскорбления в адрес святой католической церкви или вас с отцом. Что касается этих пасквилей, то нет никаких основания связывать их с именем герцога! По моему приказу проводили расследование, и теперь я могу с уверенностью утверждать, что послания герцога и эти картинки, напечатаны на разной бумаге и разным шрифтом, не говоря уж о совсем примитивных лубках подписанных от руки. Так что, пока у нас нет никаких оснований связывать их появление с именем Иоганна Альбрехта. Если наш поход закончится удачей, и вам удаться захватить его, то мы, возможно, сможем пролить свет на обстоятельства появления этой мерзости, но пока же заклинаю вас, не упоминать о них ни словом, ни делом!

— Ясновельможный пан гетман, — сухо отвечал ему Владислав, покорно выслушав нотацию. — Мой отец поставил вашу милость во главе войска, и я не вмешиваюсь в вашу компетенцию! Однако посольство это политика и позвольте мне заниматься ей самому. Dixi!

Когда Ходкевич ушел, Казановский сочувственно посмотрел на покрасневшего от злости друга. Гетман напрасно думал, что королевичу не показывают самые скабрезные картинки. Не далее как вчера, какой-то негодяй повесил одну такую прямо на дверях его покоев. На ней были грубо изображены два содомита, один из которых был в короне. А чтобы ни у кого не возникло сомнений по поводу персонажей, над ними были надписи: "Владислав" и "пан Адам". Увидев эту мерзость королевич пришел в ярость и был готов на любое безумие, так что успокоить его стоило немалых сил.

Самое интересное заключалось в том, что в далекой Москве тоже очень удивились бы подобной картинке. Поставленное на поток производство лубков вызвало цепную реакцию. Все бросились делать цветные картинки, расходящиеся как горячие пироги в базарный день и потому приносящие немалую прибыль. Лубки же, обличавшие жадность магнатов и неправедность ксендзов пользовались в Литве особенным спросом, так что сначала их стали копировать, а затем творчески переосмысливать. Иногда очень "творчески". Жанр политической карикатуры родился далеко не вчера и его не раз использовали против своих врагов сами поляки. Теперь же он обернулся против них самих. Правда, пройдет совсем немного времени и появятся лубочные карикатуры на самого русского царя, но пока что он выигрывал. Гравюры с текстами, повествующими о зверствах католиков на русских землях, разошлись по всей Северной Европе и вызвали немалое сочувствие к их противнику, не говоря уж о том, что вывели из равновесия королевича Владислава. Все переживали за новое царство смелого мекленбургского герцога и порицали жестоких и жадных поляков.

По Вильно, превратившемуся в переполненный войсками военный лагерь, уже который день ходил весьма приметный монах-василианин [27] с густой бородой и внимательными глазами. Быть униатом в Речи Посполитой совсем не просто: католики их презирают, православные ненавидят, а протестанты и вовсе не замечают. Мало кто кидал в кружку монаха подаяние, гораздо чаще беднягу прогоняли, а иной раз пытались даже бить. Впрочем, униат был весьма крепок и не всякому давал себя в обиду, отчего скоро сделался довольно популярен. Наемники вообще склонны уважать силу и готовность ее применить и потому нередко выражали ему респект, особенно после того как он здорово отделал задиристых слуг шляхтича Соколинского. К тому же у святого отца нередко находилась мелкая монетка на пару добрых кружек пива или куфель водки и немудреную закуску. Жадным монах не был, а потому его частенько видели выпивающим в солдатских компаниях, причем самых разных. Сегодня он угощает немецких пехотинцев, завтра его видят в компании драгун, а в другой раз с пушкарями французами. Поэтому никто не удивлялся, если встречал василианина в самых неожиданных местах. Когда стража выводила из замка арестованных русских послов, он тоже оказался рядом и кинулся со своей кружкой им наперерез. Ртищев сначала было взялся за кошель, но увидев, кто перед ним, только плюнул и выругался. Лопатин же лишь равнодушно скользнул по униату взглядом и отвернулся. Нимало не смутившись нелюбезным приемом, василианин развернулся и пошел в облюбованный им загородный шинок, где до ночи выпивал в компании недавно прибывших из Империи "Черных рейтар". Поговаривали, что они сопровождали представителя Богемского короля привезшего деньги для похода на Москву. Высокие и плечистые швабы усердно дули пиво и посмеивались над своим новым знакомым:

— Эй, монах, — пьяно кричал униату капрал Курт, — бросай свою кружку и вступай в наш эскадрон! Сразу видно, что ты крепкий парень и видал всякие виды. Не годится такому молодцу прозябать, собирая милостыню для своего аббатства.

— Мне нельзя, — добродушно усмехался на это василианин.

— Вздор! Отчего это тебе нельзя?

— Вы католики, а я униат.

— И что с того? Да, я католик, но вон Франц, он совершенно точно реформат! А что касается Михеля, то я совсем не удивлюсь, если узнаю, что он молится дьяволу!

Сказав это, капрал залпом осушил свой кубок и пьяно захохотал. В общий зал, тем временем, заглянул рейтарский офицер и, неодобрительно посмотрев на капрала, сухо заметил:

— Какого черта ты так набираешься Курт? Завтра твоя очередь в караул!

— Так точно мой лейтенант! — выпучив глаза, гаркнул тот в ответ, — вы всегда можете положиться на старину Курта. Завтра утром я буду трезв, как монашка перед торжественной мессой, тем более что выпил всего ничего!

Офицер ничего не ответил на браваду своего подчиненного и, окинув его мрачным взглядом, вышел.

— Кто это? — спросил монах капрала, кивнув в сторону ушедшего.

— Да так, — неопределенно тряхнул тот головой, — наш лейтенант, та еще свинья!

— Почему же свинья, он что много пьет?

— Совсем не пьет, потому и свинья! — снова захохотал довольный своей шуткой наемник. — Мало того сам не пьет, так еще и другим не дает. А что будет такому бравому военному как я, с одной маленькой кружечки доброго пива? Да я могу пить всю ночь напролет, а утром ни одна скотина не посмеет назвать меня пьяным, кроме лейтенанта фон Гершова конечно!

— Фон Гершова? — переспросил монах.

— Да так зовут, этого чертова померанца!

— Фон Гершов из Померании, — задумчиво повторил его собеседник. — А знаешь, я думаю, что ты врешь!

— Я вру? — изумился Курт, — а в чем именно?

— В том, что можешь пить всю ночь!

— Ах ты, мерзавец!

— Поспорим?

— А кто заплатит за выпивку?

— Тот, кто проиграет.

— Годится, — обрадовался капрал, — эй, шинкарь, или как там тебя, тащи выпивку, его преподобие меня угощает!

Примерно через час, монах с легким недоумением посмотрел на заснувших вокруг него рейтар, и покачал головой. Затем он поднял своего собутыльника и, перекинув его руку себе через плечо, потащил прочь из кабака. Шинкарь вздумал было преградить ему дорогу, но сверкнувшая при тусклом освещении монета мгновенно переменила его планы. Несмотря на то, что пьяный капрал был довольно тяжел, василианин закинул его на плечо как куль и нес без малейшего напряжения. Миновав без приключений патрули, он дошел со своим грузом до рощи, где скинул свою поклажу на землю. Оглянувшись вокруг, он досадливо нахмурился и, сунув пальцы в рот. собрался свистнуть, но появившийся из темноты человек, одетый как средней руки шляхтич, остановил его: