Пушки царя Иоганна - Оченков Иван Валерьевич. Страница 37

Скептическое выражение лица окольничего красноречиво свидетельствовало, что его хозяин придерживается несколько иных приоритетов, но возражать он все же не стал.

— Федьку кликнул?

— Панина — то? Уже рыщет со своими драгунами. Может и сыщет чего, только…

— Что только?

— Да может, его под Смоленском ранили.

— Это вряд ли, Мелентий наш хоть и силен, а такого путешествия бы не выдержал. Да и где его провожатые? Одного бы Корнилий не отпустил.

— А может татары?

Вопрос был резонным. С тех пор, как меня выбрали царем, не было ни одного лета, чтобы крымцы или ногаи, а иной раз и те и другие вместе, не ходили в набег на наши земли. Обычно их отряды не забирались так далеко, но, по крайней мере, дважды их разъезды появлялись и под Москвой. Когда это случилось в первый раз, я рассвирепел и бросился в погоню за налетчиками. Люди более опытные в таких делах, разумеется, пытались удержать своего не в меру активного царя, но где там. Я же военный гений, блин! Гроза датчан, поляков и всех кого поймаю…. Как и следовало ожидать, ничего хорошего из этой затеи не вышло. Легкоконная орда просочилась как сухой песок между пальцев, а я лишь понапрасну гонял свое бравое воинство. Нет, ну пару десятков татар мой верный Корнилий со своими кромешниками все же изловил и даже у какой-то не слишком большой банды отбил полон, но на этом успехи кончились. На другой раз, я, наученный горьким опытом, поступил умнее — послав Михальского. Правда подчинить ему всю поместную конницу не удалось, тут бояре и воеводы стали насмерть. Но литвин ухитрился обойтись выделенными ему силами, вырезав своей хоругвью целый табор ногаев, а два других, заманить под удар дворянской конницы. Ходили слухи, что руководивший набегом Кантемир-бей, сам едва улизнувший в тот раз, поклялся жестоко отомстить за нанесенное ему поражение. Но тут, как говорится, сам поклялся — сам пусть и отдувается. Так что версию с татарами, нельзя было сбрасывать со счетов, но, поразмыслив, я покачал головой.

— Нет, Мелентий не из лука ранен. Не похоже не татар.

— Мало ли пистолей ладят в туретчине?

— Ладно, чего гадать. Посмотрим, что Федор найдет, тогда и думать будем.

Панин появился к вечеру, и его сразу проводили ко мне, не дав даже умыться и переодеться. Сняв с головы запыленную шапку, он поклонился и начал доклад:

— Нашел, великий государь, в десяти верстах от Донского монастыря их переняли. Мелентий и его провожатые видать таиться перестали, да и попали в засаду.

— Много ли провожатых с ним было?

— Четверо, государь. Двоих сразу ссадили, за остальными гнались потом. Они погоню за собой увели, чтобы отца Мелентия спасти.

— Вот как?

— Он в роще схоронился, да и ушел.

— Кто же его подстрелил тогда?

— Того не ведаю, но думаю его сразу ранили.

— Что с остальными?

— Догнали, — махнул рукой ротмистр. — Тела только худо спрятали. А своих увезли.

— Почему так решил?

— Следы, — пожал плечами Федор. — Троих Корнильевы ратники ссадили, пока их постреляли из самопалов.

— А куда злоумышленники девались, тебе следы не подсказали?

— Известно, куда. В Москву!

— Ты уверен?

— Уверен. Через (?) ворота.

— А сколько их было?

— Не менее двух десятков.

— Такой ватагой немногие ездят, — задумчиво протянул я, — на воротах должны были запомнить.

— И даже записали, — усмехнулся Панин и подал свернутый в трубочку свиток.

Внимательно прочитав, я недоуменно поднял на него глаза.

— Тут нигде нет, двух десятков конных?

— Вот тут, — пояснил ротмистр, ткнув пальцем в список.

— Телеги, а с ними провожатые?

— Ага, караульные на воротах подивились, дескать, возы мужицкие, а провожатые по виду холопы боевые.

— А чьи, они не поинтересовались?

— Так вот, — снова ткнул Федор.

— Телятевский с двумя ратными? Хм, а ведь он тебе сосед по поместью, не так ли?

— Верно, и я такого и не упомню, чтобы при нем челяди меньше десятка было.

— Доказательств маловато…

— Прикажи сыск учинить, государь, будут и доказательства.

— Сыск говоришь…

Легкий ветерок лениво шевелил стяги и бунчуки подошедшего, наконец, к Смоленску королевского войска. Блестели на солнце великолепные латы гусар и прочих богатых панов, составлявших главную ударную силу армии Речи Посполитой. Чуть менее броско, но тоже весьма внушительно выглядели хоругви литовской шляхты. Немецкие наемники на их фоне были и вовсе скромниками, не говоря уж о реестровых казаках и гайдуках. Но все вместе они являли собой зрелище величественное и пугающее. По крайней мере, так полагал главнокомандующий этими силами королевич Владислав Ваза, горделиво оглядывавший свое воинство. Вокруг королевского сына собралась блестящая свита, состоящая из представителей лучших родов королевства Польского и великого княжества Литовского. И все они, как один, осыпали королевича комплиментами по поводу мощи и бравого вида его армии. Владислав благосклонно внимал всем этим славословиям, время от времени поглядывая в подзорную трубу на город, как будто надеясь, что засевшие там смоляне и московиты одумаются и сдадутся, не рискнув противиться неодолимой силе. Увы, сидящие за крепкими стенами варвары не захотели внимать голосу рассудка и не стали высылать парламентеров с белым флагом. Что же, тем хуже для них!

— Пан гетман, — звонким голосом спросил он у невозмутимо взирающего на все это Ходкевича, — как вы думаете, долго ли сможет продержаться Смоленск, против нашей армии?

— Шеин оборонялся от вашего царственного родителя два года.

— Однако, две осады подряд вряд ли благотворно сказались на стенах города.

— Может быть, но наши лазутчики докладывали, что московиты не теряли времени даром. И, похоже, они не ошиблись.

— Вы думаете?

— Я вижу, ваше высочество. Посмотрите вон туда. Там был пролом, сделанный при прошлой осаде, и в него же ворвались войска герцога мекленбургского.

— Да-да, а что это?

— На его месте теперь целый бастион.

— Но он, кажется, земляной?

— Нет, земля там только сверху, а на самом деле он из камня и кирпича. И на нем много славных пушек.

— Но ведь мой отец приказал вывезти большую часть артиллерии после взятия города.

— Верно, — оставался невозмутимым гетман, — и ваш мекленбургский кузен наверняка был ему за это очень благодарен.

— Право, пан гетман, вы несносны, — наморщил нос Казановский. — Не может быть, чтобы схизматики устояли перед таким войском как наше.

— Ваша милость, может думать что угодно, — усмехнулся Ходкевич, — но я далеко не в первом своем походе и могу вам точно сказать. В поле московиты, конечно, уступают нам, но в обороне за крепкими стенами им нет равных!

— Именно поэтому я и не собираюсь торчать под этими стенами! — немного горячась, заявил Владислав, — Здесь надо оставить небольшой заслон и двигаться дальше. Можайск укреплен далеко не так хорошо как Смоленск, а Москва и того хуже.

— Но у нас не хватит войск на наступление и блокаду, а у Прозоровского в городе весьма значительные силы!

— Сегодня не хватит, пан гетман, но что принесет нам грядущий день? Впрочем, я полагаю надо все-таки дать смолянам шанс впустить своего законного царя и тем самым избежать гибели. Кого бы послать парламентером?

— Пошлите меня, ваше высочество! — пылко вскричал Казановский.

— Нет, Адам, ты нужен мне здесь. Пусть это будет, пан Модзалевский.

Услышав приказ королевича, молодой пышно одетый шляхтич поклонился и тронул шпорами бока своего великолепного жеребца. Тот взвился было на дыбы, но удержанный железной рукой своего седока, резвой рысью пошел вперед. Вслед за ним поскакали горнист и жолнеж с длинной пикой, на конце которой развевался белый платок. Через четверть часа посланник и его спутники были уже перед воротами крепости.

— Чего надобно? — раздался крик со стены в ответ на замысловатый сигнал выданный трубачом.