Противостояние. 5 июля 1990 – 10 января 1991. Том 2 - Кинг Стивен. Страница 39
– Глен думает, что это, возможно, аппендицит.
– Что?
Гарольд кисло улыбнулся и кивнул.
Фрэн встала и направилась туда, где собрались остальные. Гарольд печальной тенью последовал за ней.
– Мы должны ему помочь, – говорила Перион. Эти слова она произнесла механически, будто уже в который раз. Она беспрестанно переводила взгляд с одного на другого, ее глаза переполняли ужас и беспомощность, и Фрэнни вновь почувствовала себя виноватой. Мысли эгоистично переключились на ребенка, который рос в ней, и она попыталась их прогнать, однако они никуда не делись. Отойди от него! – кричал голос разума. Ты должна отойти от него немедленно! Возможно, он заразный. Она посмотрела на Глена, который в ровном свете лампы Коулмана казался бледным и разом постаревшим.
– По словам Гарольда, вы думаете, это аппендицит? – спросила она.
– Не знаю. – В голосе Глена слышались тревога и испуг. – Симптомы есть: у него температура, живот твердый и раздутый, прикосновения болезненны…
– Мы должны ему помочь, – повторила Перион и разрыдалась.
Глен коснулся живота Марка, и глаза больного, наполовину скрытые веками и остекленевшие, широко раскрылись. Он закричал. Глен резко отдернул руку, словно от раскаленной духовки, посмотрел на Стью, на Гарольда, снова на Стью, уже практически не скрывая паники.
– Что предложите, господа?
Гарольд судорожно сглатывал слюну, словно у него в горле застряло что-то удушающее. Наконец он выдавил из себя:
– Дайте ему аспирин.
Перион, которая сквозь слезы смотрела на Марка, теперь резко повернулась к Гарольду.
– Аспирин? – В ее голосе звучали ярость и изумление. – Аспирин? – выкрикнула она. – И это все, что ты можешь предложить, болтливый умник? Аспирин?
Гарольд сунул руки в карманы и печально посмотрел на нее, принимая упрек.
– Но Гарольд прав, Перион, – поддержал его Стью. – У нас ничего нет, кроме аспирина. Который час?
– Вы не знаете, что делать! – закричала она на них. – Почему вы в этом не признаетесь?
– Без четверти три, – ответила Фрэнни.
– А если он умирает? – Пери отбросила со лба прядь темно-каштановых волос. Ее лицо опухло от слез.
– Оставь их в покое, Пери, – раздался тихий, усталый голос Марка. Все подпрыгнули. – Они сделают что смогут. С такой болью, думаю, мне лучше умереть. Дайте мне аспирин. Что-нибудь.
– Я принесу. – Гарольду очень хотелось уйти. – Он у меня в рюкзаке. Экседрин усиленного действия, – добавил он, словно надеясь услышать слова одобрения, а потом поспешил к своему рюкзаку.
– Мы должны ему помочь, – взялась за старое Перион.
Стью отвел в сторону Глена и Фрэнни.
– Есть какие-нибудь идеи? – спросил он тихим голосом. – У меня нет, признаюсь честно. Она разозлилась на Гарольда, но его предложение дать Марку аспирин в два раза лучше любого из моих.
– Она расстроена, вот и все, – ответила Фрэнни.
Глен вздохнул.
– Может, все-таки кишечник? Избыток грубой пищи. Может, его пронесет и все наладится?
Фрэнни покачала головой:
– Боюсь, что нет. При запоре не повышается температура. И живот не раздувает до такой степени. – Живот Марка напоминал выросшую за ночь опухоль. Фрэнни чуть не стало дурно, когда она об этом подумала. Она не помнила, чтобы ей когда-либо было так страшно (за исключением кошмарных снов). Как там сказал Гарольд? Доктора нет дома. Чистая правда. Ужасная правда. Господи, до нее вдруг дошло. Она была потрясена. Какие же они одинокие. Как далеко они ушли по проволоке без страховочной сетки. Фрэнни переводила взгляд с напряженного лица Глена на не менее напряженное лицо Стью – и видела на них озабоченность, но не ответ.
Позади вновь закричал Марк, и Перион откликнулась своим криком, словно ощутив его боль.
– И что же нам делать? – беспомощно спросила Фрэнни.
Она думала о ребенке, в голове у нее бился один вопрос: А если придется делать кесарево сечение? А если придется делать кесарево сечение? А если…
Марк опять закричал, будто какой-то ужасный пророк, и Фрэнни возненавидела его за эти крики.
Они смотрели друг на друга в вибрирующей темноте.
6 июля 1990 г.
После коротких уговоров мистер Бейтман согласился поехать с нами. Он говорит, что после всех его статей («Я пишу их умными словами, чтобы никто не понял, насколько они примитивны») и двадцати лет, в течение которых он вгонял в сон студентов первого и второго курсов на «Общей социологии», не говоря уже о «Социологии аномального поведения» и «Сельской социологии», просто не может упустить такую возможность.
Стью поинтересовался, о какой возможности речь.
«Думаю, это просто, – сказал Гарольд с присущим ему НЕВЫНОСИМЫМ САМОДОВОЛЬСТВОМ (иногда Гарольд может быть душкой, но может быть и отъявленным задавакой; этим вечером он выбрал второе). – Мистер Бейтман…»
«Пожалуйста, зови меня Глен», – сказал мистер Бейтман очень спокойно, но, судя по взгляду, который бросил на него Гарольд, можно было подумать, что его обвинили в какой-то социальной болезни.
«Глен, как социолог, видит возможность на личном опыте изучить особенности формирования общества. Я это так понимаю. Он хочет посмотреть, как факты соотносятся с теорией».
Так вот, если коротко, Глен (буду его так называть, раз уж он этого хочет) по большей части согласился, но добавил: «У меня также есть теории, которые я записал и теперь хочу проверить, подтвердятся они или нет. Я не верю, что человек, поднявшийся с пепелища, оставленного «супергриппом», будет хоть немного похож на человека, вышедшего из колыбели Нила с костью в носу, таща женщину за волосы. Такова одна из моих теорий».
«Потому что все лежит вокруг, ожидая, когда подберут», – как обычно, ровным голосом вставил Стью. Он выглядел таким мрачным, когда это говорил, что я удивилась. Даже Гарольд как-то странно на него посмотрел.
Но Глен просто кивнул и продолжил: «Совершенно верно. Индустриальное общество, образно говоря, ушло с площадки, но оставило все баскетбольные мячи. Кто-то обязательно вспомнит игру и научит остальных. Изящное сравнение, правда? Надо потом все записать».
[Но я записала сама, на случай если он забудет. Как знать? Лучше продублировать, ха-ха.]
Потом Гарольд сказал: «Такое ощущение, будто вы верите, что все начнется снова: гонка вооружений, загрязнение окружающей среды и так далее. Это еще одна из ваших теорий? Или следствие первой?»
«Не совсем», – начал говорить Глен, но тут Гарольд взорвался своим видением ситуации. Я не могу записать все слово в слово, потому что Гарольд, когда волнуется, начинает говорить очень быстро, но сказанное им сводилось к следующему: пусть он и невысокого мнения о человечестве в целом, но все же не считает людей такими глупыми. И, по его мнению, на этот раз будут приняты определенные законы. Один целиком и полностью запретит расщепление атома, вторуглеродовые (возможно, тут я что-то напутала) спреи и все такое. Точно помню лишь одно из сказанного им, потому что в голове сразу возник очень яркий образ: «Нет оснований снова завязывать гордиев узел только потому, что его для нас разрубили».
Я видела, что спорит он исключительно ради спора – Гарольд не нравился людям прежде всего потому, что слишком стремился показать, как много знает (и он действительно много знает, этого у него не отнимешь, Гарольд – суперумный), – но Глен ответил коротко: «Время покажет, верно?»
Все это закончилось час назад, а теперь я в спальне наверху, и Коджак лежит на полу рядом со мной. Хороший пес! Тут уютно, навевает воспоминания о доме, но я стараюсь о нем не думать. Потому что от этих мыслей начинаю плакать. Я знаю, звучит ужасно, но я действительно хочу, чтобы кто-то помог мне согреть эту постель. Даже могу назвать подходящего кандидата.
Выброси это из головы, Фрэнни!
Так что завтра мы отправляемся в Стовингтон, и Стью эта идея совершенно не греет. Он боится этого места. Мне очень нравится Стью, только хочется, чтобы он чуть больше нравился Гарольду. Гарольд всем усложняет жизнь, но я думаю, что он ничего не может с собой поделать.