Непорочная для Мерзавца (СИ) - Субботина Айя. Страница 10

Бассейны для плаванья находятся на противоположной стороне, и когда я прихожу, персонал гостиницы как раз раскладывает на лежаки свежие полотенца. Завидев меня, девочки в форменных костюмчиках, тут же подбираются, но я прохожу мимо, даже не взглянув. Никогда не понимал тяги к излишне загорелым, словно пережаренная курица-гриль, девушкам. К тому же коротышкам. И совершенно одинаковым. Не конфетное ассорти, а заводской брак: вроде и должны быть одна в одну, но почему-то отличаются и это бесит.

Я успеваю сделать пару кругов, разогреться до энергичного заплыва, когда замечаю возню с другой стороны. Смахиваю воду с волос, но она все равно течет по ресницам и слепит, мешая сосредоточиться. Либо я окончательно спятил, либо это действительно Кира. В каком-то нелепом, полностью на хрен закрытом купальнице кислотого желтого цвета, словно она на полставки подрабатывает ловушкой для насекомых.

Она останавливается у края доски, вертит в руке шапочку для волос, как будто плавать в ней или без нее — вопрос, без которого завтра не взойдет солнце. Но все-таки откалывает шапочку на лежак и медленно идет по доске, к самому краю.

Сосредотачивается, поднимает руки и делает вдох, а потом подпрыгивает на одной ноге, чтобы, сделав почти профессиональное сальто, с головой уйти под воду.

Я что есть силы тараню ладонью висок, выколачивая эту картинку, потому что мне ни хрена не нравится, как основательно я на нее залип. Понятия не имел, что она умеет такое вытворять. Может быть, девочек из эскорта учат и таким трюкам? Слышал, что некоторых в самом деле обучают делать минет и картинно стонать, чтобы заказчик точно знал, что за свои деньги отжарит ее по полной.

Кира замечает меня сразу, потому что от того места, где она всплывает, до меня чуть больше одного касания. И паника в ее глазах превращается в штормящий всяким зеленым дерьмом океан, и меня туда втягивает, словно в воронку.

Она подбирается, быстро плывет до лесенки и выходит наружу, но я все равно догоняю ее около лежака и успеваю завладеть полотенцем до того, как им оно попадет Кире в руки.

— Отдай, пожалуйста, — просит она, и, если честно, я бы взял эту ее вежливость и подтерся ею, потому что большего эти слова не стоят.

Но я тупо таращусь на ее грудь, потому что купальник намок и соски Киры стоит торчим, плотно натянув материал. Это словно… я нее знаю, что. Искать подарки на рождество и в коробке из-под скучного конструктора вдруг найти айпад. Потому что Кира и «грудь» в моей вселенной не пересекаются, а тем более там нет места слюням, которые я на нее пускаю, будто мальчишка, впервые в жизни увидевший в порно голую бабу.

— Прекрати.

Голос Киры выгружает меня из подвисшего состояния, а когда она, очевидно увидев мой взгляд, обхватывает себя руками за плечи, я вдруг понимаю, что в плавках мое «приятное удивление» выпирает наружу с очевидностью, достойной судебного иска за непристойное поведение.

Она пытается отобрать у меня полотенце, тянет руку и совершает, возможно, вторую по величине ошибку своей жизни, после знакомства с моим братом — пытается забрать у меня полотенце. А правда такова, что я никогда и ничего не возвращаю по принуждению. С таким же успехом Кира могла бы попытаться отобрать застрявшую в пасти бульдога тряпку.

Она оступается, я отклоняюсь назад — и Кира, бесполезно взмахнув руками, падает на меня.

Она меня ни капли не привлекает, как женщина, она — тощая доска, совершенно лишенное сексуальности вечно нахмуренное существ. Да у самки богомола чувственности больше, чем у этой шлюхи, но херня в том, что есть определенные вещи, на которые я продолжаю откликаться. Например, на то, что когда ладонь на автомате опускается ей на задницу, кожа буквально зудит от ощущения упругого тепла. Нет у Киры-бляди жопы, но мое тело с этим утверждением категорически не согласно.

У Киры с запозданием включается зажигание, и она вдруг распахивает свои криптонитовые глаза, когда я вдавливаюсь в нее своим стояком.

— Это просто физиология, грязнуля, — сыто ухмыляюсь я. — Не принимай на свой счет.

Мне нравится, что сейчас она вынуждено прижата ко мне так сильно, что ее соски почти болезненно царапают мою грудь. И почему-то в голове гуляют мысли о том, что я, наверное, мог бы стащить с Киры купальник и попробовать их наощупь. Но это просто херня, что-то из разряда мыслей, которые посещают вегетарианца, когда он видит аппетитный кусок мяса: я понимаю, что Киру хочет не моя голова, а мой член, а я не иду на поводу у этого засранца.

И я бы, возможно, отложил веселье до другого случая, если бы нее этот блядский взгляд. Она реально смотрит на меня, будто на кусок дерьма, и румянец, который минуту назад раскрасил ее щеки, испаряется без следа. И я снова ни хрена не понимаю, о чем она думает, потому что за этой маской может быть все, что угодно: от похоти до полного безразличия. Не удивительно, что во мне просыпается охотничий азарт. Я должен вытряхнуть ее наружу из уютного мирка самозащиты, должен содрать с нее кожу и посмотреть, что под ней, и у меня нет ни единого разумного объяснения этой потребности. И я скорее позволю дать себе под зад, чем признаю, что это болезненная одержимость.

— Как тебе моя зверушка? — спрашиваю я. — Знаешь, она отлично, просто первоклассно сосет, до самого горла. Вас этому специально обучают? Хочешь, проведу экзамен на профпригодность? Я как раз в нужном настроении.

— Больной ублюдок, — огрызается Кира, и я пользуюсь моментом, чтобы перекинуть полотенце ей через голову, и прижать к себе. Из-за разницы в росте Кире приходиться задрать подбородок, и я только надеюсь, что эти ущербные глаза не прожгут во мне дыры. — Извращенец.

Я прищелкиваю языком и наматываю края полотенца на кулаки, поэтому Кире, если только она не самоубийца и не любительница игр с удушением, приходится подняться на цыпочки. Почти уверен, что меня стошнит от одного ее дыхания, но … ничего нее происходит. Меня словно заряжают жидким электричеством и искры со свистом пролетают по венам. И что-то душит меня, хватает за глотку и мешает выдохнуть, потому что при следующем вдохе я обязательно схвачу ее поганое дыхание, и оно просочиться в мою кровь вместе с чертовыми кровяными тельцами, которые гонят по венам кислород.

— Придумай что-то пооригинальнее, Кира-блядь, — говорю я, справившись с чувствами.

Я умею держать себя в руках, и тем более перед заносчивой эскортницей, а мысли, блуждающие у меня в черепной коробке — просто отголоски человечности. В конце концов, я не родился на свет беспринципной сволочью — для этого мне пришлось долго над собой работать. — А заодно придумай, почему ты уже течешь на меня, как последняя сучка.

Прежде, чем она успевает что-то сказать или сделать — я читаю в ее поганых глазах желание расцарапать мне рожу — завожу руку ей между ног и накрываю ладонью промежность.

Глава десятая: Габриэль

Я пристально всматриваюсь в лицо Киры, хочу поймать румянец стыда, увидеть, как от смеси праведного гнева и похоти на ее глаза набегут слезы, но ничего не происходит.

Она даже не шевелится, не пытается сбежать, и это явно не ступор. Она просто холодная ледышка, которую я трогаю между ног. И от жара в развилке между ее бедрами становлюсь просто каменным, и приходится сжать челюсти до хруста зубов, чтобы не отодвинуть в сторону клочок ткани и попробовать, какая она изнутри. Такая же, блядь, ледяная? Она что, фригидная?

— Что такое, Эл? — Кира медленно и ядовито растягивает губы в улыбку, от которой моя потребность поставить ее на колени и просто грубо оттрахать, становится совершенно, невыносимо болезненной. — Ну, давай.

Она чуть-чуть щурится, и под светлыми ресницами зелень глаз просто, на хрен, вышибает из меня мозги. И я впервые в жизни чувствую себя беспомощным, словно мне подарили куклу без инструкции к использованию, и что бы я с ней не делал — она все равно не заведется, не откроет рот и не станет податливой и на все согласной малышкой.