На Краю Земли. Дилогия (СИ) - Бондаренко Андрей Евгеньевич. Страница 38

— Апчхи! — раздалось из наушников. — Апп-чхи!

— Что с тобой, курсант? Замёрзла?

— Нет, всё нормально. Сейчас заметно потеплело. Градусов, наверное, на пять-шесть. Просто пуха и перьев сверху насыпалось. Теперь в носу свербит нестерпимо… Апчхи! А ещё эти гадкие паффины мне на полушубок — сразу в нескольких местах — накакать изволили…

Мотодельтаплан, успешно перелетев через Ис-Фьорд, достиг земли Оскара Второго.

Тим поднял летательный аппарат на высоту девятисот пятидесяти метров и пояснил:

— Это, курсант, для того, чтобы у тебя получились обалденные панорамные съемки… Как оно тебе? Снимаешь?

— Ага, снимаю, — откликнулась Илзе. — Очень-очень красиво. Обалдеть и не встать. Чёрные изломанные скалы, напоминающие древние разрушенные замки. Изумрудно-зелёные блюдца озёр. И реки — всякие и разные. Которые ярко-голубые, они узенькие. А тёмно-синие, фиолетовые и лиловые, наоборот, широченные… Почему они такие широкие?

— Голубые нити — это, без вопросов, речки и ручьи. А все остальные цветные полосы, упомянутые тобой, являются ледниками. То есть, миллионы лет тому назад здесь, действительно, текли полноводные реки, а потом они — постепенно и планомерно — превратились в ледники. Обычное дело, если вдуматься. Диалектика голимая.

— Серьёзно — ледники?

— Железобетонно, как ты любишь говорить, — усмехнулся Тим. — Всё, снижаемся и поворачиваем на юго-запад. Пойдём над птичьими базарами.

— На какой высоте пойдём?

— Метров двести пятьдесят — плюс-минус двадцать. Снимай, не зевай…

Чёрные скалы и утёсы, а на них (и над ними), — многие-многие тысячи разномастных и крикливых птиц. По-настоящему крикливых. Снизу — безостановочным потоком — долетал отчаянный гомон, сопровождаемый беспорядочным и не менее отчаянным гвалтом.

— Самый настоящий и отчаянный базар! — прокомментировал в наушниках восторженный девичий голосок. — Гигантский и всеобъемлющий! Птичий Вавилон, образно выражаясь… А ещё всё это здорово напоминает гигантский город, состоящий из высотных зданий, выстроенных вдоль берега фьорда. Каждая скала — это «дом» определённой этажности, в зависимости от высоты конкретной скалы. А «этажи», они чётко отличаются друг от друга разными цветовыми гаммами… Почему так происходит, уважаемый господин инструктор? И каковы ваши первичные впечатления от увиденного? Всё ли в порядке в «птичьем королевстве»?

— По поводу цветовых «этажных» гамм. Всё очень просто, уважаемый курсант, — назидательным тоном принялся излагать Тим. — В нижних «этажах» птичьих базаров гнездятся, в основном, представители отряда чистиковых. Всякие там люрики, чистики и тупики. Все они имеют равномерную чёрно-белую окраску, отсюда и характерный цветовой «клетчатый» фон (если, понятное дело, смотреть с высоты), их колоний… Верхние «этажи» скальных «домов» занимают крупные белые чайки. В частности, бургомистры, являющиеся местными хищниками. То есть, кроме рыбы и прочих морепродуктов они с немалым удовольствием поедают яйца и птенцов других птиц. А сверху, как известно, наблюдать за потенциальной добычей гораздо сподручнее. Короче говоря, в верхних «этажах» белого цвета гораздо больше, чем в нижних… «Этажи» срединные. Здесь обитает птичья «сборная солянка». Причём, на совесть перемешанная. И различные мелкие чайки, например, полярные крачки, и кайры, и гаги, и казарки, и гагары. Поэтому средние этажи — очень пёстрые и узорчатые… Теперь по итогам сегодняшних наблюдений. Нынешние базары — полноценные. Никаких «проплешин» и заброшенных скал не обнаружено. Как и любопытных туристов, шастающих рядом с птичьими колониями. Что просто замечательно… Вопрос освящён должным образом?

— Конечно, господин инструктор. Большое вам спасибо. Вы, кстати, что-то говорили и о морских животных.

— Раз говорил, значит — будут. Только чуть позже. Наберись, курсант, терпения…

— Медведь, медведь! — отчаянно завопила Илзе. — Белый! Настоящий!

Действительно, вдоль извилистого русла одной из голубых речушек неуклюже передвигалось бело-серое пятнышко.

— Придётся спасать недотёпу, — закладывая крутой вираж, решил Тим. — Иначе, ведь, пропадёт.

— Почему — недотёпу? Почему — пропадёт? — последовали предсказуемые вопросы.

— Потому что глупый. То ли от молодости. То ли, наоборот, от старости. То ли просто от природы…

— А можно поподробнее, господин инструктор?

— Можно, курсант. Ледяной припай оторвало от этого берега ещё месяц тому назад. Оторвало и унесло по Ис-Фьорду в сторону моря. И все разумные белые медведи давно уже откачивали на север. Туда, где ещё есть прочный лёд, с которого так удобно охотиться на тюленей и нерп… А этот мишка почему-то остался. То ли ждал, что зимний лёд вернётся. То ли у него здесь был припрятан приличный запас падали. Мол, пока всё не съем, не уйду. Среди белых медведей, впрочем, как и среди людей, порой встречаются такие патологически-жадные типы. Бывает, чего уж там… Теперь данный белый медведь решил-таки отправиться на север. Только не вдоль побережья: сперва долгий путь на северо-запад и только потом поворот на север, а напрямки. Дело, конечно, хорошее и даже разумное. Но только если идти по руслу нужной и правильной реки…

— А эта речка, получается, неправильная?

— Это точно, курсант, неправильная и коварная. Вверх по её течению, примерно через восемьдесят пять километров, речная долина резко обрывается каменным мешком с высоченным водопадом… Обрывается? Это в том смысле, что упирается в отвесный горный склон, с которого и стекает-падает означенный водопад… Добредёт мишка до каменного тупика, и что дальше? Забраться по отвесным скалам на водораздел у него не получится. Придётся, волей-неволей, поворачивать обратно. А что с силёнками? Хватит ли, учитывая такое значительное удлинение маршрута? Опять же, белые медведи, не смотря на свои выдающиеся физические данные, существа очень ранимые, трепетные и впечатлительные. Вот, и этот может — от расстройства нешуточного — впасть в полную фрустрацию. Расстроится, ляжет на гладкий валун, да и помрёт — от тоски и голода…

— Надо что-то делать, — непреклонно заявила Илзе. — Мы просто обязаны помочь этому несчастному глупышу.

— Обязаны — поможем. Не вопрос.

«Bidulm-50», описав широкий полукруг, снизился и завис над речной долиной на высоте двенадцати-пятнадцати метров. В результате этого тактического манёвра медведь оказался — относительно мотодельтаплана — ниже по течению реки.

«Медведь?», — мысленно сплюнул Тим. — «Одно лишь название. Худющий полуторагодовалый (возможно, год и восемь-девять месяцев), подросток, только в начале весны этого года оставшийся без материнской опеки. Вот, и заблудился, дурилка картонная. Метров двести пятьдесят до него. Встал на задние лапы и ревёт утробно, пытаясь испугать неизвестного небесного гостя. Ну-ну. Кто кого напугает — большой вопрос…».

Мотодельтаплан, предварительно снизившись ещё на пару-тройку метров, уверенно двинулся вперёд, то есть, вниз по течению реки. Причём, не просто так двинулся, а в рваном ритме, постоянно меняя скорость передвижения и угрожающе раскачиваясь при этом из стороны в сторону.

— Зачем и для чего понадобились такие выкрутасы, пируэты и кульбиты? — сдавленным голосом поинтересовалась Илзе. — Меня, честно говоря, уже начинает слегка подташнивать. И голова кружится, кружится… А, господин инструктор? Зачем?

— Голова, говоришь, закружилась? Просто замечательно и здорово, — одобрил Тим. — Если тебя, курсант, подташнивает, значит, и нашему незадачливому белому мишке скоро непременно поплохеет по полной программе. Рваный темп передвижения, он демонстрирует явную угрозу и сознательную агрессию. Кроме того, при таких, как ты выразилась, выкрутасах и кульбитах двигатель работает на разных оборотах, создавая тем самым крайне неприятный и воинственный гул. Посмотрим, долго ли выдержит данный молоденький экземпляр… Снимать-то не забывай.

Медведь выдержал недолго. Уже когда «Bidulm-50», многозначительно раскачиваясь, двинулся вперёд, косолапый начал проявлять признаки повышенного беспокойства: опустился на все четыре лапы и принялся совершать тощим корпусом однообразные и дурацкие движения, ну, как белые медведи в зоопарках, когда их донимает летняя жара. А ещё он отчаянно мотал головой и утробно ревел. Впрочем, иногда его рёв переходил и в откровенно-трусливое повизгивание.