Сказка о царевиче и семи девицах (СИ) - Белов Дмитрий. Страница 3
Зыркнул злобно змей каменный глазом желтым и раздалась откуда ни возьмись музыка странная, ритм танца ритуального задающая. И закружились вокруг статуи семь женских фигур, призывно бедрами вращая. Да так задорно, что аж сам Елисей в такт во сне пяткою подергивал, стремясь пуститься впляс за развратными девицами. Ведь где ж енто видано, чтобы дамы благородные ноги открывали по самую задницу. Нет, явно не тяжелого поведения сии красотки.
А танец тем временем все жарче становился. И все выше вздымалось пламя свечей, озаряя движения соблазнительниц. А они и рады стараться: то назад прогнутся, контуры груди волнующей тканью обрисовав, то ножку стройную выставят пикантно, или рукой взмахнут призывно. Весь изворочался царев сын от картины такой. Но, увы и ах, недоступны красотки сном навеянные.
А девы пуще прежнего разум мужской смущать взялись. Уж шнуровку корсетов развязывают. Зажмурился было скромник. Секунд так на несколько… Да любопытство верх взяло над воспитанием строгих нянюшек. Приоткрыл охальник левый глаз, да чуть не окосел от удивления. Жрицы потаенного культа уж одежки поскидали, тела аппетитные явив. В неровном свете свечей груди пышные колышутся, как яблочки наливные полны да округлы. Бедра кренделя неописуемые выделывают, взгляд приковывая. А между ног-то (ой, срам-то какой!) только листочком то самое место прикрыто. А листочки фигОвые, все отклеиться норовят! В отчаянии накрыл принц голову подушкой, а в ушах так бубны с лютнями да свирелями и звучат, и звучат. А перед глазами черти скачут в образе дев прекрасных — искушают, стало быть.
Но только настроился царевич из-под подушки подглядывать, что дальше девы обнаженные делать будут. Аж в жар его бросило от предположений неприличных. Как новое потрясение на неокрепший разум!
Заскрипел змей скрипом жутким. Да взвил кольца тела своего к потолку каменному, нависнув над жрицами беспечными, в неистовстве религиозном не замечающих опасности. Захотел зритель крикнуть, чтобы спасались несчастные, да горло как обручем железным сковало. А змей головой крутит: примеряется. И из пасти его язык раздвоенный показывается, страха на зрителя еще пуще навевая. Как будто так и хочет ползучий спросить:
— Молились ли вы на ночь, бандерлоги?
А глупышки знай себе танцуют, все уже круг смыкая вокруг божества ожившего. Как будто не чуют рептилии страхолюдской, не ждут ничего дурного. Сжал Елисей кулаки в бессильной злобе, да и стукнул по подушке что есть мочи. Перья по всей светелке разлетелись, а змею проклятому хоть бы что! Молниеносно рванулась голова плоская к жертвеннику и в тот самый миг протянули девы руки свои вперед в жесте умоляющем. И каждой в ладони опустил змей-искуситель по яблоку спелому, да сочному. И вкусили девы от плодов древа добра и зла. Открылись им тут же все тайны мира грешного самые сокровенные. Передан жрицам дар вершить судьбы человеческие, род людской преумножая.
И закружились красавицы вновь, уже в танце благодарения успокоительном, замедляя свои движения плавно-плавно. Изящно одежды на места им приличествующие возвращая. И заскучал змей, не видя отрады глаз мужских, превращаясь опять в камень хладный, неодушевленный.
Так крепко ушел в свое странное сновидение уставший путник, что даже не слышал, как вернулись домой хозяева.
— Кто сидел на моем стуле и сломал его? — возмутился женский голос.
— Кто ел из моей миски и не помыл ее? — вторил ему другой. — Да и вообще, что здесь так грязно, некрасиво? Видно гость дворец наш посещал, все везде пораскидал и даже нас не подождал!
А шаги от семи пар ног тем временем к спальне приближались.
— Кто ложился на мою постель и… — началась было новая отповедь, да оборвалась на полуслове.
Почувствовав направленные на него удивленные взгляды, мигом проснулся Елисей. Подскочил с кровати, зашарил спросонок в поисках меча верного. Да только тут и понял, что гол как сокол, только и смог котомкой прикрыться от взглядов чужих.
А вокруг него, смеясь и весело переговариваясь, стояли те жрицы из сна. Черноволосые да белокожие, одетые непотребственно в платья развратные. И нагло тыкали пальцами в походную суму. Может документы проверить хотели? Да откуда ж они у принца, который выжил? Уши, ноги и хвост между ними — вот и все документы. Впору и самому становиться «тем, которого нельзя называть».
Прикрыв место причинное, почувствовал себя мужчина увереннее. Лучше бы, конечно, одеться. Да вот все одежды путника невезучего как в воду канули. Как уж тут не расстроиться бедолаге.
Но делать нечего, притулился Елисей на краешке мебели им дюже помятой, заведя речь великосветскую:
— Кто ж вы, девицы красные? — а они как раз покраснели аки маков цвет, узрев пришлого во всей красе. — Будьте сестрами названными, раз уж я тут к вам пришел. А взамен готов вам честь отдать… Да и в пояс поклониться (чтобы ножки оголенные получше разглядеть).
— Кто ты, добрый молодец? — спросили хором красавицы.
— Елисеем меня кличут. И не добрый я совсем, — ответствовал он, плотоядно хозяев сей постройки оглядывая.
— А как ты попал сюда? — допытывалась из-за чужих спин самая низкорослая.
— Через дверь! — последовал резонный ответ. А как еще-то? Через трубу дымохода что ли? Каков вопрос — таков ответ. — Лучше представьтесь сами, и расскажите, что в лесу делаете.
— Да живем мы здесь, — логично ответила одна из девушек, в то время, как остальные рассаживались по койкам. — Мы с сестрами воспитывались отцами, когда маму королевич увез. Она даже попрощаться не успела. Зато мы все в нее красотой да статью пошли, ну и способностью к танцам. Вот и построили отцы нам храм посреди леса дремучего, чтобы могли мы дань отдавать вершителю чужих судеб. Так и живем здесь всемером. Звери лесные нам нестрашны, поскольку знаем мы язык их. Люди пришлые редко заглядывают, а со злыми намерениями еще реже, да и ненадолго.
Как раз в этот момент мелькнула за окном фигура серого волка зубастого, дозором двор обходящего. И порадовался парень про себя, что страж злобный в момент его прихода по делам своим волчьим отлучался. А то явно не миром бы разошлись они, коли пришлось сходиться в поле ратном.
А хозяюшки тем временем начали представляться:
— Берислава (значение имени: избранная славой) — назвалась избранная для разговора девица в сильно декольтированном платье.
— Властислава (владеющая славой) — переняла эстафету красотка, владеющая короткой желтой юбкой.
— Любислава (любимая славой) — высказалась сестрица с квадратным вырезом в платье, любвеобильно подчеркивающем выдающиеся достоинства.
— Милослава (милая славе) — мило проговорила девушка вообще без юбки, но зато в черных чулках на подвязках.
— Переслава (впереди славы) — изящно вытянула вперед руку прелестница с вызывающим рисунком по декольте.
— Радислава (радость славы) — радостно выдала спрятавшаяся за сестриц девушка.
— Ярослава (блистающая славой) — сказала последняя, блистая белыми труселями.
— Да уж, славные вы девушки, — ответил Елисей. — И я безмерно рад, что набрел в лесу на ваше жилище. Еще бы вы мне намекнули, где моя одежда — был рад еще безмернее.
Мужчина королевских кровей чувствовал себя явно неуютно в девичьем обществе, находясь в чем мать родила.
Только вот незадача, пока шастал путешественник по лесам да весям, форменная одежда принца обыкновенного залесного пришла в полное непотребство. Прохудилась, да изгрязнилась, весь лоск придворный подрастеряв. Пришлось девицам-затейницам из своего гардероба одевать гостя дорогого, покуда имущество его стиралось и в вид надлежащий приводилось.
Подошел Елисей к зеркалу волшебному на результат поглядеть и вежливо молвил: «Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи…», а потом очи поднял и как заорет: «Ах ты, мерзкое стекло! Все ты врешь-то мне назло!». Поскольку отражался в полированной поверхности какой-то мужик в желтой набедренной повязке, ноги волосатые неэстетично открывающей, да в шали синей на плечи накинутой, чтобы из общего колера не выбивался. Ведь с ткачихами в том царстве напряженка. Последняя, как царь ее другой предпочел, заделалась советницей. Когда ж ей полотно ткать на целый мир?