Гнездо там, где ты. Том II (СИ) - Зызыкина Елена. Страница 21

Предположение казалось столь в духе придворного интригана, что несколькими секундами спустя, окончательно в нём утвердившись, Иллиам диву давалась, как могла оказаться такой простушкой.

«Это мы еще посмотрим, кто кого, дорогой муженёк! Теперь мой ход», — уязвлённое женское самолюбие подогревало в эльфийке азарт игрока, побуждая сегодня же отомстить наглецу. Иллиам стоило бы опасаться вспыльчивых желаний, ибо нынче заскучавшие без развлечений боги оказались на редкость к ней чутки, и милость их стала неожиданным для эльфийки сюрпризом — широко распахнув дверь, в супружеские покои вошёл Алистар Кемпбелл. Первое, на что напоролся его взгляд, была обнажённая грудь обернувшейся на посторонний шум жены.

Алистар.

Я чуть не застонал от досады. Это надо же так неудачно появиться! Стоило мне завидеть два пленительных белоснежных полушария, увенчанных розовыми верхушками так и напрашивающихся в рот сосков, собственная выдержка затрещала по швам, а пленительное видение златовласой жрицы в маске у моих ног, чувственными губами умело увлекающей в сладострастные сети соблазна, отозвалось жаром в паху, напоминая о слишком долгом воздержании.

Без видимых причин меня влекло к этой женщине. Впрочем, нет. Причины были весьма даже видимые, а вкупе с тонким умом и эльфийским чутьём новая фаворитка и хранитель короля представляла из себя довольно-таки лакомый образчик искушения. До появления её при дворе казалось мне, что предпочитаю утончённых и всё понимающих самок приятной наружности, довольствующихся редкими встречами. Однако каждый раз, появляясь в поле моего зрения, Иллиам колебала во мне эту уверенность. Тогда я воспринял это как проявление инстинкта соперничества между самцами за право покрыть собой самую яркую самку, в чем видел существенный изъян природы мужской. Без труда распознав в ней цепкую карьеристку, с раздражением я наблюдал, как затягивала она петлю своего аркана на шее всегда благоразумного Валагунда, недоумевая внезапной слепоте короля.

Но король покинул нас. Отправившись в Арванаит, он оставил своему слуге заботу о дочери, судьбе расы и, получается, что и собственной любовнице, которая чем дальше, тем больше озадачивала меня. Если в силу сложившихся обстоятельств в городе она стала мне союзницей, то сейчас я уже не был в этом столь убеждён. Верность Иллиам принцессе, несомненно, похвальна и заслуживает если не уважения, то понимания, однако благородное это качество слишком необычно для амбициозной аферистки. Либо подозрительность моя сыграла злую шутку, и в прошлом я что-то упустил в этой женщине (в пользу этой версии, кстати, было расположение к фаворитке короля), либо Cаm Veryа такова, какой мне и представлялась, а, значит, прохиндейка имеет свои виды. Вот только на что или кого? Собственная жена уподобилась для меня прелюбопытнейшей книге, изучать которую в промежутках между заботами по восстановлению крепости стало увлекательным занятием. Только вот беда, читая, я никак не мог отделаться от неприятного ощущения, что мне открыт только титульный лист. В результате я принял нелёгкое для себя решение не прикасаться к соблазнительному телу собственной жены, дабы разум мой оставался незамутнённым, пока не удостоверюсь, какие мысли бродят в её прелестной головке.

— Ты поздно проснулась, Иллиам, но я польщён, что ты меня так встречаешь, — прерывая затянувшуюся паузу, я небрежно заскользил взглядом по обнажённому её телу.

— Так ты заметил? Хм… тогда это мне стоит быть польщённой, — одаривая меня холодной улыбкой, она запахнула полы платья и завязала на талии поясной шнур. В голубых глазах стоял колкий упрёк. Cаm Veryа задета. Что же, мне это нравилось.

— О, нет, дорогая. Зачем же? Не стоит. Ρазвяжи! Хочу видеть свою жену, — намеренно провоцируя её, я был убеждён, что Иллиам откажется, но собственная самоуверенность оказала мне дурную услугу.

Мимолётное удивление пробежало по точёному лицу. Пожав плечиками, она помедлила, но безропотно подчинилась:

— Изволь…

Есть некая изощрённая жестокость природы в самом факте существования роскошной самки. Не заметить такую невозможно, ибо она обладает губительным притяжением. Что побудило меня изменить своему слову? Вызов? Безумный порыв, которому порой подвержены и хладнокровные? Осознавая, что сам же расставил на себя силки, в которые лёгкой ручкой своею Cаm Veryа меня только подпихнула, я пошёл к ней.

Обняв тонкую талию, я прижал её к себе так, чтобы чувствовала, какое воздействие её нагота производит на меня. Свободной рукой приподняв подборок, заглянул в лицо. Она не сопротивлялась — смотрела прямо в глаза, а тёплое паточное тело льнуло к моему. Я сжал в ладони нежную грудь, и сомкнутые её губы, слегка искривлённые в лёгком презрении к миру, приоткрылись в беззвучном стоне.

— Ты восхитительна, дорогая, — выдохнул в грациозную шею и прошёлся по ней поцелуями, спускаясь к груди. Тонкие пальчики притронулись к моей щеке, но как только губы мои поймали и втянули ароматный сосок, цепко впились мне в волосы, а сдавленные стоны Иллиам стали похожи на всхлипы. Она уже настойчиво терлась животом о мой пах, побуждая к скорейшим действиям.

Что я делаю?! О чём думаю?! Обещал же не касаться… Нужно немедленно остановиться. Я вновь заглянул в голубые, застланные томной поволокой желания глаза. Иллиам выглядела настолько трепетно чувственной, что, посылая в пекло все доводы, я потянулся к её губам:

— Ты несравненно восхитительна, Иллиам…

Прельщает ароматом и дивным видом роза, но жаждущего обладать ею больно жалит острыми шипами. Прервав так и не состоявшийся поцелуй, женская ладонь легла на мои губы, а циничность тона интриганки мгновенно отрезвила, заставив насторожиться.

— От тебя дурно пахнет, Алистар. Опустим эту утомляющую обоих часть общения и сразу перейдём к делу. Так что тебе нужно, советник?

Состроив пренебрежительную гримасу, она попыталась высвободиться из моих объятий, но так ненастойчиво, что, не знай я тёмную как воина, виртуозно владеющего навыками боевых искусств, заподозрил бы в немощности. Именно эта её апатичность стала ключом к разгадке поведения белокурой плутовки. Это пощёчина глубоко оскорблённой последними днями невнимания к себе женщины, хлёсткая такая, со всего размаху.

— Иллиам, не разочаровывай меня. Всё это так по — женски, — заметил я и, отпустив Cаm Veryа, спокойно стал стаскивать с себя одежду.

— Это… — я сумел её удивить. В растерянности она запнулась. — Как это понимать, Кемпбелл?

— Что именно? — я принялся за штаны, про себя посмеиваясь над моей драгоценной жёнушкой.

— Твой вид! Что ты делаешь? Немедленно оденься!

Интересно, если бы она знала, какой дивной музыкой звучит для меня её взвинченный голосок, продолжала бы так надрываться?

— Дорогая, ты же сама говорила, что от меня дурно пахнет, поэтому распорядись-ка лучше, чтобы приволокли и наполнили горячей водой ванну. Ты не находишь, что пора бы жене позаботиться о своём уставшем муже? — я лениво улыбнулся ей и, довольный открытым в возмущении очаровательным ротиком, флегматично завалился на наше семейное ложе в чём мать родила, раскинув по обе стороны от себя руки. Жаль, что не воспитали плевать в потолок, впечатляюще бы смотрелся.

— Советник, страшно помыслить, как изменило тебя окружение демонов. Ты превратился в чёртова каледонского дикаря! И даже не думай, что я потру тебе спину! — негодующе фыркнула она, после чего раздался звук хлопающей двери и голосок моей ненаглядной, требующей прислужников принести ванну и горячей воды.

— Ну вот, сама напросилась в жёны, а теперь нос воротит, — похвалив себя, что достиг желаемого эффекта без плевков, я удовлетворенно рассмеялся, ибо семейная жизнь, определённо, всё больше и больше мне нравилась.

Минут двадцать спустя белокурая Иллиам, закатав рукава, уподобилась безжалостному инквизитору, яростно натирая спину мужа и вымещая на ней переполнявшее её возмущение.