Настоящая любовь и прочее вранье - Гаскелл Уитни. Страница 20

Я подняла глаза от зверски отредактированной статьи, почти наткнувшись на устрашающее видение с седыми волосами и тонной пудры на физиономии, облаченное в полиэстер.

– Здравствуйте, Клер. Почему такая мрачная? А, знаю, понедельник – день тяжелый, – прокудахтало видение, именуемое в миру Барбарой Даунз, патологически любопытной, сующей всюду свой нос секретаршей Роберта. Я поспешно огляделась в надежде, что поблизости обнаружится комнатное деревце потолще, за которым удобно спрятаться, но, прежде чем успела сбежать, та, на удивление проворно, вцепилась мне и руку.

– Как хорошо, что я встретила вас, дорогая. В эту пятницу мы собираемся отпраздновать день рождения Дорис, и каждый что-то приносит к столу. Вы единственная, кого еще нет в списке, – объявила Даунз, подтаскивая меня к стоявшему справа от кабинета Роберта столу, за которым она дирижирует всеми приходами и уходами посетителей.

– Э… конечно, – промямлила я, хотя положительно ненавижу редакционные сборища. Можно подумать, мало того, что я вынуждена работать с этими людьми! Приходилось еще и общаться с ними вне службы, тратить время на донельзя убогие посиделки! Я взглянула на подписной лист и убедилась, что свободное место для подписи только одно: как раз напротив обязательства купить торт из слоеного теста.

– Не понимаю: вы что, требуете, чтобы я одна заплатила за торт? – спросила я, не веря собственным глазам.

– Но вы же видите, дорогая, – все, кроме торта, уже распределено, – ухмыльнулась Барбара.

– Погодите… здесь три… нет, четыре человека разделили между собой поручение принести бумажные салфетки. А от меня требуют доставить торт за сорок долларов?!

Барбара улыбалась как ни в чем не бывало, очевидно, решив, что облапошила меня, но смена часовых поясов, стычка с Робертом и вся ситуация с Джеком и Мадди, вероятно, напрочь истощили мое терпение (которым, честно говоря, я и без того не отличалась).

– Нет, – спокойно бросила я, отдавая ей список. Она вытаращилась на меня так, словно я отказалась принять почетную медаль конгресса.

– То есть как это «нет»? Каждый что-нибудь приносит.

– Да, все остальные приносят либо пачку чипсов, либо бутылку содовой, а на меня пытаются повесить стоимость недешевого торта? Не выйдет. Это абсурд, и я отказываюсь идти у вас на поводу, – пояснила я.

– Все по справедливости. Пришедший первым имеет свои преимущества, вот и все. А если не хотите внести свою долю, боюсь, вы не сможете присутствовать на вечеринке, – грустно заключила секретарша, словно считала это огромной для меня потерей.

– Прекрасно понимаю. Честно говоря, это даже к лучшему. Я так занята, что просто не могу себе позволить тратить время на вечеринки, – кивнула я, торжествуя победу при виде кислой как лимон физиономии Барбары, на которую успела-таки кинуть взгляд, перед тем как поскорее убраться.

Конечно, я знала: Барбара Длинный Язык немедленно понесется по всей редакции со свеженькой сплетней, вне всякого сомнения, благоразумно опустив ту часть, где она пыталась навязать мне большую часть расходов на вечеринку. Разумеется, вряд ли кто-то вступился бы за меня: уверена, что все только приветствовали бы попытку повесить на меня покупку торта. Я и без того каждый день выслушивала кучу всякого дерьма от своих коллег по поводу тех неимоверных, по их мнению, сумм, которые тратила на обувь и прически. Можно подумать, это их касалось и походы в «Сьюперкатс» [8], где за десять долларов тебе сделают прическу, которая выглядит как точная копия древнего парика, могли служить предметом гордости. Но какая разница? Зато мне удалось отделаться от мерзкой вечеринки, а в процессе еще и достать Барбару. Удачный денек!

Я работала в местах, где молодые, энергичные сотрудники сидят в офисах, обставленных модной офисной мебелью от Германа Миллера и не поделенных на клетушки, где в любой день найдется с полдюжины охотников пойти с тобой на ленч или выпить после работы, а сама атмосфера заряжена энтузиазмом и жаждой жизни. Интриги обычно завязываются вокруг служебных романов: кто с кем спит, под кайфом ли пришел сегодня на работу парень из бухгалтерии… Иногда это надоедало, но обычно вносило приятное оживление в рутину рабочего дня.

В «Сэси синьорз» единственной причиной всеобщих волнений могла быть исключительно грязная кофейная чашка, которую какой-то неряха оставил в кухонной раковине, вместо того чтобы немедленно сполоснуть и поставить в посудомоечную машину, проигнорировав тем самым написанную от руки и прикрепленную скотчем над раковиной табличку:

«Ваша мать здесь не работает! Если пользуетесь посудой, мойте ее!»

Я не шучу: люди просто на стены готовы лезть из-за одной кружки с коричневыми потеками, оставленной в раковине на десять минут. Пегги, офис-менеджер и, возможно, самая высокомерная особа, когда-либо жившая на земле, с манерой разговаривать фальшиво-сладким голоском директрисы начальной школы и привычкой снисходительно поглядывать на людей сквозь бифокальные очки, обычно берет несчастную чашку и начинает курсировать взад-вперед по коридору, мешая работать своими допросами в тщетных попытках выявить злоумышленника. Обычно виноватой оказываюсь я, но только потому, что мне казалось, проще будет вымыть всю посуду сразу в конце дня (хотя, честно говоря, я очень редко об этом вспоминала), но теперь я оставляла грязные чашки исключительно назло Пегги, поскольку в редакции трудно было сыскать человека противнее: наглая, вечно старавшаяся настоять на своем и сплетница похуже Барбары. И в довершение всего она со своими ярко-синими глазами, светлой кожей и тонкими губами казалась вылитой немкой. Я часто представляла ее кем-то вроде гестаповки, она отлично «вписывалась в образ».

Я медленно тащилась домой с работы, мечтая только о горячей ванне и двенадцатичасовом сне. Но уже на подходе к квартире услышала очередной концерт: Макс, мой любимый сосед и друг, запустил на полную мощность компакт-диск своего обожаемого Элвиса, так что стены тряслись и барабанные перепонки лопались. Я, так и не сняв пальто и не положив сумки, стала колотить в двери, пока тот не ответил.

Увидев знакомую озорную физиономию, я невольно улыбнулась:

– Можешь не рассказывать. Сама слышу. Похоже, Элвис оказал нам честь, решив дать в твоей квартире концерт.

– Если бы, – вздохнул Макс, обнимая меня.

Мы познакомились два года назад, в день моего переезда сюда. Я застала Макса в подъезде, когда он рылся в коробке с моей коллекцией DVD. С тех пор мы подружились. Большинство окружающих считают Макса голубым, возможно потому, что он фотографирует для модных журналов, тощ, мал ростом, с небольшой придурью и употребляет невероятное количество геля, чтобы заставить короткие темные волосы стоять дыбом. На самом деле он абсолютно гетеросексуален и совершенно не стыдится своей неординарной внешности. Его многострадальная подружка Дафна, хрупкая массажистка с молочно-белой кожей и рыжими тициановскими локонами, боготворит его. Она одна из строгих вегетарианок нового типа, но при этом ничуть не агрессивна, не лезет в глаза, мало того, удивительно проста в обращении, честный и искренний человек.

Войдя в квартиру Макса, я, прежде всего, поискала глазами ее.

– А где Дафна?

– У нее сегодня поздний сеанс. А потом собирается к своей гадалке, – сообщил он, закатив глаза. – Та раскинет карты Таро и, уверен, скажет, что судьба предназначила ей выйти за секс-гиганта, чье имя начинается на «М». Не знаю, сколько еще смогу обороняться. Вчера она оставила на столе каталог «Тиффани», причем обвела маркером все обручальные кольца.

– «Тиффани»? Правда? Мне казалось, для нее это чересчур современно. Считала, что она из тех, кто любит старинные фамильные украшения.

Я изо всех сил старалась не углубляться в мечты о кольцах от «Тиффани», которыми тешила себя все то время, пока встречалась с Сойером. Никто не выглядит глупее одинокой женщины, одержимой стремлением выйти замуж: на память сразу приходит клуша, которая гонится за Леггорном с воплем: «Хо-очу мужа!!!»