Настоящая любовь и прочее вранье - Гаскелл Уитни. Страница 66

– Но я цитирую себя, – настаивала Энид, тяжело дыша ртом.

Я вздохнула и устало потерла глаза, напомнив себе, что всего через несколько часов мне больше не будет дела ни до Энид, ни до журнальной колонки. Кроме того, я не сомневалась, что Роберту понравится ее работа: в ее статейке о Манхэттене город выглядел почти столь же «привлекательным», как район пыльных бурь из «Гроздьев гнева». И я уже заметила, что Пегги просто обожает Энид. Несмотря на мои упорные попытки наставить Энид в искусстве выводить из себя Пегги: конфискация ее любимой кофейной чашки, бесконтрольное использование офисных запасов кофе, подача каждодневных заявок на расходы из редакционного бюджета, – Энид в первый же день принесла из дома кофейную чашку украшенную смелым заявлением «Я люблю свою кошечку», которую старательно мыла каждый день. И стоило Пегги промаршировать по коридору строевым шагом, как Энид под любым предлогом выскакивала к ней и облизывала с головы до ног. Пегги была на седьмом небе: мало того, что главный враг вот-вот уберется, на смену ему придет та, кого она превратит в личную приживалку.

– Знаете, ваш голос вроде бы мне знаком. Вы никогда не звонили в «Рилейшншип рэдио»? – вдруг спросила моя преемница.

– Нет, – твердо ответила я.

– Обожаю доктора Блум. Слушаю ее каждый день. Несколько недель назад звонила женщина в точности с таким же, как у вас, голосом, – продолжала Энид. – Представляете, какой ужас: она спала с мужем лучшей подруги…

Класс. Мало того, что обо мне пошла дурная слава, так она даже не поняла, в чем суть дела!

– Во всяком случае, это была не я, – отрезала я и удрала в туалет, прежде чем Энид принялась развивать тему.

Я подумывала улизнуть сразу после обеда: что они со мной сделают – уволят?! – но Оливия и Элен преградили мне путь и потащили в общую комнату, где устроили церемонию прощания с тортом и содовой. Я была так тронута, что даже почувствовала угрызения совести за недавний бойкот дней рождения. Но поблагодарила всех, заверила, что мне будет не хватать редакции и милых коллег (наглая ложь, разумеется, но что я еще должна была сказать?), пожала руку Роберту, расписала, как ценила возможность писать для журнала, что, как внезапно поняла, было чистой правдой, хотя я ненавидела каждое его задание. Может, эта работа была не особенно престижной и тем более любимой, но оказалась ступенькой на пути к новому, лучшему назначению, и за это я была благодарна «Сэси синьорз!». А когда бисквитный торт и содовая подошли к концу, я на крыльях бушующего в крови сахарного кайфа выскочила из офиса. Свободна! Наконец-то свободна!

Наутро пошел снег, но поскольку я все равно собиралась остаться дома и закончить сборы, особого значения это не имело. Главное, чтобы аэропорт был открыт через неделю, чтобы я смогла вылететь в Чикаго, а в промежутке пусть на город хоть муссон обрушится, мне абсолютно все равно.

Я как раз паковала фотографии в пузырчатый пластик, когда зазвонил телефон. Скорее всего, это Макс: мы собирались вечером поужинать пиццей и посмотреть фильм, и он обещал заехать в видеопрокат по пути на фотосессию, назначенную на сегодня. Он уже три раза звонил с сотового, притворяясь, будто хочет посоветоваться со мной по поводу выбора кассеты (как ни странно, когда фильмы выбирал Макс, все, что бы я ни предложила, неизменно отсутствовало, так что он спокойно действовал по своему усмотрению).

– Ни за что не поверю, что у них нет «Неспящих в Сиэтле», «Дневников принцессы» и «Проблеска надежды», – сказала я в трубку, не озаботившись поздороваться.

– Алло! Клер?

Это оказался не Макс… а женщина. И не просто женщина. Мадди.

ГЛАВА 23

– Мадди? – переспросила я, хотя точно знала, кому принадлежит серебристый голос на другом конце линии. Недаром я провела не менее десяти часов в телефонных беседах с лучшей подругой, так что трудно было принять ее за агента, пытавшегося уговорить меня застраховать автомобиль или взять льготный кредит в банке.

– Да, – тихо ответила она и, помолчав, спросила: – Я не вовремя? Ты, кажется, ожидала звонка от кого-то другого?

– Да… то есть я думала, что это Макс, но это не важно, – поспешно заверила я, тяжело плюхнувшись на диван. Странно, как сильно я нервничала, разговаривая с человеком, когда-то настолько мне близким, что она просила меня проверить, равномерно ли удалены волосы по линии бикини.

– Я звонила тебе в редакцию, но мне сказали, что ты больше там не работаешь. Когда ты уволилась?

– Вчера. Через неделю переезжаю в Чикаго и начинаю работать в «Ритрит», журнале путешествий, – пояснила я.

– Правда?! Класс! Обожаю этот журнал! – воскликнула Мадди таким теплым, радостным тоном, что я заподозрила неладное. Может, она упала, ударилась головой, что повлекло за собой временную амнезию, блокировавшую все воспоминания о том, что случилось между нами почти месяц назад? Новая Мадди была дружелюбной и доброжелательной, далекой, как небо от земли, от злобной фурии, осыпавшей меня оскорблениями. Если я правильно запомнила последнее, что она сказала мне на прощание, – что-то насчет чумы и холеры на мою голову. Ну… может, не дословно, но что-то в этом роде.

– Да, я просто счастлива, но… э… немного удивлена твоим звонком, – осторожно заметила я.

Ответа я не дождалась.

– Ты меня слушаешь? – немного встревожилась я.

– Конечно. Просто… мне немного трудно, – прошептала Мадди, явно погрустнев. – Я все еще сержусь на тебя.

– Знаю, и ты имеешь на это полное право. Я очень сожалею, поверь.

– Погоди. Я не потому позвонила. То есть понимаю, что ты раскаиваешься, но не собираюсь лишний раз ткнуть тебя носом в твои ошибки. Я только… только хотела сделать, как считаю правильным.

Я понятия не имела, о чем она, поэтому обронила «о'кей», вопросительно растянув последний слог.

– Дело в том… я все еще злюсь за то, что ты солгала мне, но понимаю, почему ты это сделала, по крайней мере, думаю, что понимаю. После разрыва с Харрисоном я вела себя как безумная, и возможно, ты промолчала, потому что не хотела причинить мне новой боли, – продолжала она.

– Ну, конечно! – воскликнула я.

– Но это не оправдывает твоего поступка. Это было довольно подло с твоей стороны, – продолжала она.

– Подло, – согласилась я, все еще не понимая, к чему она клонит.

– Но по натуре ты человек не подлый. Я знаю это и знаю тебя. И когда немного остыла, поразмыслила, то поняла, что должна быть причина, по которой ты сделала такую нехарактерную для себя вещь. Причины могло быть две: либо ты так ненавидела меня все эти годы, пока мы дружили… – начала Мадди.

– Этого никогда не было! Никакой ненависти! Должна признать, тебе трудно не завидовать… ну… тому, как ты абсурдно прекрасна, что обладаешь магической способностью заставлять всех мужчин безумно в тебя влюбляться. Вспомни, меня буквально впечатывали в мусорные урны, чтобы поскорее добраться до тебя.

– Просто не представляю, почему ты так считаешь… то есть что я красивее тебя. А вот я всегда завидовала твоей внешности. Ты невероятно сексуальная и соблазнительная и в то же время утонченная. Я всегда чувствовала себя маленькой девочкой в сравнении с тобой.

– Ну да, – саркастически усмехнулась я. Можно подумать! Все равно как если бы Джулия Робертс хотела быть похожей на Дрю Кэри!

– Честное слово! О моей груди слова доброго не скажешь, и я такая коротышка, что каждый раз, когда пытаюсь купить вино, от меня требуют удостоверение личности. Всегда хотела иметь такой же гламур кинозвезды пятидесятых, как у тебя, – настаивала Мадди.

– Мадди, у тебя нет ни единого недостатка. Ты само совершенство. И я своими глазами видела, как мужчины топали за тобой, высунув языки, от самого бакалейного магазина, – возразила я.

– Но не потому, что я так уж неотразима. То есть разве ты сама не знала женщин, которые были не такими уж красавицами, но имели тьму мужчин? Вспомни хотя бы Бриджит Маккормик с первого курса? Совсем нехороша собой, с этими жуткими курчавыми волосами, плоским лицом и вдавленным носом, но все парни считали ее горячей штучкой.