Возьми моё сердце...(СИ) - Петров Марьян. Страница 31

Первый удар пропускаю, отвлекшись на малого, проверяя не выхватил ли раньше, к моей радости он — нет. А я — да, челюсть саднит и мерзко ноет, но зубы целы, и то праздник. В мозге щёлкает мысль, что у Лёхи будут вопросы и, бля, даже признаться стыдно, я перетрусил больше от него выхватить, чем от этих трёх. Пробило на смех. Чем конкретно дезорганизовал «товарищей».

Дальше все как по написанному, тело двигается по привычной траектории, руки что делать помнят из спортивного детства. Мелкий путается под ногами, мешает, не даёт разойтись, те тоже трусят, знают, что вылететь с феста могут без вежливого «до свидания».

— Свали, пока цел! — орут хриплым басом, чуть не разрывая на груди футболки. В глазах — агрессия с пьяным угаром. А ОН ещё говорил, что я — в дрова!

С малым переглянулись, заржали, как в былые времена. И дернули в сторону, пока не закопались под ближайшим памятником современного искусства. Праздник только начался, я не готов уезжать, а попросят покинуть территорию, и этих троих заодно.

Бегаем мы быстро, но у меня из-за травы почти сразу снесло дыхалку, и на последних метрах чуть не наебнулся. Прижавшись спиной к массивной металлической опоре, даже не берусь судить отчего она, сползаю на «корты», малой падает рядом и рубашку застёгивает. Дышит часто, а я вообще воздух глотаю, как выброшенная на берег рыба.

— О чём думаешь? — спрашивает, переведя дух, не могу перестать смеяться.

— О том, что уже слишком стар, чтобы убегать. Позорище! — запрокинув голову подставляю лицо прохладному ветру.

— Мы бы встряли по полной. Тут правила. Драки запрещены.

— Ты это моему самолюбию скажи.

— Брось, ты вообще не должен был встревать.

— Вот скажи мне, эмо, ты — мазохист? — поворачиваю голову, с трудом разлепив глаза, Ванька смотрит в упор и не моргает, в свете тускло светящего фонаря его кожа кажется фарфоровой, а сам он не по-человечески хрупким.

— Я не обязан жить так, как хочется им, — запевает давно заученную наизусть песню, меня передёргивает.

— У меня такое дикое желание тебя умыть, аж руки чешутся, — бьюсь головой о железо, продолжая усмехаться.

— А раздеть ты меня не хочешь? — все так же в упор, и так же прямолинейно до безобразия.

Признаю. Задумался. Знаю, что секс с ним всегда огонь, что сейчас мне было бы неплохо подмять под себя более слабого… собственно так он и появился в моей жизни. Когда я опору под ногами терять стал и вообще в жизни себя найти не мог, а он мне — философию днём и дикую ёблю ночью, доказывая, что чувства гнездятся в любом теле, что все твари имеют право быть с кем хотят… Говорю же, эмо оно и есть эмо. Он меня тогда с самых низов вытащил, когда стал забывать, как трезвым выгляжу (говорил же, весёлая молодость), а я его с иглы снял, сам чуть не сел, но это уже другая история…

— Не в этот раз, — произношу тише, чем хотел и не так уверенно, и вот сейчас вижу, как он злиться начинает, и в такие моменты в нём жуткая тварь просыпается, которую убить так и не смог: зависть, ревность, агрессия. А он улыбается. А я хочу отсесть подальше, да некуда, спиной упёрся.

— Не говори, что это из-за того… как там его звали… — щёлкает пальцами, я криво усмехаюсь.

— Его не звали, — поднимаю голову и тяжело сглатываю образовавшийся в горле ком. — Он сам пришёл…

Озираюсь по сторонам, обычно после этих слов он где-то поблизости появляется, но сейчас — нет, и уже его отсутствие кажется ненормальным, как будто он обязан быть рядом… всё, поплыли мозги. Снова смех.

— Поздно уже, — подвожу итог, с трудом поднимаясь, — пошли, мелочь, провожу тебя, пока ещё куда-нибудь не влез. Боюсь, меня ещё на один заход не хватит.

— Устал? — хватается за руку и встает за мной. Идём не спеша, но по сторонам на всякий случай оглядываемся. Люди отдыхают, сходят с ума, отрываясь, кто как может, но признаю, всё культурно и организованно.

— Если только от жизни.

Ванька усмехается, так заразительно, что копирую его смех.

— Так и не сошёлся ни с кем, Ромк? — не без личного интереса.

— Это не для меня, — повторяю в сотый раз, кивает, но всё переиначивает у себя в голове.

Я не спрашиваю, как у него дела, с кем он сейчас и где, его жизнь давно перестала быть моей, так же как и моя — его. Интересно, как люди могут расходиться без малейших причин, хотя ещё недавно вместе горели… и так же неожиданно встречаться.

А он не спрашивает, чего хочу я, когда заводит за угол небольшого строения, подальше от всех, и поворачивается лицом к лицу… Тёмно-карие глаза блестят знакомым мне голодом, пухлые, не по-мужски чувственные губы чуть приоткрыты… Я мог бы этого не делать?.. Вопрос остался в разряде риторических, когда мои руки легли ему на пояс, а губы встретились в поцелуе. Он отметал любое проявление первенства, и меня это как всегда выносило на раз, его сразу хотелось сломить, подчинить, загнуть над ближайшей горизонтальной поверхностью и хорошенько выдрать… Но когда я отстранился, не ожидая от самого себя, что смогу, его показная покорность испарилась на глазах.

— Вань, не злись, — прошу осторожно, отпуская руки и сжимая его предплечье, — ты мне нравишься, правда. Но я перерос всё это.

— Не говори, что с тем мужиком у вас всё серьёзно, — не спрашивает, а натурально требует.

— Его хоть не трогай.

— А если трону?

— Ты же не хочешь портить отношения со мной?

— Ты забыл, — приподнявшись на носках, мажет сухим поцелуем по щеке и отходит, — у нас нет отношений, — дикое желание побиться головой о стену сдерживаю с трудом. — Сам дойду, не провожай, — машет рукой и исчезает в неизвестном направлении.

Рома, ты хотел отдохнуть?!

Хотел.

Так отдыхай!

Вот тебе все условия!!!

Перекурив и осмыслив, что в принципе против Лёхи малому идти — это как с дубинкой на слона, немного расслабляюсь. Найдя пару трезвых тел, узнаю дорогу и плетусь в домик, надеясь, что Лёха уже там, без трусов, как и обещал, весь такой ждёт… а его, сука, нет, и без трусов жду я, почти уснул…

====== Мужские игры. По коням! ======

Алексей

Волк получил от Центрового «красную карточку», ибо как-то незаметно для всех нарезался вместе с ещё двумя такими же дорвавшимися. Ночные посиделки неизбежно свернулись. Я пожал всем клешни и сказал, что пойду искать усвиставшего в ночь пацана и вернусь вряд ли — отоспаться мне в «общаге» не судьба. Но настроение было паршивое: Кэтка мне на ухо шепнула, что Ромыч в общаге не пил вообще, только несколько тяжков сделал и просто дурака валял. Выходит я — долбоёб, недоверчивый, недальновидный, особь, сильно расплодившаяся в среде тех, кому за тридцать пять? Я же видел этот насмешливый взгляд, плавно перетёкший в негодующий, но перебило извечное «я же старше, лучше знаю, заткнись и слушай сюда». Блин, дать бы себе оплеху, так всё равно не полегчает.

Выхожу на веранду. Ночь звёздная — значит, завтра погодка порадует. Нигде поблизости возни не наблюдаю, воплей не слышу: может дома уже ждёт, и всё обошлось без приключений? Всё-таки не малолетка назло убегать. Неторопливо закуриваю и набираю хороший темп шагов, кровь погонять и немного остаточного хмеля. Ещё бы курить надоело. Усмехнулся, выколотил наполовину вторую и чуть же запихнул в пачку назад. Организм был уже вполне счастлив… вполне, потому что не совсем. Почему свежий воздух так способствует возбуждению организма, особенно в купе с яркими воспоминаниями об оргии в домике Егеря. Блядь! Надо быстрее зализа… засоса… короче загладить свою вину перед Ромычем. Почти ощутил в руках горячее тело и острый запах секса, которым, кажется, моя кожа уже пропиталась. Ускоряю шаг, сворачиваю на асфальтовую дорожку, освещённую двумя фонарями, по сторонам которой посажены ночные фиалки. Аромат одуряющий… сильнее обостряющий первобытные чувства… Все ночные запахи леса — природные феромоны. Почти мне под ноги на дорожку выскакивает… нет не Ромка. Акулёнок! Ваня, кажется…

— Привет! Помнишь меня?

— Забыть не успел, — останавливаюсь, — не поздновато ли для прогулки, да ещё и в таком откровенном прикиде?