Пляска на плахе. Цена клятвы (СИ) - Баринова Марина Вячеславовна. Страница 77

— Вы очень добры, брат Аристид, — тихо проговорил Волдхард, уставившись на свои руки. — Могу ли я попросить об исповеди вне стен Святилища? Не хочу, чтобы нас случайно подслушали.

— Полагаю, мы можем сделать исключение, хотя правила предписывают иное. Самое главное в этом ритуале – очищение вашей совести. — Монах жестом пригласил герцога следовать за ним. — Впрочем, я убежден, что Хранитель всегда наблюдает за своими последователями. Неважно, говорим мы в стенах божьего дома, ветхой лачуги или на берегу реки — бог видит все.

— Тогда, думаю, ему понравится наша прогулка по маленькому церковному саду.

— Не могу утверждать с точностью, — пожал плечами брат церкви. — Об этом мы с ним еще не беседовали. Но, думаю, он не будет против.

Они вышли из душного полумрака Святилища и обошли храм вокруг. Грегор вел монаха по узкой дорожке, вымощенной шероховатыми каменными плитами. Стены соединялись с донжоном изящными арками и были увиты высоко забравшимся плющом – зеленый ковер протянул свои цепкие лапы почти к самому куполу храма в виде перевернутой чаши. Короткий шпиль увенчивал серебристый диск, пылавший огнем в лучах вечернего солнца.

За очередной стеной плюща скрывался вход в небольшой уютный сад. Несколько старых мраморных статуй, истерзанных суровым климатом Хайлигланда, утопали в темной зелени пышных кустарников. В центре располагался маленький спящий фонтан, а рядом с ним стояли две длинные каменные скамьи. Часть ветхой низкой стены, которую не успела захватить буйная растительность, открывала великолепный вид на юго-запад: полноводная Лалль искрилась серебряной лентой, пробегая меж зелеными холмами и полями ржи.

Грегор смахнул со скамьи пыль и пригласил церковника сесть.

— Хорошее место, — сказал монах, разглядывая истершиеся за десятилетия лица мраморных изваяний.

— Этот сад приказала разбить моя прабабка для минут уединения, — поведал герцог. — Она была родом из Гацоны и скучала по дому, но находила утешение в созерцании этих статуй. С тех пор слугам запрещено заходить сюда без особого разрешения. Из-за этого он и выглядит таким запущенным. Вечно я о нем забываю.

Брат Аристид сел рядом с Волдхардом.

— Готовы ли вы, ваша светлость? Помните ли вы, как совершается обряд?

Грегор кивнул.

— Конечно.

Монах очертил в воздухе широкий круг. Герцог ему вторил.

— К Хранителю обращаюсь и прошу выслушать сего путника. В печали и радости, в жизни и смерти смотришь ты на нас, боже, не отверни глаз своих и сейчас. Сей путник жаждет открыть тебе душу, так взгляни же на него и озари божественным светом его Путь.

Грегор произнес краткую молитву под одобрительные кивки брата Аристида.

— Благослови и выслушай меня, наставник, ибо на душе моей тяжелый грех.

— Благословляю тебя, — ответил монах. — Когда ты в последний раз исповедовался?

— Еще до отъезда в столицу, три месяца назад.

— Да поможет тебе бог. Расскажи, что гнетет твою душу, и не бойся кары, ибо Хранитель не дарует испытания, которого ты не сможешь вынести.

Грегор сгорбился, опустив локти на колени, и положил подбородок на ладони. Он смотрел на мертвый фонтан, пытаясь придумать, с чего начать. Брат Аристид понимающе ждал.

— Мой род веками следует Пути, — начал герцог. — Когда латанийцы принесли Учение на материк, хайлигландцы были среди первых, кто принял заповеди Гилленая. С тех пор мы верны Хранителю и положили свои жизни на защиту тех, кто следует нашей вере.

— Благословенна эта цель, — одобрил монах.

— Род Волдхардов очень древен. Мы поддерживали теплые отношения с латанийцами еще задолго до того, как Хайлигланд вошел в Криасморский договор. Вера объединила множество прекрасных земель и народов, подарила людям цель и надежду. Я думаю, это было славное время. Тогда все были едины.

— Мы храним единство в вере и сейчас.

— Нет, брат Аристид, — покачал головой Грегор. — Уже не храним. Я только что вернулся из короткого путешествия по своим землям и сам видел, как далеко люди отошли от заветов. Сколько веков назад пала Древняя империя? Пятнадцать? Пятнадцать веков, вдумайтесь! Мы уже давно забыли, ради чего наши предки объединились в союз, за что боролись, каким идеалам следовали…

— Что же гложет вас больше всего? — задумчиво произнес Аристид.

— Мы сами не заметили, как предали свои клятвы, наставник. Забыли заповеди Священной книги! Мы создали законы, но они не исполняются даже теми, кто призван следить за порядком. Мы построили Святилища, чтобы даровать людям помощь, а они превратилась в места для сбора податей, где священники обворовывают людей и торгуют отпущением грехов за золото и серебро. Наставники забыли истинный смысл Пути и порой открыто вымогают земли и деньги! — Грегор на миг замер, напуганный собственной горячностью. — По дороге в Эллисдор я встретил девушку – она ехала в столицу просить за свою деревню. Община уже давно выкупила свободу у монастыря, но церковники угрозами пытаются вернуть собственность лишь потому, что деревня разбогатела. Да где же это видано, брат Аристид?

Монах сокрушенно покачал головой.

— Увы, не все божьи люди ведут праведную жизнь, — мягко сказал он. — И будут гореть за это в темницах Арзимат после смерти.

— Но что при жизни? Неужели мирское существование настолько тщетно? Жителей той деревни, Гайльбро, угрожают обвинить в ереси и сжечь, если они добровольно не вернутся под опеку монастыря. Я не могу этого допустить.

— Так защитите их.

— Что и сделаю, не сомневайтесь! — Грегор сжал кулаки, силясь унять разбушевавшиеся чувства. — Но это – лишь проявление болезни, всего один пример. Но их множество. Эта зараза поглощает все наши земли.

Брат Аристид медленно кивнул:

— Боюсь, вы правы.

— Монастыри создавались для уединения и молитвы. Праведники, решившие посвятить жизнь служению богу, отправлялись в дальние земли, чтобы отрешиться от мирских забот. Но что мы видим сейчас? Обители сдирают деньги. Полученные средства тратятся не на помощь нуждающимся, как завещано в Учении, но на золотые убранства храмов, драгоценные ткани и тончайшие вина. Побывав в Миссолене, я поразился пышности Эклузума – город храмов, сверкающий златом и хрусталем! Но, увидев жизнь людей, за счет которых кормятся священники, я понял все окончательно, — с болью произнес Волдхард. — Неужели того, что поклялся защищать мой род, уже давно нет, и я слишком поздно прозрел?

Монах вдумчиво слушал полный отчаяния монолог герцога, перебирая рукой четки. Грегор вздохнул и подытожил:

— Боюсь, я совершил самый тяжелый грех, брат Аристид. Мне кажется, я теряю веру.

Монах молча поднялся и, взяв Волдхарда за руку, подвел его к парапету, откуда открывался вид на холмы и реки Хайлигланда.

— Нет, ваша светлость, веру вы не потеряли. То, что вы чувствуете, несколько иное.

— Что же это?

— Как странствующий брат церкви, я побывал в разных землях. Мне довелось узреть священный Агаран с его величественными храмами, я пил чистейшую родниковую воду из кувшина, который мне подавала сестра монастыря в Вилатоне, что в Освендисе. Я читал проповеди в главном Святилище Амеллона, жемчужины Бельтеры. Мне приходилось учить грамоте беглых эннийских рабов, с которыми я встретился в Рикенааре. Я даже беседовал с одним из эннийских магистров в самом Сифаресе и целый год провел на Тирлазанских островах, проповедуя рабам, собиравшим листья паштары. Но я никогда не рассказывал вам, почему решил отправиться в странствие, — Аристид поднял голову и посмотрел герцогу в глаза. — Думаю, вы – именно тот человек, который должен знать причину.

— Буду рад услышать.

— Дело в том, что церковь считает меня изменником, — кисло улыбнулся монах. — Еретиком, как это принято говорить.

Грегор удивленно поднял брови:

— Это очень серьезное обвинение, и вы не кажетесь мне человеком, способным предать веру. Что вы сделали?

— Начал задавать те же вопросы, что и вы, — спокойно ответил брат Аристид. — Однако мое окружение расценило это как угрозу положению церкви в обществе. Наставники решили, что я посягаю на их свободу.