Чудовища не ошибаются (СИ) - Эрос Эви. Страница 15

— А если не поправится, её проведёте вы? — спросил Пётр Алексеевич, улыбаясь во все свои белые зубы. — Тогда лучше пусть болеет, а мы с вами пообщаемся. Я, знаете, больше люблю договариваться с женщинами. Оно как-то приятнее.

— Это нормально… Но вы меня переоцениваете. Я совершенно не в курсе дела. Я просто секретарь, не помощник.

— Знаете, Олеся, — Чудинов посмотрел на меня как-то странно, словно просканировать хотел, — Влад никогда не брал просто секретарей в командировки. Даже в такие, как эта. Вы — первая. А я знаю его уже десять лет.

Я могла бы ответить, что боссу просто скучно и он так развлекается. Выбрал себе объект для троллинга — и с удовольствием троллит. Но, конечно, говорить подобное было нельзя, и я просто пожала плечами.

— Чужая душа — потемки, Пётр Алексеевич.

В целом этот Чудинов оказался не такой уж и чудной. Если бы я не знала про Италию, то вполне бы могла предположить, что он обычный мужик, который просто слишком любит отбеливать зубы.

Рассказывал мне про традиции итальянцев, про то, как правильно готовить пиццу и пасту. И смеялся, когда я по привычке называла последнюю макаронами.

— Для меня паста — это что-то вроде кашицы, — объясняла я Чудинову. — Ну как томатная. А макароны — это макароны.

— А вы знаете, что вся итальянская паста, — произнёс Пётр Алексеевич с нажимом на последнем слове, — по-разному называется? Есть, например, папарделле — это такая широкая плоская паста. Или фарфалле — это что-то вроде бантиков…

— А какая разница? Всё равно ведь тесто одно и то же, на вкус должно быть одинаково…

— А вот и нет! — сердился Чудинов. — Разная она на вкус. И с разными продуктами готовится.

И стал мне рассказывать, какой вид макаронных изделий с чем готовится. Я ничего не запомнила. Но зато я теперь знаю, что лазанья — это тоже паста. А я всегда думала, что это такой слоёный пирог с фаршем…

После того, как Пётр Алексеевич закончил просвещать меня насчёт блюд итальянской кухни, настал черёд его семьи. Кажется, он всю свою родословную мне рассказал до седьмого колена…

Теперь я поняла, зачем Чудинову понадобился собеседник. Кажется, он из породы людей, которые просто не умеют молчать. Нет у них органа, отвечающего за подобное. Они всё время должны говорить…

Так что Петру Алексеевичу со мной повезло. Я могла слушать кого угодно просто бесконечно.

Но бесконечно, конечно, слушать было нельзя. И я, извинившись, поспешила к Разумовскому.

Надеюсь, он там не окочурился от стакана выпитой водки…

Не окочурился. И вообще выглядел гораздо лучше.

Встретил меня в халате, с мокрыми волосами. Красивый до умопомрачения. Вот у меня ум и помрачился…

Иначе как объяснить то, что я буркнула:

— У мужчин водка — универсальное лекарство, что ли? И от рвоты, и от поноса, и от дисбактериоза?

— Именно так, — Разумовский развеселился. — Я бы ещё добавил: и от невроза, и от склероза, и даже от переработоза…

— Пере… как?

— Переработоз. Никогда не болела? Препротивная болячка.

Выздоравливает мой босс, в общем. Опять троллит меня.

— У меня этот… переработоз… давно перешёл в хроническую форму, — пробурчала я, наблюдая за тем, как Разумовский наливает себе в стакан… нет, не водки. Обычной водички.

— Это ещё не так плохо, Лесь, — заверил меня генеральный, делая глоток. — Вот когда переработоз не только в хронической форме, но ты от него ещё и зависишь, как от наркотика — вот это уже печально… — Босс поморщился. — Тьфу, гадость какая.

— Почему гадость? — удивилась я. — Это же обычная вода…

— В стакане да. Но у меня во рту, знаешь, не совсем обычно. Пойду зубы почищу… ещё разок.

Разумовский решительным шагом направился в ванную, но я его остановила.

— А… а мне вас тут ждать? Вы с Чудиновым через час встречаетесь…

— Иди пока в кафе, Лесь. Хочешь, планшет свой дам? Почитаешь что-нибудь.

Я не стала отказываться. С планшетами я, конечно, почти никогда не общалась… Но сомневаюсь, что это сильно сложнее компьютера. В конце концов, я — редкий человек, умеющий переустанавливать винду, причём не поверх другой винды, а с нуля.

Вряд ли какой-то там планшет окажется сложнее изобретения Билла Гейтса…

Оказался.

Если винду изобрёл Билл Гейтс, точнее, его компания, то планшеты точно придумал дьявол где-то в аду.

Пока я нашла, где включить вай-фай, чуть с ума не сошла. Кто бы мог подумать, что там сверху есть панелька, которая выдвигается, стоит провести пальцем сверху вниз…

В общем, почти всё время, пока в кафе не пришёл Чудинов, я сражалась с этим адским изобретением. За вай-фаем настал черёд Интернета и браузера, потом я пыталась понять, какой формат электронной книги лучше скачивать и какой программой этот формат надо открывать…

Было весело. Кубик Рубика нервно курит в сторонке.

— А вот и вы, Олеся, — довольно произнёс подошедший Чудинов, и я вздохнула с облегчением: ура! Теперь можно с чистой совестью отложить планшет и послушать очередной рассказ про какие-нибудь макароны. — Что читаете?

— Ничего. Пыталась, но не получается. Я не очень дружу с планшетами, как оказалось.

— О! — Пётр Алексеевич обрадовался и начал новый рассказ — уже про планшеты. Интересно, есть хоть что-нибудь, о чём этот человек не мог бы сложить целую поэму?

Когда появился Разумовский, мы с Чудиновым хором над чем-то ржали. А вот босс держал свою обычную морду кирпичом.

Увидел нас — и морда стала не просто кирпичом, она буквально зацементировалась.

Ну и что я сделала не так, интересно знать?

Разумовский ничего мне не сказал, но я почему-то не сомневалась — ещё скажет. По крайней мере если судить по тому, какие взгляды он на меня кидал.

А Чудинову все взгляды босса были нипочём. Он рассказывал разные истории, смеялся, сверкая своими снежно-белыми зубами, и даже немного подкалывал Разумовского.

В собственно деловой разговор я не вслушивалась. Влад заказал мне какое-то пирожное с заковыристым названием, и я так в него закопалась, что ничего вокруг не замечала.

Вкуснятина. У меня аж за ушами затрещало.

А за окном между тем совсем стемнело. Два начальника уже давно вполголоса обсуждали свои дела, и мне стало немного скучно. Пройтись бы, прогуляться, посмотреть, как выглядит парк дома отдыха в свете фонарей… Да и ужин скоро. Пирожное — это прекрасно, но мне очень хотелось… макарон. После всех этих рассказов Чудинова…

Но в конце концов большие боссы раскланялись, кажется, полностью довольные друг другом.

— Договорились? — спросила я, когда Пётр Алексеевич скрылся за ближайшими ёлками.

— Договорились, — процедил Разумовский, посматривая на меня с таким неодобрением, что захотелось убежать за те же ёлки вслед за Чудиновым.

Но я не буду спрашивать, в чём дело, нет-нет. Инициатива, как говорится, наказуема.

Я хоть и дура, но не настолько.

— Вы пойдёте на ужин? — постаралась, чтобы голос не дрожал и вообще был как можно более милым.

— Нет, — отрезал босс. — Я не хочу, чтобы мне стало хуже ночью. Завтра поем.

— Может, хотя бы каких-нибудь… э-э-э… макарон? Это же просто мука с водой…

— Нет, Леся.

О, по имени назвал. Уже лучше. Но всё равно смотрит букой.

— Я могу тоже не ходить на ужин, — попыталась подмазаться я к Разумовскому. — Вы ведь хотели погулять… Давайте погуляем.

— А ты не хочешь есть?

— Не хочу, — искренне соврала я.

Ничего. Когда босс ляжет спать, спущусь вниз и куплю себе шоколадку в автомате возле ресепшн. Продержусь как-нибудь, не впервой.

— Нет, Леся, — второй раз отрезал Разумовский. — Лучше иди сейчас на ужин, поешь, а потом возвращайся и погуляем. Я тебя подожду в беседке возле столовой.

— Не замёрзнете? — спросила я с беспокойством, и он улыбнулся. Впервые за этот разговор.

— Нет, Леся. Не замерзну.

У одного из поваров в столовой я спросила, знает ли она, что такое парпаделле.

Это была крупная советская женщина в белом колпаке и с красной от кухонной жарищи физиономией. Она посмотрела на меня усталым взглядом великомученика и ответила: