Чудовища не ошибаются (СИ) - Эрос Эви. Страница 24
Накануне я полночи не спала, и с утра потратила лишних пятнадцать минут, замазывая синяки под глазами. Надо было на что-то решаться — даже не на «что-то», а на вполне конкретное увольнение, — но у меня не хватало на это духу.
Я боялась, что не найду работу. Такой вот банальный страх девочки, проработавшей на одном месте целых четыре года, и теперь не имеющей ни малейшего понятия, сможет ли она работать в другом месте.
Но самым главным, конечно, было не это. Влад причинял мне боль, да. Но я никак не могла решиться уйти от него, чтобы больше никогда не видеть.
Кажется, это называется мазохизмом…
Ближе к полудню дверь приёмной распахнулась, и на наш ослепительно-белый ковёр ступила нога человека. И не просто человека — ещё одной прекрасной женщины.
Красное шерстяное пальто и высокие чёрные сапоги, блестевшие так, что сразу стало понятно — в метро они явно никогда не бывали. Волосы тёмные, глаза тоже, кожа белая. Возраст… за пятьдесят точно. И кого-то она мне напоминала…
Подойдя к секретарской стойке, женщина несколько секунд молчала, разглядывая меня.
— Здравствуйте, — сказала я, растягивая губы в любезной улыбке. — Чем могу помочь?
Она тоже улыбнулась, и вполне дружелюбно.
— Добрый день. Очень рада, что у моего сына секретарь наконец-то похож на человека, а не на вечно голодающую моль.
Я непроизвольно хихикнула.
Так. Нет-нет. Стоп.
«У моего сына»?
Это что же… та самая мама?!
— Ой, — прошептала я, наверное, с таким глупым видом, что она рассмеялась. — Сейчас я ему позвоню…
— Да не торопитесь. Меня зовут Тамара Алексеевна. А вас?
— Олеся.
— Очень приятно, Олеся. И давно вы тут?
— Четвёртый месяц.
— Ого. Так держать. И как, нравится? — спросила она с таким выражением на лице, что я сразу же увидела Разумовского. Получается, троллинг — их фамильное развлечение…
— Очень. Просто работа мечты, — ответила я, не удержавшись от усмешки.
— Знаю-знаю, — засмеялась Тамара Алексеевна. — С такой работой никакой личной жизни не надо.
Она, конечно, имела в виду совсем другое — отсутствие времени. Но я-то услышала намёк на наши с Разумовским неприличности. И густо покраснела.
Мама босса посмотрела на меня с удивлением, а затем вдруг понимающе улыбнулась. И я покраснела ещё больше.
Именно в этот момент из своего кабинета вышел генеральный. Как почувствовал…
— Влад! — воскликнула Тамара Алексеевна, оборачиваясь. Разумовский остановился, вытаращился на неё, потом вздохнул.
— Привет, мам.
Мне сразу стало очень весело. Каким бы суровым ни был мужчина, перед мамой он всегда будет выглядеть нашкодившим школьником.
— Привет-привет, — она облокотилась о мою секретарскую стойку, обворожительно улыбнулась. — Скажи мне, трудоголик, у тебя совесть есть?
Странный вопрос из уст родной матери. Ей ли не знать, что нет?
Разумовский выразительно покосился на увлечённо прислушивающуюся меня, кивнул на свой кабинет:
— Пойдем, поговорим на эту тему у меня.
— Да ладно, — отмахнулась Тамара Алексеевна. — Тут все свои. Ну так что, Влад? Совесть есть у тебя или нет?
— Мам… — Разумовский начал свирепеть, раздувая ноздри, и это напугало бы кого угодно, кроме родной матери.
— «Мам», «мам», — передразнила она босса, и я невольно поразилась — действительно, семейка троллей! — Ты что две недели назад обещал? Помнишь хоть?
Генеральный посопел недовольно, подумал немножко. Опять покосился на меня. Я нырнула под свою стойку и сделала вид, что старательно работаю.
— Помню.
— Неужели? Тогда чего трубку не берём второй день?
— Занят был.
Тамара Алексеевна хмыкнула.
— В общем, Влад. Если у тебя осталась в твоём организме хотя бы одна капля совести — сегодня в шесть мы все ждём тебя на открытии выставки. А если ты не придёшь, Стася сказала, что в следующий раз нарисует твой портрет в стиле ню и выставит на аукцион.
Чего-чего?.. Ой, я бы посмотрела на такой портрет!
А были бы деньги, даже купила…
— Мама!
— А что я? Все претензии к Стасе, — фыркнула мама-тролль. — Да, кстати.
Она обернулась ко мне, улыбнулась — по-доброму так, как близкой родственнице.
— Вы, Леся, тоже приходите. Я приглашаю. И даже настаиваю.
— Куда приходить? — кашлянула я, краем глаза замечая, как багровеет Разумовский.
— У моей дочери и сестры вашего начальника сегодня открывается выставка. Персональная. А кое-кто не хочет туда идти, хотя и обещал.
Босс закатил глаза, а я задумалась. Странно… Почему он не хочет идти на обыкновенное открытие выставки? Да ещё и родной сестры.
— Я с удовольствием пойду, — ответила я осторожно. — Всегда любила выставки. А мне точно можно?
— Конечно! — Тамара Алексеевна явно обрадовалась. — Держите приглашение.
И положила на стойку красную бумажку с золотым тиснением.
Я, конечно, рисковала, собираясь пойти на эту выставку. Судя по лицу Разумовского, вместо посещения этого мероприятия он предпочёл бы что угодно другое, хоть выброситься из окна. А тут ещё и я на его несчастную голову.
Честно говоря, я собиралась доехать до места назначения своим ходом, по-тихому посмотреть выставку, издалека полюбоваться на сестру босса — и отчалить. Но у генерального были свои представления на этот счёт.
— Олеся, — сказал он с явным недовольством, выходя из своего кабинета полпятого, — если ты хочешь попасть на это мероприятие, ехать надо сейчас. Или ты уже передумала? — добавил он настолько язвительно, словно не сомневался в положительном ответе.
— Нет, не передумала. Я поеду на метро…
Я не договорила, запнувшись, когда Разумовский перебил меня, заявив:
— Я тоже поеду на метро. Мы по таким пробкам туда в лучшем случае к восьми доберёмся. Давай, одевайся и пошли.
Босс и метро?! Я сплю.
Ладно ещё электричка в выходной день, там хотя бы народу мало. Но метро в час пик — это что-то несовместимое со словосочетанием «генеральный директор»…
У Влада даже проездной оказался в кармане. Зачем генеральному директору проездной? Да хрен его знает. Может, использует в качестве книжной закладки или подставки под чашку с гуталиновым кофе.
— Олеся, перестань смотреть на меня так, будто я обзавёлся второй головой, — сказал Разумовский раздражённо, когда мы миновали турникет и прошли на эскалатор. — На мне узоров нет и цветы не растут. И да, в моём активном словарном запасе есть слово «метро». И не только.
Я глупо хихикнула.
— И я даже знаю, что такое «трамвай» и «троллейбус» и чем они отличаются.
Ну, это и ребёнок знает… А вот то, что Разумовский в обычной жизни не только на машине ездит, но и в метро, как человек — для меня удивление.
— А почему вы не хотели идти на выставку? — спросила я, пытаясь отвлечь босса, и сразу же пожалела — с таким раздражением он на меня зыркнул.
— Леся, я попросил бы тебя не лезть в мою жизнь.
Стало обидно. До боли в груди, до жжения в глазах.
Наверное, что-то такое отразилось на моём лице, потому что Разумовский вдруг поморщился, открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но я не собиралась слушать. Мы в этот момент как раз подъехали к станции — и я отвернулась, шагнула с турникета и поспешила к поезду со всех ног.
В вагоне мы не разговаривали. Хотя стояли рядом. Босс сверлил взглядом какую-то тупую рекламу под потолком, я пялилась на наше отражение в окне вагона.
Разумовский даже в метро умудрялся выглядеть хозяином положения. Особенно на моём фоне.
Вагон вдруг качнуло, и я почти упала на босса. Почти — потому что он резко поднял руки и придержал меня, прижав к себе. Но почему-то не отпустил, хотя я несколько раз пыталась отстраниться… Ёрзала как сумасшедшая до тех пор, пока Разумовский не сказал, наклонившись к моей макушке:
— Леся, если ты не прекратишь, у меня встанет.
Я прекратила. И покраснела. Не только из-за слов Влада, но ещё и потому что находящийся рядом с нами мужичок преклонного возраста явно слышал эти слова, и теперь откровенно ржал.