Уютная, родная, сводная (СИ) - Романова Наталия. Страница 10

который  можно нанеснести - задавить пару белок. Наверное. Голова кружилась. Он отхлебнул коньяка и двинулся дальше, пока не добрался до трассы, там он машину бросил, кажется, даже закрыл, и поймал частника, который и отвёз его «к людям».

Именно так попросил Марк. Людей было много. Просто огромная толпа вокруг сверкающей ёлки. Весёлые, пьяные, они орали песни, танцевали, женщины вышагивали в коротких юбках, из-под которых торчали посиневшие ноги в тонких колготках. Сверкали бенгальские огни, шумела пиротехника, надрывался ведущий на сцене, потом звучала ритмичная музыка, под которую хотелось танцевать. И всё это - несмотря на тридцатиградусный мороз. Вон, как вытанцовывает парочка девушек, одна в шубе, хоть коленки прикрыты, а у второй не видно юбку из-под короткой куртки, забыла надеть, что ли, с пьяных глаз? - Можно с вами познакомиться? - Марк решил вспомнить правила пикапа, получилось так себе,

потому что вместо «познакомиться», его направили в эротической путешествие. Зуб не попадал на зуб, бутылка коньяка кончалась, мороз крепчал, люди надседались,

одиннадцать, двенадцать, «С новым годом!» все ринулись целоваться, обниматься,

Марк ринулся руками под стоящую рядом шубу. Лучше ему сейчас разобьют лицо,

чем он окончательно околеет. - Иди ты в жопу, Марик! - заорали ему в ухо. - Я уже там, - Марк кивнул, - тока, холодно здесь очень. - Ты бы ещё в ветровке пришёл, -

женский голос хихикал и был таким родным, таким уютным, вот уснуть бы рядом с ним... - Эй, ты что, спать, что ли, собрался? - Слушай, может, его в больницу,

околел, посмотри на пальтишечко-то...  - Не околел я, - Марк внимательно посмотрел вокруг, - мне нормально. - Только нос синий, - уютно журчал родной голос. - Это тебе не Калифорния, здесь так не ходят. - Не был я в Калифорнии...

Девчат, а пойдёмте куда-нибудь, где тепло, - как-то очень некстати вспомнили о

Калифорнии... вот совсем. - Я домой, - распрощалась одна из девушек, - удачи, -

крикнула, отбежав. - Катя, Катерина... Катюшка, как я рад тебя видеть! - А я-то как рада, чмо ты пьяное, замёрзшее, - она улыбалась. Она улыбалась! Точно, он перепил, уснул и спит в машине. И это в лучшем случае. В худшем - он валяется в каком-нибудь сугробе кверху задницей и тихонечко отходит в мир иной. А эти люди, ёлка, смех, чернющие глаза Катерины, выбившиеся из-под белой шапки тёмные пряди - это галлюцинация. У кого-то свет в конце тоннеля. У Марка -

Катерина. Такси неспешно петляло по дворам, Марк отогревался, его изрядно трясло, но зато теперь он точно был уверен, что он не в сугробе в лесу, а в салоне машины с Катериной. И её шубой. - Это судьба, - рассмеялся Марк, - судьба такая сука. - Моя - точно, - пробурчала. - Здесь, пожалуйста, - таксисту. - Плати, давай, ты говорил, есть деньги, - Марку. - На, - протянул портмоне, - возьми, руки не слушаются. Обычная многоэтажка, в подъезде традиционно кто-то нассал, стены исписаны, серые ступени, неработающий лифт - миллионы таких домов по стране.

Он еле уговорил Катерину пригласить его. Она заталкивала его в такси и требовала,

чтобы он ехал домой, таксист потирал руки в предвкушении хорошего заказчика.

Марк  увещевал, уговаривал, готов был встать на колени, что почти сделал. Не очень-то достойно, зато  теперь он ехал не домой, к отцу и Анжелике, а к Катерине.

Катюшке. Не мог он, не хотел отпустить Катю, не сегодня. Завтра, потом, но не сейчас. Её голосок, такой родной, такой уютный, её коленки из-под полы шубы,

варежки на ладонях - он отпустит, но не сегодня. - Явилась, не запылилась, - под обычной, деревянной, едва ли не картонной дверью сидел парень, изрядно пьяный,

а кто в эту ночь трезвый. Белобрысый, какой-то бесцветный, как моль. - Уйди, а, -

Катерина попыталась сдвинуть парня, схватив за рукав куртки. - Что, ёбаря привела? - Тебе какое дело? - она смотрела на парня, который поднялся и был,

конечно, выше её, но смотрела она сверху вниз. - Я твой муж, Екатерина, -

оскалился моль. - Уйди, Вить. - А не уйду, - кривлялся, - не уйду, ты моя жена, это моя квартира, буду делать, что хочу, и с тобой, и с квартирой, - он шатнулся в сторону Катерины, она громко взвизгнула и отпрыгнула, закрывая лицо руками.

Марка подорвало на месте, первый удар пришёлся мужу в челюсть, второй в живот.

Потом муж сплёвывал кровь, прижатый к стенке, и орал, что его убивают. - Не нравится? - надавил с силой на горло. - Клянусь, ещё раз руку поднимешь на жену -

убью. - Ты не местный, сразу видно, ты уедешь, а я останусь. - Значит, раньше убью. - За эту шлюху? - Затылок моли смачно прошёлся по стене, но муж оказался на редкость говорлив, алкоголь притуплял боль, зато врубал на полную режим «слабоумие и отвага», причём, у двоих сразу. У того, кто бил, и того, кто оказывал пассивное, но сопротивление, по пути вытряхивая факты биографии своей жены,

как мусор из пылесборника пылесоса, на последнем предложении Марк задохнулся, а муж уже только лежал, прикрываясь руками. Он бы убил его. Убил и сел лет на пятнадцать. Если бы не истошный крик Катерины, на который вышли соседи, мужики нахрапом оттащили Марка, а одна из соседок окатила пострадавшего ледяной водой из ведра. - Что, пьянь, довыделывался, иди,

проспись, завтра матери отдам. - Мне в больничку бы, - скулил моль. - Будет тебе больничка, и ананасы в шампанском, - сердобольная соседка затолкала Витю в дверь, где уже через десять минут продолжилось веселье, судя по смеху и музыке. -

Вот шалава, - цыкнула бабка сверху, выбежавшая на шум, с интересом смотрящая на происходящее, как внеплановый сериал по каналу Россия. - Проходи, - Катя открыла дверь. - Тапочек у меня  твоего размера нет, так походишь. Марк огляделся, типовая однушка, развернуться негде. Ремонт свежий, не сравнить с «хоромами», куда он вернулся, мебель недорогая, но новая. Большинство так живёт.

Руку саднило, у губы припухло, он прошёл на маленькую кухоньку, куда его рукой позвала молчавшая всё это время Катерина, и сел на табурет, пододвинутый ногой в тапочке. Катерина молча обрабатывала руки Марка, он видел только тёмные волосы, которые закрывали её лицо. Всё было терпимо, через пару недель и видно не будет. - С новым годом, - для чего-то сказал Марк. - С новым, - он услышал,

наконец-то, хоть слово. Ох и чёрные глаза у Катерины, заглянешь - пропадёшь. У

губ обрабатывала аккуратно, едва надавливая пальцами. - Даже синяка не будет,

повезло, - присмотрелась. - Подержи холодное, - сунув в руки кусок замороженного мяса. - Разбираешься, я смотрю... в синяках. - Я в школе работаю, мальчишки постоянно дерутся. Осуждаешь? - после паузы. - За то, что в школе работаешь? Нет.

- За то, что слышал... - А это правда? - Всё правда. Марк смотрел внимательно на

Катерину, он разных женщин видел и знал, такой, как она - не встречал ни одной.

Ему не было дело до так называемой правды. Правда у каждого своя, он видел столько версий правды, и каждая была лжива и фальшива от дна и до краёв. -

Мужа, значит, выгнала из его же квартиры? Мужиков водишь... Любовник-то хоть есть богатый? Катерина вздрогнула. - Есть, - посмотрела прямо в глаза, не врёт. -

Хороший любовник? - Так себе, шубу купил, серьги и шкаф. И платит  за эту квартиру, за неё ещё семнадцать лет платить. - Нда... За семнадцать лет ты, может быть, не постареешь, а может, замуж выйдешь, а может, повезёт, - переиначил он песню. - Как же вы надоели со своим осуждение! Все! Надоели! Я всю жизнь в нищете жила, только те три года с твоим отцом и могу вспомнить, когда ела досыта,

и шмотки мне покупали. А до, и после - всё едино. Вышла замуж, думала -

заживём, квартиру взяли, выбирали долго, чтобы Ви-те-чке, - по слогам, - на работу ближе. А он бросил работу, работу бросил, а пить начал. И всё жалел себя, всё надседался, мамаша его туда же, как же такое случилось, такой хороший мальчик, и на такой шалашовке женился! С братом родным спала! Осквернила весь их род! - У