Чаща - Новик Наоми. Страница 55

Два дня спустя принц Марек вполне оправился — так быстро, что я аж обзавидовалась, досадуя про себя: поутру он только с постели поднялся, а к обеду уже целиком слопал жареного цыпленка и упражнялся вовсю. А мне-то даже кусочек хлеба с трудом в горло лез. Глядя, как Марек бодро подтягивается на ветке, я ощущала себя старой тряпкой, которую слишком часто стирали и отжимали. Двое солдат, Томаш и Олег, тоже очнулись; к тому времени я заучила их имена. К стыду своему, я не знала, как звали тех, кто остался в Чаще.

Марек попытался накормить королеву. Но она просто тупо глядела на протянутую ей тарелку, а когда принц положил кусочки мяса ей в рот, жевать не стала. Тогда Марек принес на пробу миску с овсянкой; королева ее не оттолкнула, но и помогать ничем не помогла. Мареку приходилось просовывать ложку ей в рот. Так мать возится с малышом, который только учится есть самостоятельно. Принц с мрачным упорством продолжал пытаться, но спустя час, впихнув в королеву едва ли полдюжины глотков, вскочил и яростно швырнул миску и ложку о камень. Овсянка и осколки разлетелись во все стороны. Марек рассерженно зашагал прочь. Даже тогда королева и глазом не моргнула.

Я стояла в дверях сарая и горестно наблюдала за происходящим. Я не жалела, что королеву вызволили — по крайней мере, Чаща больше ее не мучает, не выедает ее суть, оставляя лишь жалкие ошметки. Но это кошмарное подобие жизни казалось хуже смерти. Королева не была больна, не бредила, как Кася в первые несколько дней после очищения. Просто от королевы, похоже, осталось слишком мало, чтобы чувствовать и думать.

На следующее утро, когда я брела к сараю с ведром колодезной воды, ко мне со спины подошел Марек и схватил меня за руку. Я испуганно подпрыгнула и, вырываясь, окатила водой нас обоих. Он не обратил внимания ни на воду, ни на мои попытки высвободиться, и рявкнул:

— Хватит уже! Они солдаты, они выкарабкаются. Да они бы уже давно оклемались, если б Дракон не закачивал им в брюхо все эти зелья. Почему вы ничего не делаете для нее?!

— А что, по-твоему, надо делать? — осведомился Дракон, выходя из сарая.

Марек стремительно развернулся к нему:

— Ее нужно лечить! Ты ей вообще никаких снадобий не давал, а у тебя тут полным-полно склянок…

— Будь в ней порча, мы бы ее очистили, — заверил Дракон. — Нельзя исцелить то, чего нет. Считай, тебе повезло, что она не сгорела вместе с сердце-древом; если тебе угодно считать это везением, а не поводом для сожаления.

— Сожалеть я буду о том, что ты не сгорел, если другого совета дать не можешь, — рявкнул Марек.

В глазах Дракона засверкали десятки уничижительных ответов (во всяком случае, мне так показалось), но он поджал губы и ничего не сказал. Марек скрипел зубами; в его железной хватке ощущалась еле сдерживаемая напряженность, он весь дрожал, как испуганный конь, притом что на той кошмарной поляне, когда повсюду вокруг ярились смерть и опасность, принц стоял неколебимо как скала.

— В ней не осталось порчи, — объяснил Дракон. — А что до остального, здесь помогут только время и лечение. Мы заберем ее в башню, как только я закончу очищение твоих солдат и они перестанут представлять угрозу для других людей. Я посмотрю, что еще можно сделать. А до тех пор просто сиди с ней и разговаривай о знакомых, привычных вещах.

— Разговаривать?! — выдохнул Марек. Он оттолкнул от себя мою руку, снова расплескав воду мне на ноги, и зашагал прочь.

Дракон отобрал у меня ведро, и мы вернулись в сарай.

— Мы можем что-нибудь для нее сделать? — спросила я.

— Что можно сделать с чистым листом? — отозвался он. — Дайте ей время, и, может статься, она напишет на листе что-то новое. Что до того, чтобы вернуть все то, чем она была… — Дракон покачал головой.

Марек просидел с королевой до конца дня. Несколько раз, выходя из сарая, я косилась в его сторону: лицо смурное, суровое. Но по крайней мере он вроде бы смирился с тем, что мгновенного чудесного исцеления не случится. Тем вечером он встал и сходил в Заточек поговорить с деревенским старостой; на следующий день, когда Томаш с Олегом смогли наконец сами добрести до колодца и обратно, он крепко ухватил их за плечи и объявил:

— Завтра утром на деревенской площади мы устроим тризну по погибшим.

Из Заточека нам привели лошадей. Селяне держались настороженно; я их не винила. Дракон загодя сообщил им, что мы вернемся из Чащи, и объяснил, где нас держать и какие признаки порчи высматривать, но я все равно не удивилась бы, если бы они вместо того явились с факелами и сожгли нас всех вместе с сараем. Конечно, если бы Чаща завладела нами, мы бы натворили чего похуже, чем тихо-мирно просидеть в сарае без сил целую неделю.

Марек сам помог Томашу и Олегу сесть на коней, а потом поднял в седло королеву — на смирную мухортую кобылку лет десяти от роду. Королева сидела прямо и неподвижно, словно одеревеневшая. Принцу пришлось самому вдеть ее ноги в стремена, сперва одну, потом другую. Марек помешкал, глядя на нее с земли; врученные ей поводья свободно провисали в скованных руках.

— Мама, — попытался он снова. Королева на него даже не взглянула.

Марек стиснул зубы. Смастерил из веревки повод для ее лошади, прикрепил его к собственному седлу и повел кобылку за собою.

Мы проследовали за принцем на площадь. Там уже громоздился огромный костер, сложенный из сухих дров. Все жители деревни в праздничных одеждах выстроились по другую его сторону. В руках они сжимали факелы. Я никого из Заточека близко не знала, но здешние иногда наведывались к нам в ярмарочные дни по весне. Несколько смутно знакомых лиц глядели на меня из толпы сквозь сизоватую завесу дыма, точно призраки из другой жизни, а я стояла напротив них с принцем и магами.

Марек сам взял в руки факел: воздев его над головою, принц встал рядом с костром и назвал по имени каждого погибшего солдата, одного за другим, и последним — Яноша. Затем он кивнул Томашу и Олегу, все трое дружно шагнули вперед и воткнули факелы в гору дров. Заклубился дым, в глазах у меня защипало, едва залеченное горло саднило; жар был ужасен. Дракон с посуровевшим лицом проследил, как занялось пламя, и отвернулся: я знала — он невысокого мнения о принце, воздающем почести людям, которых сам же повел на смерть. Но когда прозвучали все имена, я словно вдохнула свободнее.

Костер горел долго. Селяне вынесли еду и пиво, все, что у них было, и принялись нас потчевать. Я забилась в уголок вместе с Касей и пила пиво кружку за кружкой, заливая горе, и дым, и привкус очистительного эликсира во рту. Под конец мы прижались друг к другу и тихонько поплакали; я вынужденно цеплялась за Касю руками — ведь крепко меня обнять она не смела.

От выпивки мне полегчало, но все чувства словно притупились. Разболелась голова; я всхлипывала в рукав. В дальнем конце площади принц Марек разговаривал с деревенским старостой и молодым возчиком: у того аж глаза округлились. Тут же стояла нарядная свежепокрашенная зеленая повозка, запряженная четверкой лошадей, их хвосты и гривы были неумело перевиты зелеными лентами. Королева уже сидела на дне повозки, устланном соломой, плечи ей укутывал шерстяной плащ. Золотые цепи зачарованного ошейника заискрились в солнечном свете на фоне белой сорочки.

Я заморгала, — яркие лучи ударили мне в глаза, — а когда до меня постепенно дошло, что такое я перед собою вижу, Дракон уже широко шагал через площадь, восклицая:

— Что ты делаешь?!

Я неуклюже поднялась на ноги и побрела туда же. Принц Марек обернулся мне навстречу.

— Распоряжаюсь касательно доставки королевы домой, — любезно объяснил он.

— Что за чушь! Ей необходимо лечение…

— В столице превосходные лекари, — откликнулся принц Марек. — Дракон, мне не угодно, чтобы ты держал мою мать взаперти в своей башне до тех пор, пока не соизволишь снова ее выпустить. Не воображай, будто я позабыл, с какой неохотой ты поехал с нами.

— Ты, похоже, того гляди позабудешь много о чем еще, — парировал Дракон. — Например, о своем обещании выжечь Чащу до самой Росии, если мы преуспеем.