Дорогой плотин (СИ) - Ваон Андрей. Страница 23
— Да там после Хрущёва ещё были… я не запомнил.
— Были! Конечно, были! Да только он у нас культ личности развенчал. Вот с него зараза и пошла. Не, Ваньк, надо чего-то делать. Я помру, а тебе жить! Детям твоим жить. А чего там? Там полицаи, автомобилей тьма и всё коробками жилыми огромными заставлено? Разве ж это жисть?
— Так ты сам же говорил, что деревню по любому ликвидируют!
— Говорил! Говорил! Только ведь по-людски можно сделать, а можно вот… как ты рассказал.
— А чего делать-то, дед?
— Знаю, знаю, с чего всё началось. Кольцо это поганое накинули на нас, вот оно нас и удушит.
— Какое кольцо?
— Да вот эту, дорогу кольцевую как заделали, так всё и началось.
— Что началось?
— Да много, чего… Жизнь наша деревенская, в первую очередь, кончилась, Ванюшк. Эх… Может, и правда, в Сибирь тебе податься, а? — уже задумчиво, будто и не Ваньке адресуя вовсе, сказал дед.
После разговора с дедом, Ванька всё порывался сходить ещё раз, «последний». Но всё не складывалось, да и решимости не хватало. А когда, наконец, уже в октябре, он полез привычным маршрутом (борисовские давно всё позабыли, у них теперь были другие развлечения, — драка с мальчишками из Братеева), то ничего у Ваньки не вышло. И так залезал он, и эдак. В ту сторону и другую, ничего не выходило. Рискуя заболеть, он весь вымок в этих блужданиях по мелководью, но так и не добился перехода. «Да, видимо, кончился запал… Знать, так тому и быть», — вынес вердикт Ванька, и продрогший, поплёлся домой. «Собственно, а чего я ещё хотел узнать? Главное понятно ведь… Только как с этим жить?».
— 1969. Сибирь
— Э, Ванёк! Хорош филонить! — прикрикнул на Ивана Шихов, пуча, будто от натуги, свои навыкате глазки.
— Задумался, — Иван продолжил долбить лунку. Закладывали взрывчатку.
— Задумался он! А когда взрывать будут, тоже здесь задумаешься? Смотри ведь, никто не окликнет. — Шихов строил из себя командира.
— Вот ведь послал Бог бригадира, — вполголоса буркнул Андрей Федотов, отбрасывающий камушки.
— Да пёс с ним.
— Так-то оно, конечно, так, а работать с ним не шибко удобно.
— «Шибко», — передразнила Оля Орехова, проходившая мимо. — Вот он, оплот деревенской словесности!
— Хочу напомнить, Орехова, что мы — москвичи, в отличие от некоторых, — не остался в долгу Андрей. Иван молчал, витал где-то, но от долбления уже не отвлекался.
— Ой-ой, знаем мы эту вашу «Москву». Куры, гуси и картошка за домом.
— Слушай, ты чего хочешь, а? — Андрей воткнул лопату и стал вытирать руки.
— Ой, всё-всё! Ухожу. А то грозные «москвичи» меня поколотят. — Она повернулась и стала удаляться, демонстративно виляя задом. — Шибче надо работать, шибче! — смеялась она, исчезая в деревьях.
— Вот ведь баба вредная, — злился Андрей.
— Ты чего сегодня неспокойный такой, а? — словно очнулся к реальности Иван.
— Да нормальный я.
— Ага, нормальный. На пучеглазого реагируешь, на вертихвостку эту.
— Надо ей сказать в следующий раз, что с её фамилией она наверняка родом из наших земель, — улыбнулся, наконец, Андрей.
— Ну, так себе подколка, — подмигнул Иван, и они продолжили работать.
Сразу после сессии они вдвоём пошли и записались в стройотряд. «Пора уже! Полентяйничали в прошлом году…», — подгонял Андрея Иван. Да тот и не сопротивлялся — второй курс, они перестали быть перваками, скоро уже и в старшекурсники перейдут. Пора. Конечно, Таня Митрофанова увязалась за ними. Андрейка покривился, Иван смутился, но запретить они не могли. Ещё с их курса отправились несколько ребят. И одна девочка — Оля Орехова, невысокая изящная брюнетка с едким характером.
«И чего мне с ними делать?», — разлился мыслью Иван, лёжа на койке после отбоя. Сон не шёл, и мысли активно бурлили в неуставшем мозгу. А подумать было, над чем. Когда ты объект воздыхания таких девиц, которые сами охмуряют десятки парней, то задумаешься поневоле.
С Таней так и не складывалось ничего — как дружили с детства, будто стесняясь друг друга, так и продолжили дружить. Он в старших классах ушёл в учёбу и спорт, на девочек не распылялся. Она упорно следовала за ним: он в МЭИ, она туда же; он на лыжи, она сдала на первый разряд; он в турклуб, она там секретарём. Вот и в стройотряде она рядом. Он не избегал её, нет. Он чувствовал, что то чувство, что зашевелилось ещё тогда, в детстве никуда не подевалось. Но непонятно откуда взявшаяся недооценка самого себя не позволяла ему обратить свои симпатии в ухаживания. «Не, не моего полёта птица. Вона, даже в этой брезентухе она тут первая королева. Не говоря про старшаков, прорабы, увиваются. На кой ей я…» А Таня смотрела на него своими огромными глазами и горько усмехалась. Они перебрасывались ничего не значащими словами, поддерживали друг друга — и всё, будто стену вкопали, да колючей проволокой обнесли.
А тут для усугубления прилипла эта желчная Оля. Вот от неё хода не было. Отпускала свои шуточки, злилась, иногда и хамила откровенно. Доставалось и Андрею — друг всегда рядом, его и задевало. А иногда адресовалось и прямиком Андрею. Тем не менее, Ивану Оля эта нравилась. И в противовес тому родному, надёжному, но откуда-то из детства чувству к Тане, Оля будила в нём нечто новое, взрослое.
«Все беды от баб. Гадость ведь какая подумается… Но так-то я, конечно, отвлекаюсь на них. Так можно и травму получить. И совсем даже не душевную, а вполне осязаемую. Придавит камушком каким, или дерево по котелку треснет… Не, надо завязывать с девицами», — резюмировал он, будто многоопытный ловелас.
— Чего ты там всё ворочаешься? — недовольно буркнул сонный Андрей.
— Э, хорош болтать! — зашуршали из угла многоместной палатки.
— Да сплю я, сплю! — шепнул Иван и, повернувшись на другой бок, почувствовал, что, действительно, засыпает. Принял решение и успокоился.
С утра полило. Верхушки сопок отхватило низкими облаками, и низкая вата цеплялась за кедрачи и лиственницы. Мигом образовалась хлюпающая грязь, камни стали сколькими. Сырость быстро распространилась по палаткам, одежда стала волглая, кругом зашмыгали носами.
Сидели под навесами, завтракали. Гора пшёнки дымилась в алюминиевой миске. Иван смахнул каплю с носа, сунул в себя ложку горячего.
— А масло где? — возмутился сидящий рядом Андрей.
— К завхозу вопросы, кончилось масло вчера ещё, — отбрил претензии повар.
— Отощаем, — пробубнил с набитым ртом Иван. Глаза улыбались. Погода погодой, а настроение у него сегодня было что надо. Решение «по девкам» принято, и грустить не о чем. «Поработаю сегодня в удовольствие, погода шепчет».
— И так дрыщ, куда тебе, — вставила Оля, ковыряясь ложкой в миске. — Как вы, вообще, с таким удовольствием это наворачиваете? — глядела на уминающих парней.
Рядом сидела и Таня, она скромно, но тоже с аппетитом поедала завтрак. После слов Оли стала загребать ложкой побольше, демонстративно запихивая «вкуснятину».
— Кто не работает, тот не ест, — отреагировал Иван на колкость Оли, выскребая остатки. Заржали с Андреем. Оля открыла рот ответить, но быстро не придумалось, и она смолчала.
Тут появился из административного барака Шихов.
— Так, сегодня на работы в створе требуется бойцы.
— О! Мы хотим, — сразу дёрнулся Иван.
— Желтоваты вы для таких работ, тут опытные товарищи требуются.
Но опытные товарищи были неактивны, и Шихов записал Ивана с Андреем.
— Кстати, говорят, что нормальный люд в бараках не живёт, им в Черёмушках дома настроили, — умывались после завтрака, сплетничали.
— Так то нормальный, а мы кто — студни всего лишь. Да ладно, жарища бахнет, у них там ад в этих бетонных коробках. А у нас тут тишь, романтика.
— Ага, жарища! Вон, в палатке хоть выжимай, а только первый день дождит. А тут, говорят, по нескольку дней тучары залипают.
Народ уходил на работы, лагерь пустел. Таня задержалась, застывшим взором упёрлась сопку напротив лагеря. Иван, залезая в кузов транспорта, глянул на её печальную спину, вздохнул.