Серая Дружина-1: Сердце Крона (СИ) - Кисель Елена. Страница 60

− Я – к вам, − поправил Тано и занял место рядом с Йехаром: рука сжимает рукоять клинка, на губах меланхолическая полуулыбка. – Оставь твой безумный замысел, Атея… Я старше тебя на много веков. То, чего ты хочешь, принесет горе и тебе, и остальным. Я знаю это.

− И готов разделить с ними их участь? – она кивнула на нас. – Ты ведь теперь смертный, Тано… − и приподняла скипетр с коротким напоминанием, и мне показалось, что в хрустальном набалдашнике хищно блеснула красная капля. – Ты теперь смертный и лишен силы!

− Я – да, − грустно согласился бог смерти. – Но не он.

И его пальцы чуть сжали стертую рукоять меча. Атея свела тонкие брови, будто усомнилась в чем-то, но в ту же секунду дала сигнал к атаке одним взмахом руки.

Вновь вспыхнул Глэрион, но Тано стоял пока неподвижно. На нас кинулись сразу с трех сторон (разве что со спины мы были прикрыты), Веслав отпихнул меня назад, рявкнул: «Не лезь! Береги ее!» − подтолкнул Бо, чтобы прикрывала меня – и мне досталась самая незавидная и самая противная роль. Зрителя.

На Йехара можно было не смотреть. Рыцарь был в гуще сражения, но держался стоически и сохранял подобающую ему благородную суровость на челе. На месте его противников – я бы сразу расползалась, он двигался молниеносно: выпад, рубящий удар, колющий, взмах, круговое движение, уклониться, и на каждое движение приходилась чья-нибудь смерть. Странник и его клинок действовали как единое целое, но в армии Атеи либо была завидная дисциплина, либо у немногих были вообще мозги. Так или иначе, желающие попытать счастья находились. Счастье пока не спешило им улыбаться.

Как и противникам Веслава: вот кто решительно преобразился в бою. Четкие, размеренные движения. Ни лишнего жеста, ни слова, никакой нервности или суетливости, молчание и расчет, а противники боялись его размеренности больше, чем молниеносности Йехара: часть уже хрипела на земле, сколько-то корчилось рядом с лицами, изъеденными язвами, а кто-то подняться уже не мог.

Из-под небес все еще доносились крики. Бо тихонько хихикала и играла в пятнашки со своими правилами: не глядя, тыкала пальцем в лезущую на нас орду, а в орде от этих тычков разлетались в стороны, как от ударов кувалды.

А я прижалась к холодной стене темницы, и мне было от души страшно. Потому что кончиться это могло только одним: рано или поздно количество над качеством восторжествует, а умирать не хочется, а долго бой такой продлиться не может. Йехара вон окружают, и что теперь?

И вещие мойры решили дать ответ на мой вопрос – и дали его, когда из ножен с визгом вылетел меч Тано.

Он тоже светился, но не как Глэрион – яростным пламенем боя: это был холодный, тусклый металлический блеск смерти, но он резал глаза страшнее огня. У меня подогнулись колени при одном взгляде на него; слева Веслав схватился за сердце и выронил какой-то пузырек (и поймал его у земли во вратарском приеме); у Бо чуть дрогнула рука, и какой-то циклоп с ревом схватился за глаз. Рати Атеи заколебались, но не отступили.

Первый же взмах клинка выкосил из их рядов брешь в пять единиц. За ним последовали остальные: раз-два, раз-два, в этой спокойной монотонности движений Тано, в том, как легко он держал тяжеленное оружие в хрупких пальцах, было что-то жуткое, и только когда он сделал с десяток взмахов – я поняла…

Он вовсе не умел сражаться. Йехар, который было замер, но теперь опять дрался рядом, − пригибался, нырял под оружие противника, отражал удары, поэтому у него в глазах и было это выражение сосредоточенности воина, который ищет брешь в обороне врага.

А Тано взмахивал мечом так, будто косил траву, и глаза у него оставались лирически-грустными и задумчивыми. И если Глэрион и Йехар в бою составляли единый организм – казалось, клинок Тано сам выбирает себе жертвы, не советуясь с хозяином. Да и хозяин ему не очень-то нужен…

− Тано! – прокатилось над поляной.

Атее с чего-то вздумалось взобраться на тот самый холм, теперь она стояла на нем, в лучших традициях, с развевающимися волосами, с поднятым жезлом…

− Ты умрешь как смертный!

В ответ раздался тихий, грустный смех бога смерти. Он был уж точно не громче воинственных криков наемников и мифических злыдней, или боевого клича Йехара, или воплей с небес, но как только он послышался – замерло на поляне вся и все. Наверное, в этот момент все почувствовали то же, что и я.

Холодок под кожей. Горечь на губах – слабый отзвук горечи, которая звучала в этом смехе. Обреченный разлучать любящих, кто сможет вынести со мной мой жребий?

Вечно юный, уставший от своей юности и своей миссии в прямом смысле слова смертельно, Тано смеялся, опустив свой клинок, не заботясь о том, что оставил спину беззащитной, он смотрел на Атею, на то, как двинулся вниз ее жезл – и не говорил ни слова, только смеялся.

Бог смерти смеялся над смертью.

Я проскочила к холму без всякого прикрытия. Между ним и темницей расположилась пара-другая циклопов, десяток кентавров и еще всяких тварей порядочно, но в этот момент все они окаменели, будто «Горгона» все же сработала на поляне: у них в ушах все еще звучали отзвуки этого страшного смеха. Склон был пологий, и я пробежала его до половины, как вдруг увидела, что моя помощь не нужна. Атея опустила жезл.

И опять улыбалась.

− Стрела моя, − сказала она и не спеша начала спускаться ко мне.

То есть как это – ее стрела… я сунула руку в карман. Все правильно, вот она, стрела Эроота, легкая, солнечная, и как она собирается ее отнять, если даже скипетр свой на меня не нацелила? И не нацелит, я сейчас ударю заморозкой, я не дам ей подойти близко и забрать…

Удар был таким сильным, что у меня из глаз брызнули слезы, и я какой-то миг была целиком уверена, что это Нефос решил нам отомстить за все напасти и попал-таки в меня каким-то разрядом. Потом – страшное ощущение, как будто меня насквозь пронзили Глэрионом… обжигающий холод…

Не успел еще мой разбитый мир собраться воедино, как в ушах начали отдаваться мерные, грозные удары. Бух. Бух. Бух. Это не кровь в висках, почему звук идет из-под земли? Из-под земли?!

Я опустила глаза вниз и осознала вдруг, на чем стою. Удары в ушах стали сильнее и четче, теперь казалось, что я слышу их всем телом, земля под ногами вибрировала. Я подняла глаза, уже с трудом – и увидела кивок Атеи. Поощрительный – мол, молодец, догадалась. Жаль, что со временем у тебя такая неудача.

Я уже не слышала биения собственного сердца, а значит, скоро должна была прийти темнота. Только не такая, как для Тано или Зевея. Вечная темнота, до того, как вместе с остальными душами я начну скитаться здесь, ища путь к вратам Эйда…

Бух. Бух. Колени подогнулись, похолодели пальцы, Йехар что-то кричал мне издалека… откуда? Зачем? Одна рука невольно рванулась к груди – защитить, не дать выдрать из меня самое важное, самое дорогое; вторую я не могла уже поднять, только чувствовала сквозь туман, как роняю что-то такое легкое, почти невесомое…

Почва вздрогнула у меня под ногами. И что-то сначала жалко трепыхнулось, а потом судорожно заскакало в горле, и с некоторым опозданием я поняла, что это же мое сердце, которое я отвыкла слышать за последние несколько секунд. Тяжелые, мерные удары доносились еще и сейчас, но теперь они шли только из-под земли, отдавались в ушах, но внутрь меня не лезли. Я стояла на коленях на каменистом холме, а прямо передо мной, в его поверхности торчала маленькая солнечная стрела Эроота, которая выпала из моих пальцев. И на моих глазах без всякой посторонней помощи она вдруг двинулась – и целиком скрылась внутри холма, или Сердца Крона, или кому как нравится.

И внизу, под моими коленями, раздался тяжелый нутряной стон, будто кто-то проснулся. Потом стук и вибрация стали быстрее, чаще, еще чаще, темп нарастал, словно какой-нибудь чудовищный тамтам, но уже не пугал. Судорога дрожи, я ее ощутила всем телом − и вершина холма раскрылась.

У меня хватило ума скатиться к подножию Сердца, а там я смогла встать на ноги. Нужно было бы залечь: уж очень все, что происходило, похоже было на возрождение Крона. Но я поступила в точности с постулатами нашей Дружины: стояла недалеко от эпицентра событий, и, раззявив рот, на события пялилась.