Кладоискатель и сокровище ас-Сабаха - Гаврюченков Юрий Фёдорович. Страница 6

Женя с Валерой лежали рядом в большой луже крови. Лица были изрезаны и страшно искажены предсмертной мукой, глаза выколоты. Живот каждого оказался распорот и набит бумажными рублями образца 1961 года – четвертаками, десятками, трешками. Не иначе как из запасов какого-нибудь бая. Остались невостребованными, а тут нашлось применение. Денег не пожалели, принесли целый мешок, который, опорожненный, валялся в углу. Правда, не совсем порожний – в него сложили внутренности дебилов, очевидно, за ненадобностью.

Трупы я обыскивать не стал. Не хотелось пачкаться, да и ясно было, что никакого золота при них нет. За ворованные драгоценности с ними рассчитались сполна, Петрович мог спать спокойно. Есть на Востоке такой обычай – набивать в брюшную полость врага предмет посягательства и выкалывать глаза, осквернившие своим взглядом святыню. Теперь я понял, что о реликвиях хашишинов знает кто-то еще. Кто-то деятельный и жестокий. Совершенно не уважающий Алмазбека Юсуповича, а значит, и местных авторитетов.

Я вышел в дрожащее марево раскаленного солнцем воздуха. Древняя улица бесстрастно взирала на меня. Она видела и не такое.

3

Санкт-Петербург встретил меня неизменной промозглой сыростью и моросящим дождем. Я был дома!

Бухару я покинул в тот же день. Сообразив, что железо надо ковать, пока горячо, приказал директору отвезти меня на вокзал и купить билет до Москвы. Что он и сделал, добыв место в купе-люкс. Не знаю уж, какое влияние следовало для этого употребить, но Алмазбек Юсупович был у себя на родине человеком не последним. И хорошо, что я не задержался – неизвестно, как бы он разделался со мной, окажись у него время успокоиться и подумать. Но тогда с перепугу он трясся и повиновался беспрекословно. Он даже не вспомнил о реликвиях, обещанных в награду за помощь. Да я бы и не отдал, видя его слабость. Восток навязывал свои правила игры, и я их принимал, когда это оказывалось выгодно.

Я без приключений добрался до Москвы, экономно тратя деньги в дороге. Они все равно разошлись, так что в столице я едва наскреб на «Красную стрелу». Наконец, в половине девятого питерский дождик оросил мою голову на платформе Московского вокзала. Влага была гадкой, но такой родной! С походной сумкой в руке я шагнул навстречу теплому ветру метро, и вскоре подземный поезд утащил своих пассажиров в урбанистический ад.

Ну вот я и дома! Квартира, в которой еще не успел обжиться, казалась чужой. Я будто приехал в гости. А еще говорят, что дом там, где сердце. Ну да ладно. Привыкший к разъездам, я воспринимал дом как временное пристанище, где вскоре возникает пресловутая охота к перемене мест, но куда постоянно стремишься вернуться. А без этого, наверное, было бы не выжить.

Первым делом я наполнил ванну и провалялся в ней до полудня, засыпая, просыпаясь и добавляя горячей воды. Мне было не отмыться...

Когда я вылез, дождь кончился. Переодевшись во все чистое, я навестил заначку, одну из трех, устроенных в доме, и стал счастливым обладателем пятисот долларов. Пару сотен взял на мелкие расходы, сотку сунул под телефон (подальше положишь – поближе найдешь), а остаток разложил между страницами «Дара орла» Кастанеды. Читайте и удивляйтесь!

К площади Мужества, где был пункт обмена валюты и магазины, я пошел дворами. После дождя под деревьями пахло прелыми листьями и землей. Я вдыхал их запах, вдвойне приятный после дикой и страшной Азии, с ее пустыней, раскаленным Гаврюченков песком и первобытными, безжалостными убийствами. Запах Родины ассоциировался теперь с мирной жизнью в достатке и благополучии. Еще бы немного удачи, чтобы пополнить свою казну...

А это что?! Оба-на! Я сдал назад, присмотрелся – в траве действительно что-то блестело. Я наклонился и поднял золотую цепочку с кулончиком в виде цветка. Два зеленых камешка по бокам – листочки, красный посередине – соцветие. Дешевые мутные изумрудики и не менее дрянной рубин, но все же лучше, чем ничего. Я опустил цепочку в карман. С детства мне фартит находить потерянные кем-то вещи и деньги. Это везение, отмеченное моими одноклассниками, сыграло важную роль в выборе карьеры кладоискателя.

Хотя кладоискатель – это никакая не карьера, кладоискатель – это судьба...

Погрузившись в лирическую задумчивость, я добрался до цели. Совершил продажу валюты, получил вожделенные рубли и отправился тратить их по ларькам и палаткам. Спустя некоторое время, нагруженный сумками с одеждой и едой, я оставил площадь Мужества и через двадцать минут неспешной ходьбы оказался дома, где смог развести огонь в газовом очаге и наконец-то нормально поесть.

Благодаря походной и холостяцкой жизни, я умею и люблю готовить. В принципе, еще древние ассирийцы считали, что настоящим поваром может быть только мужчина, а ассирийцы, судя по рецептам на глиняных табличках, знали толк в еде. Того же мнения придерживаются и в современной Европе, где развита утонченная кухня. Лучший повар – мужчина. И это не половая дискриминация, а суровая правда жизни, мой пример тому наглядное подтверждение. Даже на незнакомой сковородке я картошку могу поджарить так, что пальчики оближешь, а это не каждому дано!

С аппетитом позавтракав, я убрал в шкаф новую одежду (пару дежурных джинсов, тройку рубашек и белье), поставил в сервант бутылку «Мартель Медальон» и лег спать. На вечер намечалось важное мероприятие – торжественный визит.

Я проспал до семи вечера. К восьми, переодевшись, захватив специально укомплектованный пакет с едой и походную холщовую сумку, покинул квартиру, не забыв вытянуть из-под телефона бумажку с портретом Бени Франклина.

Купюру я поменял в ларьке. Характерно, что курс там оказался выше, чем в обменнике, и никто паспортных данных из меня не тянул. Что ж, впредь будем действовать как можно более нелегально! Я убрал деньги во внутренний карман пиджака и, довольный, быстрым шагом направился к дому. Своему старому, родному дому...

Я позвонил четыре раза, и дверь открыли в лучших наших традициях – не спрашивая «кто там?». Я шагнул через порог. – Здравствуй, мама! – Здравствуй, сынок. Загорел ты, как негр. Мы обнялись, потом мама чуть отошла назад и спросила: – Ну как, нашел что-нибудь?

– Нашел, конечно, – улыбнулся я. – И, похоже, достиг своего акмэ.

– «Акмэ» древние греки называли наивысшую точку достижения в жизни мужчины. Как же твоя Троя?

– По-моему, это и есть Троя, – сказал я. – А, может быть, акмэ еще впереди. Посмотрим.

И я достал сверток с кинжалом и браслетом Хасана ас-Сабаха.

Утро я встретил в своей комнате среди знакомых с детства вещей и книг. На улице капал дождик, и так приятно было сознавать, что ты никому ничем не обязан, ничего не должен и не надо вставать, куда-то идти и что-то делать против своей воли. Не надо ни на кого вкалывать, кроме себя самого. В этом прелесть работы «черного археолога».

Я повалялся в теплой постели, слушая, как тикают часы на книжной полке. Я был дома! Потом я подумал, что купил квартиру, дабы чувствовать себя свободным и не так расстраивать внезапными отъездами маму. Затем мысли переключились на кинжал ас-Сабаха, я вспомнил степь, мертвого Петровича, Валеру с Женей, и настроение сразу испортилось.

Моя беда в том, что я много думаю. Когда надо и когда не надо. На это часто намекала моя бывшая жена – Марина, все друзья и даже Петрович. А Слава-афганец напрямую говорил, что слишком умный и слишком глупый – братья, добавляя, что свои мозги перед армией он оставил дома. Я ему охотно верил, так как забрать обратно он их явно забыл. Мы скентовались в зоне. Слава тянул восемь лет за убийство, впрочем, он и сейчас досиживает. Дурная голова ногам покоя не дает. Склонность к простым и радикальным решениям довела отставного майора ВДВ до цугундера.

Интересно, что меня, умного и осторожного, что-то тоже привело в те края. И Афанасьева, не менее осторожного и куда более расчетливого и опытного, чем я, тоже. Как все-таки жаль Петровича! Без него продать браслет и кинжал ас-Сабаха будет проблематично. Своими силами реализовывать такую серьезную находку – дело очень опасное и тягомотное.