Три короны для Мертвой Киирис (СИ) - Субботина Айя. Страница 24

— В таком случае поговорим без свидетелей, — повелел Дэйн.

Киирис позволили идти в середине: первым шел император, позади нее — Рунн, сбоку семенила молчаливая рабыня. Раслер держался в стороне, с видом случайного гостя разглядывая вышитые на гобеленах сцены эпических битв и портреты великих нэтрезов. Что творилось в его голове, Киирис не бралась даже представить.

Для разговора «по душам» император выбрал вымощенную белым мрамором трофейную комнату. Чего там только не было: окровавленные флаги покоренных городов, покореженные короны их бывших правителей, стойки с мечами, которые некогда держали в ножнах их не слишком удачливые хозяева. В центре, на круглом, целиком вырезанном из красного мрамора столе, лежала россыпь камней: обычных грязных булыжников, покрытых недвусмысленными темно-бурыми пятнами.

По одному из каждого завоеванного города — так говорили. Покоряя очередных упрямых свободолюбцев, Дэйн лично выковыривал кусок камня из городской стены. Со временем эти камни стали класть в мешок, который император показывал тем непокорным городам и государствам, которые предпочитали держаться до последнего, лишь бы не сдаваться на милость кровожадной Нэтрезской империи.

Камней было так много, что Киирис даже не стала пытаться представить, сколько человеческих жизней стоит за каждым таким «свидетельством» мощи императорской армии и его военного гения. Сейчас куда важнее было придумать правдоподобную ложь. И сделать это поскорее, потому что даже расположенность к ней, не остановит Дэйна от того, чтобы лично отправить ее на тот свет. На его месте Киирис так бы и поступила: лучше сразу уничтожить непонятное растение, даже если оно сладко пахнет.

— С чего ты взял, что она кровь Первых? — спросил Дэйн без прелюдий.

Пока Раслер собирался с мыслями, Рунн небрежно подвинул трофейные камни и прямо с ногами уселся на стол. Парочкой он даже по жонглировал, но клоунада ему быстро надоела.

— Я видел таких, как она, в Осколке, — ответил Раслер. Он блуждал взглядом по комнате, как будто отчаянно искал, за что бы ухватиться. И улыбнулся, когда на пути оказалась мейритина. — Она такая же. Мейритина из Первых. Посмотри на ее багряные глаза, Дэйн. Ручаюсь, ты в жизни не видел ничего подобного.

— Я много чего видел, Раслер, что мне хотелось бы развидеть и вырвать из памяти, — уклончиво сказал Дэйн. — Поэтому, говори по существу.

— Мейриты Первой крови создали Зеркало мира. Они знали, как с его помощью создавать множества миров, и знали, как их уничтожать. Потом появились желающие обладать их силой: сам посуди — что бы ты отдал за возможность ходить между мирами, словно из комнаты в комнату, возможность играть человеческими жизнями лишь скользя взглядом по отражению в зеркале? — Раслер не стал дожидаться ответа. — Желающих было много, а Зеркало мира — всего одно. И мейриты оказались слишком несговорчивы.

— Мне не нужен этот экскурс в историю, — все-таки остановил его старший брат. — Я хотел услышать, с чего ты взял, будто Киирис знает, для чего понадобилась нашей матери.

— Потому что, если все верно, то Бергата решила возродить разбитый Осколок, которым владела наша семья. И не придумала ничего лучше, чем использовать для этого кровь его создателей.

Все три пары глаз уставились на Киирис в немом ожидании ответа.

«А тебе всего-то требовалось сделать так, чтобы каждый мог думать лишь о том, как бы поскорее уложить тебя на лопатки, — фыркнула Соблазнительница в ее голове. — Мужчину, моя дорогая, тоже можно отыметь, да так, что он будет думать лишь о том, как бы поскорее повторить. Но твои потуги такие жалкие, что их не хватает даже вспомнить науку наставница Керака».

— Я не знаю, зачем могу надобиться королеве-матери, — сказала Киирис. Ведь это правда? Наследники не спрашивали о ее догадках и…

— И у тебя нет ни малейшего представления, как с твоей помощью она может воскресить Осколок? — опередил ее мысли проницательный Дэйн.

Киирис стало не по себе от столь неприкрытой угрозы в его голосе. Страх перед этим мужчиной и без того повергал ее в отчаяние, а теперь, когда император перестал прикидываться готовым соблазниться на ее прелести самцом, стало предельно ясно, что никаких поблажек больше не будет.

Оставалось одно.

Признаться.

И молить богов, чтобы те сжалились над ее грешной слабохарактерной душой.

— Полагаю, тем же способом, которым мои предки создали само Зеркало мира, мой император — используя мою плоть, кровь и немного древней теургии. — Она постаралась, чтобы улыбка вышла беззаботной, но фальшь разбилась о Дэйна, словно волна о непокорный утес.

— Грубо говоря, наша милая матушка решила тебя выпотрошить? — уточнил тенерожденный, и на сей раз он был безоговорочно серьезен.

— Я могу лишь предполагать, Рунн. Таэрн сделал меня Скованной, и я потеряла всю свою теургию. Но чтобы провести ритуал возрождения Осколка, меня так или иначе следовало сначала освободить. Полагаю, королева-мать планировала сделать это несколько… позже, и не собиралась посвящать в свои планы простых пешек. Мой таэрн сняли, потому что он был из чистого золота и весь покрыт шестью сотнями самых чистых Слез Ранимой — слишком дорогой трофей, чтобы перед ним устоял страх попасть в немилость к королеве-матери.

— Без таэрна Киирис все еще Скованная, — вслух пробормотал Наследник костей. — Но больше ничто не сдерживает ее первородную теургию. Как много ты уже вспомнила?

— Ничего, — бросила мейритина, призывая на помощь все силы, чтобы выдержать его недоверие.

— Бергата не собиралась показывать тебя нам, — продолжил некромант. — Она вообще не собиралась оставлять тебя живой.

— Никаких игрушек от мамочки, Раслер, — все-таки поддел брата Рунн. — Никакого особенного цветочка для полоумного любимчика.

— Нас поэтому так к тебе тянет, Киирис? — Дэйн подошел к ней, разглядывая с высоты своего немаленького роста. Он даже руки не протянул, но Киирис сразу почувствовала себя скованной еще сильнее, чем в треклятой клетке. — Потому что ты — Первая кровь?

— Да, мой император, — не стала скрывать она. Эту правду необходимо сказать. Какими бы горькими не были ее последствия. — Такова моя природа.

«И никакой любви для рогатой химеры, всего лишь щепотка любопытства и десять горстей похоти».

И будь она проклята на этом свете и на том, если от одной этой мысли весь ее мир не переворачивается с ног на голову.

«Скажи, Поток, как так случилось, что я успела привязаться к каждому из них?»

Глава седьмая

— И что нам с ней делать? — спросил Рунн, когда пауза после откровения Киирис стала просто невыносимой и болезненно давила на уши.

Слова прозвучали так, будто речь шла о симпатичной безделушке, которая резко стала никому не нужной и бесполезной. И осознавать это было … больно.

Киирис незаметно для всех сглотнула, мысленно приказала себе держаться. Все идет правильно, все так, как нужно. Ее сердце должно быть — и будет! — свободным. Ей нужна трезвая голова.

— А с ней нужно что-то делать? — отозвался Раслер. Его пустой взгляд на мгновении вспыхнул — и потух. — Мейритина может быть нашей гостьей.

— Бред, — отмахнулся от младшего тенерожденный. — Я понимаю, что сладкая богоподобная девочка сотворила настоящее чудо, уморив тебя до состояния сна, но это не повод держать в руках отраву. Не знаю, как вам, а мне не хочется, чтобы навязчивая идея королевы снова стоила кому-то жизни.

— Я думал, она решила отказаться от этой затеи, — пробормотал Дэйн, отходя к стойке, на которой болтались короны поверженных им правителей. Подтолкнул одну пальцем, прислушался к нестройному лязгу, когда корона стукнулась о своих соседей. — Королева заходит слишком далеко.

— Я говорил, что ей самое место в Башне плача, — сказал Рунн. — С кляпом во рту и на цепи.

— Хватит! — рявкнул на брата император. Киирис видела, как напряглись его плечи, как на жестких скулах перекатываются желваки. — Она — твоя мать! Она родила тебя в муках и заслуживает уважения хотя бы за это. Скажешь подобную ересь еще раз — и я велю приковать тебя к позорному столбу и самолично выпорю.