Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ) - Бирюк В.. Страница 35
— И много таких?
— Не. На мале. Но мне-т хватат. Это у тя тама — городишки будто блины пекут — во всяк христов праздник новый. А мне-то… Тута деревенька, тама выселки… птичка по зёрнышку клюёт. По горошинке… хе-хе-хе
Ага. Вот и причина его благодарности. «Умаслил добрым словом об окоте» начало беседы, похвастал княжеской милостью, отметил труды-заслуги в части остановления находников-ворогов. Чтобы я не возмущался. По поводу того, что он от дел моих — выгоду получает. Главную выгоду всякого землевладельца на «Святой Руси» — насельников в свою вотчину.
А мне как? — А мне… приемлемо.
Новизны мои — для всех одинаковы. Да люди-то разные! Кому волос срезать — тьфу! Новый вырастет. Кому — в омут головой.
Ежели такой, которому борода — жизни дороже, здесь останется, то мне во Всеволжске меньше заботы будет. А то идут такие… в полуприседе: «И хочется, и колется, и бородёнку жаль».
Сходно происходит и на Оке. Но там «размазаннее» — мой пост стоит в устье Теши. Напротив вотчинников нет. Поэтому «пужливые» — кто собрался во Всеволжск да передумал, «размазываются» от Мурома до границы. Им в последний момент, никто «земельку, избёнку, хлебушко» — не предлагает.
На Волге — своя специфика. От Ярославля переселенцы идут в «пустом пространстве» — русских поселений нет. Среди племён заселяться… боязно. А в Костроме… Не только «напужают» — ещё и майно отнимут. А то и самого в колодки забьют, в холопы продадут. Или — прирежут.
Тут, на Клязьме, Горох хорошо устроился: мой пост в стык с его усадьбой. «Дорого яичко к христову дню» — постоянная актуализация. Сочетание людского испуга, возможностей владетеля и удачной географии — оборачивается прибылью.
— Пока ты, Горох, людей силой не имаешь, пока приказчики твои не обманывают — пусть будет. Всякого человека по жизни Господь ведёт. Чего ж нам силком такого перетягивать?
Ф-фу. Выдохнул мужик. Аж вспотел. Видать, хорошо он на моих «прохожих» поднимается.
— А хлеб откуда? «Боярин хлеб даёт». Своего у тебя мало. Где берёшь-то?
Во. Аж поперхнулся. Головой крутит, глазами по стенам шарит. Сейчас врать будет.
— Горох! Уймись! Мне врать нельзя — я нутром лжу чую. В Ополье?
Кивнул виновато.
— Тута эта… Людишек же кормить-то… Работников вот… А по речке-то легче…
Тема… скользкая.
Хлеб — стратегический ресурс. Основа влияния Суздаля на Новгород. «Откуда есть пошла земля Русская?» — из Ополья. И — продолжает.
После «Погибели земли Русской» Русь останется, по сути, состоящей из двух земель: Владимирского княжества и Новгородской земли. Новгород, как бы не хотели там самостийности, как бы не считали прибыли от ухода под немцев или литовцев, будет постоянно призывать к себе Суздальских, Владимирских, Московских князей. Потому что серебрушка — хорошо. Но она не накормит. И сколько бы верхушка боярская не радовалась томному позвякиванию своих полных кис, а простому человеку важен не торг воском, а торг хлебом. Не цена на шкурку соболиную, а цена на осьмину ржаную. А хлеб — в Ополье.
Связка тут двусторонняя. Князь торг хлебом закрыл, не пускает лодейки в Новгород — народ в городе бунтует, бояр бить начинает. Но и в Суздале — свара заваривается. Суздальские бояре — с хлеба живут. С продажи его — дружины собирают.
Вся отрасль, куча народа, которая связана с этим делом, начинает… грустить. Какой-нибудь кузнец деревенский вдруг видит — не несут топоры в починку.
— А что ж так, соседушки?
— А то мы прежде дерева роняли да смолу с них курили. А ныне — хлеб не везут, лодки — не ходят, смолы — не надобно, топоры наши — точить-чинить — не с чего.
Когда у меня случилась эпопея с «хлебным мытом имени Калауза» — я про Опольский хлеб думал, такие резоны обмозговывал. Понимая, что не фига не понимаю. В подробностях этих раскладов.
Горох, такими заморочками не заморачиваясь, начал прикупать Опольский хлеб. Понятно, что у него объёмы — с моими не сравнить. В общем торге — и не видать. Были люди Владимирские, стали люди Гороховские — ничего не изменилось, экспорта не прибавилось. Только там, под Владимиром, они сами хлеб растили, а здесь — привозной пока кушают.
А Гороху — славно. Он-то ниже по реке сидит да недалече. Ему хлеб в Ополье брать выгодно — река сама несёт, не вверх да через волоки, как в Новгород, таскать. И будет он потихоньку объёмы наращивать. Тормозя окрестьянивание своих новосёлов. Пока от них, как от работников, пользы больше, чем с надела.
Хлебный торг с Новгородом для князя Андрея — как вентиль на газовой трубе. Отвернул до упора — пусть дышат. Нехороши? — Завернул.
Если он поймёт, что в «трубе» новый «свищ» появился, что куда-то «травит»… Возможны негоразды.
— А денюжку на хлеб с моего товара получаешь? Приторговываешь?
Мужика опять в багровое шибает. Прям не «разговор задушевный», а «припрыг с препятствиями».
— А? Не! Княжья милость, вотчина даёт… Да.
Что ж ты, Горох Пребычестович, так… тушуешься? Опять «пересечение виртуальных границ допустимого» — реальное артериальное давление поднимает? Так и до инфаркта докатиться можно. Исключительно от локально-сиюминутного понимания пристойности.
В Новгороде все бояре занимаются торговлей и ростовщичеством. В Киеве основные, крупные ростовщики — боярство. В Залесье все бояре — ростовщики. В специфической форме: дают товарный кредит приходящим крестьянам, чтобы осадить их на своей земле, обратить в закупов, в смердов, в холопов.
Какой род боярский ростовщичеством не занимался — обнищал и захудал.
Ещё Ростовские бояре, подобно Новгородским, участвуют в меховом торге, шлют своих людей в Белозерье, на Сухону, в Кострому… Суздальские — поголовно — хлеботорговцы. А вот остальные…
Занятие торгового посредника, «купи-продай» — считается недостойным, «подлым». «Подлый» — человек подлежащий, податный, налогооблагаемый. Простолюдин.
Вести торг бояре не умеют. И — не хотят. Другое дело — что-то отобрать у своих крестьян да толкнуть купцу, или «вложиться мечами», как на Северах или в дальних походах.
— Мы — соль земли Русской! Становой хребет Руси Святой! Наше дело — беречь и блюсть! Землю и веру! Закон и порядок! Ну, и доить помаленьку людишек подлых. Чтобы место своё знали. А так… сыграть на разнице…? — Не, непристойно.
Горох, как я понимаю из отчётов фактора, во множестве скупает мои товары. В таких количествах, что, явно, для перепродажи. Я могу понять куда он дел полсотни стальных топоров. Но десяток «блюд золотых деревянных»? Всем окольничим княжеским враз «поклонился»? Да ещё скотнику, спальнику, стольнику…?
«Наваривает» он хорошо. Это, как я понимаю, третий источник его дохода. Кроме растущей вотчины и щедрой «княжеской милости». «Третий» — по счёту, а вот по суммам…
«Одно из самых отвратительных и низчайших качеств в человеке — привычка считать чужие деньги. Удел озлобленных, завистливых людей, которым кажется, что кому-то совершенно несправедливо досталось чуть больше, чем им самим, и с этим они никак не могут смириться».
А я не считаю! Я просто… оцениваю.
«Считать деньги в чужом кошельке намного легче, если его отнять».
Могу отнять. Но — не надо. Мужик невредный, дело ведёт разумно — подставлять не следует.
— Вот что, Горох. Не думаю, что обрадую, но знать тебе надо. Я иду в Боголюбово. Разговоры там с князь Андреем будут… об разном. И об торге — тоже. Как князь решит… на всё воля божья. Буду просить у него дозволения открыть дворы торговые во всех больших городках Суждальского княжества. В Ярополче, Владимире, Суждале… Так что торговлишка твоя… Наперёд говорю, чтобы после обид не было.
Загрустил дядя. Озлился. Глянул на меня сурово. А чего на меня смотреть? Испугать? Эх, Горох, я ж тут вроде грома небесного: хоть крестить, хоть пугайся, хоть шаром надувайся… Оно ж всё равно грянет.