Зверь лютый. Книга 24. Гоньба (СИ) - Бирюк В.. Страница 7
Сходно со СМИ 21 века: не так соврёшь — не заплатят. «Потребитель голосует рублём». Или — ногами.
Здесь хуже: не попал в «окно восприятия» аудитории — плюнут. А то — стукнут. Сто человек по разу кулаком приложат… сильно отбитая отбивная получается.
Говорят, что «суд Линча» — мерзкое изобретение америкосов. «Соединённые Линчующие Штаты». Фигня. Это — норма. Во всяком обществе прямой демократии. Где вердикт определяется по силе крика на торгу.
«Святая Русь», безусловно, средне-средневековое феодальное образование. Только русские люди про это не знают. Феодалы, с их нормами и законами — в городах, в усадьбах. А народ живёт… по-народному. Дерьмократически.
— Чего брешешь, гнида проходящая?
И дубиной в голову.
— Да за шо ж ты его так… наповал.
— А… крутит брюхо чегой-то. Поел не то с утра.
В таких условиях и княжий вирник — отец родной, спаситель, надёжа и оборона.
По сути моей пропаганды: речь не идёт о кратковременном возбуждении агрессивности толпы в нужном направлении. Нужно рассказать, сообщить, дать подробности, сформировать общее устойчивое впечатление…
Не — схватили, побежали, поломали…
Ограничения жанра. Никаких сцен, трибун, площадей… Небольшая аудитория в 5-30 человек. Отсюда — отказ о крика. И связанных с напряжением голоса эмоций: ярость, злоба. Очень сжатая драматургия. Монолог. Не вопиятельный — повествовательный. Пляски, сальто-мортале… неуместно. Хотя, конечно, возможны «на разогреве».
Ограниченный набор допустимых приёмов при построении самого текста и в средствах его подачи.
Средневековый христианский театр — только «Святки», изображение рождества Иисуса в лицах. Совсем не древнегреческие трагедии.
Ближе к Будёному: «былинники речистые ведут рассказ».
Хотен в тот день на работу не ходил — сочинительствовал, паренька-писаря довёл до «белого каления», а вечером, в небольшом кругу моих слуг и ближников — позорно провалился. Что закономерно.
— Хотен, ты ж неграмотный. Так какого ж ты в бумагу вцепился, пальцем по ней водил? Прочитать решил? Или собой сочинённое — сам и позабыл?
— А… ну… не… но ты ж, Воевода велел…
— Я велел «записать», разве я велел «прочитать»?
— Эта вот… я подумал…
И на колени — бух, лбом в пол — грюк:
— Не вели казнить! Вели слово молвить! Не по умыслу злобному, но лишь скудомыслием безмозглым…!
— Стоп. Хорош скулить. Если скудомыслен — пойдёшь на Ватому. Или давай дело делать. Ты почему сочинение своё отпономарил? Будто в твоих словах — тебе самому — ни мысли, ни чувства?
— Дык… ну… это вот… Куражу нету! Оно тогда хорошо идёт — когда кураж! Когда ты ему слово — а он тебе в ответ! Глазками блым-блымк…
Это он мне собрался рассказывать?! Дядя, я перед такими залами выступал, которых у тебя в жизни никогда не было! И, при таком уровне твоей успешности — никогда не будет.
— Кураж… это материя такая… Когда ты на завалинке сидишь и перед бабами выёживаешься… Пришёл кураж — хорошо, нет его — спать пошёл. С таким умением — на Ватому. А вот коли ты — есть кураж, нет его — начал да сам собой закуражился… Тогда можно тебя в дело брать. И не важно что там вокруг — блым-блымк или зевки да чихи. Сделай! Чтобы был… блым-блымк!
Юрий Никулин говорил, что предпочитает выступать перед «людьми с улицы»:
«Такой зритель два часа на жаре за билетом отстоял, свой труд, свои деньги отдал. Он пришёл веселиться. Он в это — в моё представление — уже вложился. Он готов смеяться ещё до первой репризы. А вот если билеты какая-нибудь профсоюзная организация „Серпа и Молота“ закупила, да по разнарядке распространила… Человек пришёл терпеть, отбывать. Ему представление — изначально скучно. Только к концу и расшевелишь».
«Слышать смех — радость. Вызвать смех — гордость для меня».
Юрию Владимировичу Никулину было чем гордиться и чему радоваться.
Управление собой — ересь для большинства человечества. И в 21 веке — тоже. Максимум: не буду пить много. Хоть сегодня.
Вызвать в себе чувство, определённое, целенаправленное… «Влюблён по собственному желанию»? — Да ну! Эт тяжко! Так не бывает…
У тебя не бывает? — В профи — не годен. На Ватому.
Вот примерно так я целый час толковал Хотену. Был бы кто другой — плюнул бы и выгнал. Но у этого — талант. Я сам видел!
— Нут-ка, давай вспоминай. Чувство твоё. Что ты столбом стоишь? Ты хоть раз, на ногах стоя, свои байки рассказывал? А ну пошли! В лес. Костерок запалим, винца примем, комаров покормим. И ты мне свою байку, своим словами…
Фигня. Не получилось. Повторить свой собственный текст про Всеволжск на приличном уровне — он не смог.
Зато, слегка захмелев, выдал совершенно феерическую сказку про трёх царевен, которые вышли замуж за трёхглавого Змея Горыныча. Голов-то у Змея три, только на что жёнам его головы? Возникшая в змее-людской семье… коллизия была изложена в лицах, живым языком, с использованием разных стилей. Каждую царевну, особенно — младшую, Хотен изображал харАктерно, Змей у него был поповского толка — выражался церковно-славянски. Периодически вставляя матерные выражения. И забавно, тоже церковно-славянски, за них извинялся.
В конце было предложено неожиданное, парадоксальное решение. Вполне обоснованное, без волшебства и «роялей».
«И стали они жить-поживать, добра наживать».
Я отсмеялся, вытер выступившие слёзы и подвёл итоги:
— Врать ты горазд. Дал господь талант. Через что ты и жив до сей поры. Но одного таланта мало. Ты чувство своё запомнил? Как смотрел? Как дышал? Как двигался? Вспомни: вот сидел, палочкой кострище ковырял. Ухмыляться под нос начал. Ухо почесал. На меня исподтишка поглядывал. Ты ж меня уесть собрался? — Что «не»?! Не дёргайся! Как с духом собрался. Как начал напевно: «В некотором царстве, в некотором государстве…». У тебя ж ехидство спрятанное — из каждой буквы выпирало! И пошло-поехало. С разворотом и по кругу. Ты видел как калмыки танец лебедя танцуют?
Нет, конечно, не видел. Тут калмыков ещё нет, а настоящие калмыки — не танцуют. Вообще. Но я встал. И показал.
Воевода Всеволжский(!) перед каким-то мужиком(!) танцы пляшет?! Невместно!!!
Вы цену эффективной пропаганде знаете? Сколько голов придётся срубить на «Святой Руси» из-за её отсутствия? Вам реки, трупами запруженные, поля, кровью пропитанные — как? Нормально? Мелочь мелкая? Сияние славы, вершина героизма? А мне их жаль. Предков наших. Нынче их не пожалею, гонор свой теша, вас — не будет. Потомков без предков не бывает. А то такое вырастет… себе — на муку, другим — на ужас.
Пришлось начать работать с Хотеном. Плотненько. Ежедневно. Ещё одна чёртова забота на мою плешивую голову! Ещё одна область профессиональной деятельности, о которой я так… имею общее представление.
Профессионально — здесь не имеет никто. В мире! Спросить — не у кого. Совершенно не русское занятие. Слова «театр», «сцена», «спектакль», «сюжет», «кульминация», «мимика», «интонация», «монолог», «актёр», «ремарка», «реплика»… Их в русском языке просто нет! Не то, что объяснить невозможно, так и просто нечем!
Надо понимать, что происхождением своим театр обязан пьяному бардаку. Точнее: праздникам в честь Дионисия.
Как известно, Дионисий — бедророждённый недоносок. Продукт божественного разврата и самоубийственной бабской глупости в условиях проявления женской солидарности. Парня в семье олимпийцев не любили, кинули на сельское хозяйство. Он и начал квасить.
«Наш человек». В смысле — бог.
Сильно древнегреческий народ дружно радовался пробуждению природы после зимней спячки (Зима? В Греции?! Вас бы на Таймыр… вот там радости… полные штаны… меховые), размахивал лавровыми веточками, хлебал разбавленное вино и тащил огромные фаллосы из подручных материалов.