Полуостров сокровищ (СИ) - Зимина Татьяна. Страница 24

— Тело сожгли, ты же помнишь.

— Но был же кто-то, кто делал это самое вскрытие? Его-то не сожгли…

Лумумба остановился и посмотрел на меня со странным выражением.

— Я как раз думал, не навестить ли мне доктора, который давал заключение о смерти. Есть его адрес…

— Нам. Не навестить ли НАМ доктора, который давал заключение. Я ваша ассистентка, не забыли?

— Тебе нужно отдохнуть. Поесть, выспаться… грешно эксплуатировать детей круглые сутки. Так что беги домой, под крылышко к коту, он о тебе позаботится.

— Ни есть, ни спать я теперь дней сто не смогу. И вообще… Бабуля всегда говорил: от душевных страданий лучше всего помогает работа. Так что ходимте, господин начальник. Где живет этот ваш доктор?

Лумумба достал из кармана бумажку, а следом за ней — очки с круглыми прозрачными стеклышками. Очки он нацепил на нос и попытался прочитать, что написано в бумажке. Собрал брови домиком, наморщил лоб, пошевелил губами…

— Дайте, я.

Нетерпеливо выхватив у него листок, я отвернулась.

— Почерк у сыскного воеводы… — смущенно пробормотала через минуту.

— М-да. Я б сказал, у него вообще нет почерка.

Повертев бумажку, я бессильно пожала плечами.

— Поступим проще, — взяв листок, Лумумба остановил прохожего. — Любезнейший! Как пройти по этому адресу?

Прохожий, толстый усатый мужчина в сером лапсердаке и картузе, сначала тоже нахмурился, но тут же просветлел лицом.

— А! Это ж адмиралтейский госпиталь! — выдохнул он с облегчением. — Во-он шпиль, видите? Это он и есть. Вот по этой улице, квартала два. Не заблудитесь.

Госпиталь был построен из камня. Как айсберг возвышался он над деревянными теремами, а покрытая золотой жестью крыша, отражая солнечные лучи, создавала впечатление нимба.

— Очень похоже на церковь, — задрав голову, я пыталась рассмотреть фигурку на шпиле.

— Скорее, собор. Или храм, — Лумумба задумчиво читал выгравированные на бронзовой доске письмена. — Основан в год тринадцатый от Распыления Великой Княгиней Ольгой Романовой. — произнес он вслух.

Взяв за руку, я потянула наставника в ворота.

За воротами оказался тенистый парк. По нему неспешно прогуливались люди в серых теплых халатах — видать, больные. Само здание стояло в глубине, к нему вели высокое крыльцо и гладкий бетонный пандус. Рядом с пандусом стоял грузовик с красным крестом на боку, из нее выгружали кого-то, привязанного ремнями к каталке, с кровавым, быстро расплывающимся пятном на груди. Из-под простыни виднелись ноги в черных форменных штанинах и берцах. К раненому бежали люди в зеленых халатах, таких же чепчиках и штанах. На нас никто не обращал внимания. Единственным, кто стоял неподвижно, был водитель скорой. Прислонившись к дверце машины, он неторопливо курил.

— Что с ним случилось? — спросила я, кивая на раненого. Каталка как раз скрылась за двустворчатыми дверьми.

— Поножовщина в тринадцатом доке, — водитель равнодушно сплюнул в пыль. — Грузчики взбунтовались.

— Взбунтовались?

— В тринадцатом доке загружают галеоны, — я всё еще не понимала. — Сухогрузы, которые возят золото. А докерам шестой месяц зарплату не дают.

Вспомнились платья с центрального проспекта. Жемчуг, бриллианты, золотая канитель…

— А где найти доктора Борменталя, не подскажете?

— Главврача? — подбородком он указал на здание. — Внутри пошукайте…

Кабинет главврача был совершенно не похож на остальную больницу. Там, в освященных белым электрическим светом коридорах кипела шумная, но упорядоченная деятельность. Здесь же, за тяжелыми дубовыми дверьми, было тихо. Звуки глушили толстый ковер на полу и бархатные занавески. Свет, льющийся из-под зеленого абажура настольной лампы, создавал камерную, почти интимную атмосферу.

За столом, устроившись головой на бумагах, мирно спал человек. Лумумба громко кашлянул. Спящий не пошевелился. Пахло спиртом и почему-то йодом.

Пока мы осматривались, мужчина всхрапнул, приподнял голову и попытался устроиться на другой щеке. Блеснули стекла очков. Лумумба кашлянул еще раз. Храп прекратился. Затем голова поднялась и доктор, поспешно поправив съехавший на бок колпак, поспешно сел прямо. На первый взгляд он показался совсем молодым, едва ли старше Ваньки, и только когда снял очки, стали видны лучики морщинок у глаз и глубокие складки, избороздившие лоб.

— Ч-чем могу служить? — подслеповато прищурившись, он принялся протирать очки куском марли, извлеченной из кармана белого накрахмаленного халата.

— Нам нужен доктор Борменталь, — вежливо произнес Лумумба. Доктор пристально посмотрел на наставника.

— Вы — сыщик из Москвы, — сказал он. — Не думал, что вам будет интересна моя персона… Впрочем, присаживайтесь.

Я, конечно, удивилась, но потом сообразила: наверное доктор, как и сыскной воевода, пообщался с княгиней Ольгой. А она не скрывала, что отправила в Москву за помощью. Базиль, по-моему, тоже так решил.

— Моя помощница, — коротко бросил наставник в мою сторону, устраиваясь в гостевом кресле.

Что мне нравилось в Лумумбе, так это то, что он чувствовал себя свободно в любой обстановке. Не то, что я… Вечно ляпаю невпопад, и не знаю, куда деть руки.

— Итак… Чем могу? — встав из-за стола, доктор направился к ширме и скрылся за нею.

— Я хотел бы поговорить о результатах вскрытия Великого князя, — повысил голос Лумумба в направлении ширмы. Там зашумела вода.

Шло время. Наконец доктор вышел, вытирая обнаженные до локтя руки вафельным полотенцем.

— Простите, не могли бы вы повторить? Я ничего не слышал, — но, только Базиль открыл рот, доктор вновь заговорил сам: — Вторые сутки на дежурстве. То одно, то другое… Рубашку сменить некогда.

Бросив полотенце, он направился к шкафу на другом конце комнаты, открыл его и стал громыхать чем-то стеклянным. Базиль, сложив ладони домиком перед подбородком, терпеливо ждал. Доктор вернулся за стол, держа в руках трехлитровую банку и две небольшие колбы.

— Выпьем? — спросил он так буднично, словно такое предложение было здесь в порядке вещей. — Простите, о чем мы говорили?

Не дожидаясь ответа Лумумбы, он наклонил банку над колбой.

— Самогон тройной очистки, — пояснил доктор. — Крепость такая, что волосы на груди кучерявится начинают. Так что вам, барышня, не предлагаю… — и подмигнул, хотя до этого не обращал на меня никакого внимания.

Приподняв свой сосуд, он опрокинул его в рот. Проглотил, смачно зажмурился, а потом потянулся к блюдцу, накрытому бумажной салфеткой. Снял её, тщательно осмотрел два засохших бутерброда с сыром, и брезгливо отставил. Поискал глазами по столу, обнаружил пузырек с йодом, и, свинтив крышечку, длинно и глубоко вдохнул.

Лумумба, понюхав из пробирки, осторожно поставил её на стол, так и не пригубив.

— Приходится гнать в медицинских целях, — объяснил доктор чуть севшим голосом. — Нормального спирта нет, а то, что они выдают за водку, даже не горит, — и он налил снова. Самогон был таким прозрачным, что банка казалась пустой. — Вообще-то я не пью, — пояснил он, опрокинув в себя вторую колбу. — Точнее, не пил. Но этот город… Эти белые ночи… Вот вы — африканец.

— Я москвич, — мрачно поправил Лумумба.

— Это всё равно. Я имею в виду, что полгода тьмы — это слишком.

— Зато потом полгода свет.

— Ваша правда, — доктор налил третью как бы уже между делом, хлопнул, занюхал йодом и продолжил, как ни в чем ни бывало: — Но оказывается, сплошной свет — еще хуже, чем тьма. Человек — животное упорядоченное. Ему нужно, чтобы солнце всходило каждое утро, и заходило, по возможности, каждый вечер. Я схожу с ума, — глаза его посоловели, язык уже чуть заплетался.

— Давно вы здесь? — спросил Лумумба, всё так же глядя на доктора поверх кончиков сложенных домиком пальцев.

По-моему, он Базилю не нравился. А вот мне доктора было жалко: спит на рабочем месте, питается какими-то столовскими бутербродами, еще и прибухивать начал. Душу вот взялся изливать совершенно незнакомым людям…