Дар.Золото (СИ) - Хмелевская Ольга. Страница 2

В этом обозе я оказался через день после выпускного. С пергаментным свитком об окончании обучения и стандартным направлением «на работу во благо короны» сроком на один год. Выпускники побогаче - а таких в Академии было три четверти - или откупались от перспективы поработать на благо короны год, или шли на пожизненную службу, как большинство боевых стихийников. А уж о менталистах и говорить не приходиться - они все были под особым контролем. Оно и понятно, кому понравиться, когда копаются в твоих мозгах без спроса? Да, забыл совсем, еще письмо надо отвезти в Управление Королевских дел в Лирии. Мне его ректор дал. Сказал «все равно тебе проезжать мимо».

Обозничий, имя которого я, хоть тресни, не мог вспомнить, придержал свою лошадь, поравнявшись со мной.

- А вот скажи, вашблагродь, - завел он опять, - Если на нас разбойные людишки выскочат, ты чем отбиваться будешь? Огнем или молнией?

Я понял, что обозничий меня побаивается. И такие вот ехидные вопросы - попытка выяснить мои возможности. Не люблю разочаровывать людей. Особенно, если это просто людь, такой же, как и я, а не эльф или шакар.

- Камнем.

А что? Правду сказал. Камнями швыряться я умею. Я даже сестер-близняшек этому научил. Они теперь любого мальчишку переплюнут, пуская «блинчики» по воде. Благо на землях барона Райена прудов и заводей до... много, в общем.

Обозничий демонстративно оглянулся, внимательно осмотрев придорожные кусты:

- Чет я камней тут не вижу? Наколдуешь что ли?

Ага. По башке вдарю - сразу звезды увидишь. Чем не камешки? Правда, вслух я этого не сказал. Да и вдарить его, я, наверное, не успею. Он хоть и слегка придурковат, драться явно умеет. И с какой стороны держать меч он знает. По нему видно. Это я так, про себя бахвалюсь. Я тоже его побаиваюсь. Наемники народ простой, бесхитростный. Чуть что за оружие хватаются и машут им почем зря. Так что промолчу. Мне еще с ними дальше ехать.

Хотя до моих родных Крысок осталось всего ничего. Полдня и я увижусь с нянюшкой и близняшками. Четыре года их не видел. Как только мне семнадцать стукнуло, папаша меня в Академию спихнул. Ну, как спихнул. Он просто увидел однажды, как мы с Ташкой и Сашкой в прятки играем. Они прятали в саду разную дребедень, а я находил. Всегда. Только мне для этого надо было вещицу в руках подержать. А папаша наш оказался наблюдательным и сообразил, что у меня имеются кой-какие магические способности. В общем, он самолично отвез меня в Вессалину, оставил там, и за все это время домой не звал. Писал, что, мол, учись, а на каникулы езжай куда-нибудь подзаработать, заодно и побираться не будешь. Что означало - не буду побираться у него. Было обидно, конечно. Я ведь и не заикался ни о чем. Не просил. Меня в Академии и одевали и кормили. Ну, как одевали и кормили... я не привередливый.

Все ученические отпуска, и зимние и летние, я пристраивался то грузчиком в порт, то шлифовал стекла под зеркала в единственной на всю Вессалию зеркальной мастерской, то бегал на подхвате в кожевенной лавке, в которую взяли по знакомству - у меня там друган с бурсы околачивался. А однажды таскал краски в ткацком доме, где ткали знаменитые вессальские шелка. Правда, долго я там не продержался - споткнулся и опрокинул чан с зеленой краской на себя, да так, что отмыть не было никакой возможности. Ходил ярко-зеленым два дня к жуткой радости приятелей и недругов - да, такие тоже были - пока не попался на глаза ректору академии Балору. Тот невозмутимо осмотрел меня с ног до головы, щелкнул пальцами и пошел дальше. А меня обдало горячим ветром, и моя физиономия вернула себе нормальный цвет.

На третье лето Балор вызвал меня к себе в кабинет, и, сунув в руки бумажный листок, сказал:

- Тишан, я вижу, ты маешься от безделья. Поработай вот. Это письмо моему знакомцу в Россы. У него там торговая лавка, называется «Хрусталь и алмаз». Отдашь письмо, он тебя на рудники пристроит. У него и поживешь, а если надо, ему и по хозяйству поможешь. Иди.

То, что я был на восьмом Небе от радости говорить, наверное, не стоит. А я был! И поехал, и отдал письмо, и приняли меня помощником мастера по осмотру шахт на Серебряных Рудниках Россы. И заработал я себе за две неполных луны столько, что хватило и одежку прикупить получше, чем мои обноски, и отъестся за последний год учебы - хоть кости уже не выпирали. И даже на поездку домой немного осталось. Такой вот я бережливый.

2

Баронская усадьба Райенов встретила меня предзакатной тишиной. Но когда я, протопав по крыльцу, намеренно погромче хлопнул тяжелой входной дверью и зашел в гостевой холл, раздался радостный вопль:

- Тиш приехал!!!

И меня почти сбил с ног рыжий ураган под названием Ташка и Сашка. Девчонки повисли на мне как новогодние конфеты на елке, тиская с разных сторон, нетерпеливо подпрыгивая и одновременно задавая вопросы в духе «ура, а ты надолго?», «завтра поедем на рыбалку, у нас знаешь какие караси повырастали!», «а Вессалина красивый город?», «а Академия большая?»...

Из кухни выглянул мальчишка-слуга, которого я раньше не видел, смышлено подбежал к нам, подхватил мою дорожную сумку и застыл с немым вопросом. Сашка махнула ему рукой, мол, тащи наверх, и он умчался выполнять указание.

Когда они немного успокоились и отстранились, мне пришлось признать, что девчонки выросли. И теперь даже выше меня. Сей факт настроения мне не испортил, но чуть взгрустнулось. И повзрослели. Похорошели обе, но, как мне показалось, были чересчур худыми. И льняные домашние платья были им чуть коротковаты, что меня, надо сказать, озадачило.

Я огляделся, в надежде увидеть еще кое-кого, подумав, что она первая вышла бы меня встречать:

- А где нянюшка? - я, наконец, высвободился из Ташкиного захвата.

И обе вдруг сникли. И глаза опустили!

- Что? - я насторожился.

- Понимаешь, - замялась Ташка, - Нет больше няни. Умерла.

Я подошел к диванчику, стоявшему посреди холла и сел.

Нет, я, конечно, все понимаю. Люди не живут вечно. Моя мачеха, а по совместительству и мать всех дочерей барона покинула сей мир, когда близняшкам не исполнилось и пяти. Как я помню, была она тихой и спокойной. Но вот такова эта жизнь. И няня ее заменила. И, по сути, стала матерью нам всем. Теперь ее нет. Так бывает. Я знаю. Но почему больно-то так?

- Прости, - Ташка мялась.

- За что? - подумал, а они-то при чем?

- Мы не писали. Отец запретил.

- Почему?

Ташка отвела взгляд:

- Сказал, чтобы ты учился спокойно.

Я смотрел на них обеих, начиная злиться:

- Что еще мне не надо было знать?

Сашка села со мной рядом, и погладила обеими ладошками по плечу. Потом поправила подол платья, словно собираясь с силами:

- Ну, у нас тут недород был... в позапрошлом году. И мор на скотину напал ни с того, ни с сего. Попадало больше половины. И коровы, и лошади, и даже овцы... - она говорила тихо. Ташка пристроилась на диване с другой стороны, а она продолжала, - Селяне обвинили Марейку. Помнишь её?

Я кивнул. Марейка - наша знахарка. Врачевала она многих. И детей и взрослых. Жила на отшибе у леса. Подальше от всех. Всегда приветливая, покладистая. Пропадала подолгу в лесу, выискивая травы и коренья, которыми лечила всю нашу округу.

- Избенку ее сожгли. И ее.... - Сашка говорила все тише, - Мастер Руш дым увидел, кинулся туда, но не успел. И Марейку не вытащил, и сам...

Меня словно холодным ветром обдало:

- Он тоже?

- Нет-нет, - заторопилась Саша, - Он живой. Ослеп только. Глаза выжгло. Он теперь на конюшне за лошадьми ходит. Он хотел домой уехать, ну, в Алар. Да отец не пустил, сказал, что нечего слепому по свету шастать, добрых людей на соблазн грабежа подбивать.

- Так и сказал «добрых людей»? - я злился.

- Да, - Сашка совсем на шёпот перешла, - Отец повесил их.

Я попытался как-то представить повешенных «добрых людей», но она поправилась:

- Тех, кто Марейку сжег...

Повисло молчание. Да знаю я, что барон в своем праве. И вешать и миловать. Но как-то ...