Женька и миллион забот (СИ) - Ворошилова Лариса Александровна. Страница 77

Диана и в молодости красотой не отличалась. Невысокая, полная, с носом-пуговкой и глупыми, наивными глазами. Недалека, доверчива… собственно, это тоже играло на руку. Она подписывала документы, не глядя, совершенно полагаясь на мужа. А зря. Конявин прекрасно понимал, что если его только накроют, то его адвокаты всё свалят на неё, не отвертится, с её-то мозгами. И теперь, когда эта старая перечница вдруг взбрыкнула и уперлась в неизвестном направлении, ему вдруг стало как-то неуютно.

А в это время «старая перечница» находилась всего в паре километров от дома, в лесу. Она брела, не разбирая дороги, прижимая ладонь к той щеке, которая отведала мужниной оплеухи. Если уж быть совсем откровенной, то таких оплеух она получала от Германа довольно много. Она даже привыкла думать, что коль скоро он ее бьет, стало быть — любит. Хоть и гуляет на стороне. Комплекс неполноценности, тщательно взлелеянный мужем за годы совместной жизни, тяжелой якорной цепью держал ее на привязи, как цепную собаку. Она привыкла думать, что в свои сорок уже никому не нужна, и отсутствие детей тем более делало ее вовсе уж ущербной.

И вот сегодня, когда началась вся эта буза в доме, у неё словно пелена с глаз спала. И себя, и свою жизнь, и ситуацию в целом она как бы увидела со стороны и… и ужаснулась. Как же она может жить с этим человеком? Ведь он её не любит! И никогда не любил. Да и она его не любила, просто не знала, что не любит. Тогда, несмотря на положение отца, женихи в очередь не выстраивались. Да и что с неё взять: с дурнушки? Хоть и говорят, что с лица воды не пить, да только мужчины любят глазами. А на неё всегда, особенно в молодости, без слез и взглянуть было трудно. Вот и вцепилась в него мертвой хваткой. Возраст, желание иметь семью сыграли с ней злую шутку. Столько лет пропали понапрасну! Ни детей, ни семьи!

Хотелось реветь, но пустота в груди не позволяла даже этого. Диана опустилась на поваленное дерево и обхватила голову руками. Господи! Она даже не знала, куда податься. Вернись она к отцу, позора не оберешься. Он всегда ей внушал, что хорошую жену муж из дома не выгонит. А уж чтобы жена от мужа ушла! — так об этом даже и речи не могло быть. Отец — человек старой закалки, бывший военный. Никаких вольностей. Жесткий, волевой. Да и Герман ему всегда нравился. Даже перед самой свадьбой она все сомневалась: выходить замуж или нет. Отец ей тогда разъяснил ситуацию с военной прямотой и четкостью: мол, только такой настоящий мужчина, как Герман, и сумеет сделать из нее — никудышней клуши — нечто человекообразное. Она до сих пор помнила, как впервые отведала мужниного кулака и прибежала к отцу жаловаться. Тот указал ей на дверь, заявив, что хорошую жену муж лупить не станет. Значит, заслужила.

При одном только этом воспоминании у нее на глаза слезы наворачивались. Если бы только она могла оказаться где-нибудь далеко-далеко! В тридевятом царстве. Подальше от мужа, подальше от отца, который наверняка и теперь слушать ее не станет.

Стемнело. Стемнело резко, в одну секунду. Диана подняла голову и сквозь пелену слез посмотрела на небо. Смеркалось. Неужели она так долго просидела здесь в одиночестве? Диана поднялась. Мысли внезапно прояснились. А чего это, собственно, она так расстраивается? В конце концов, на Германе свет клином не сошелся. Она и без него может прекрасно прожить. И к отцу она не станет возвращаться. Вот еще! Сначала надо подумать о том, куда поселиться на первое время. У нее есть собственный счет. Она прикинула, на сколько хватит этих денег. Если тратить с умом и аккуратно, то надолго. Надо будет снять квартиру, маленькую. Лучше, однокомнатную. Поселиться где-нибудь на отшибе, и ни в коем случае не проболтаться Герману, иначе силой привезет обратно в этот ненавистный ей дом.

Кстати о доме, она же с собой ничегошеньки не взяла! Ни сумки, ни кошелька, ни карточки! Диана вытерла набежавшие на глаза слезы и решительно одернула подол простенького платья, в котором ходила дома, да так в нем и отправилась «прогуляться» по лесу. Придется возвращаться. Диана вдохнула полной грудью прохладный, чуть сладковатый вечерний воздух, напоенный ароматами леса. Почему-то возвращение ее нисколько не пугало. Она даже представила себе, как входит, как поднимается к себе в комнату на втором этаже, зажатую между туалетом и бытовкой для всяких домашних принадлежностей. Потом соберет вещи…

Она вскинула руку, отбрасывая челку со лба и… так и замерла. Рука светилась. Ее рука светилась розовато-золотистым счетом, расходясь в наступающей темноте яркими протуберанцами.

— О, Господи! — Диана нервно перекрестилась, достала крестик, висевший на шее, и поцеловала его, точно это могло избавить ее от наваждения.

Куда там! Не только рука — она вся светилась. И чем дальше, тем ярче. В наступающих сумерках она сама себе казалась настоящим ходячим фонарем. Для верности Диана вновь перекрестилась, но это помогло мало, если честно, совсем не помогло. Так, у нее шизофрения! Пора домой! Несчастной женщине вдруг показалось, что этот самый ненавистный ей дом — единственное прибежище, в котором она может спрятать голову под одеяло и избавиться разом от всех забот и неприятностей.

И вдруг, словно озарение, мелькнула мысль: а ведь именно это она и делала все сорок лет. И Герман долгие годы совместной жизни оберегал ее от всех неприятностей. Да она просто и не сталкивалась с таковыми! Она жила, точно тепличное растение.

Когда умерла ее лучшая подруга, кто устроил шикарные похороны? Герман. А когда ее троюродный племянник со стороны уже давно умершей матери попал в беду, кто вытаскивал его из тюрьмы? Герман. А каждый раз, когда сама она попадала в неприятности, кто приходил на помощь первым? Герман.

Диана тяжело выдохнула, и ей вдруг стало нестерпимо стыдно. Вот и выходит, как бы ни был плох Герман, а именно он все эти годы решал за нее все проблемы. И положиться ей больше не на кого. Разве только на себя. Но сама она — бестолковая недотепа. Вон, решила уйти из дома, так даже кошелька не захватила. И куда ее понесло без денег, без паспорта? А если нарвется на милицию? А если еще того хуже — бандиты? И как она собирается от них отбиваться? Она не то, что каратэ не владеет, так и бегать не умеет. По дому-то ходит — косяки оббивает, до того неуклюжа!

Диане стало не по себе. Так, все, погуляли, и хватит. Домой! Скорее домой! И Герман, верно, уже давно обыскался ее. Да, кстати, что-то странное. Уже вечер, а он за ней даже людей не послал? Может, с ним что-нибудь случилось?

Диана развернулась и торопливо направилась обратно к дому. Она помнила в точности откуда пришла, но лес казался ей совсем уж незнакомым. Вот здесь должно быть дерево: корявое, обожженное с одного боку. А оно куда-то пропало. А здесь рос гигантский куст малины, и его нет. Да что же это такое?

Женщина остановилась, озираясь по сторонам. Вот же правильно гласит пословица: пришла беда, отворяй ворота! Не было печали — черти накачали!

— Девонька…

Диана рывком обернулась. Еще секунду назад никого рядом не было, а теперь перед ней стоял невысокий мужичонка в драном тулупе, в кирзовых сапогах и шапке-ушанке с корявой палкой в руке, вместо посоха. Клочковатая седая борода топорщилась навроде мочала, один глаз явно косил, второй… второй часто мигал невпопад, и при этом кустистые брови обладателя такой незаурядной внешности то вздергивались, пропадая под шапкой-ушанкой, то опадали до самой переносицы.

— Ты… это… того… не гуляй тута… неча тебе тута…

— А-а-а! — Диана с воплем кинулась прочь, подальше унося ноги от страшного маньяка. В голове колотилась единственная мысль: сейчас догонит, сейчас догонит!

А дедок и не собирался догонять. Он с секунду стоял в недоумении, потом озадаченно поскреб узловатой пятерней затылок, совсем уж сдвинув шапку-ушанку на лоб, и недовольно проворчал:

— Экий народец нынче пошел… все больше темный да необразованный… вот ведь тетёха… лесовика испужалась… тьфу! — он смачно сплюнул и исчез.