Женька и миллион забот (СИ) - Ворошилова Лариса Александровна. Страница 91

Потому как крепкий, жилистый кулак Зинаиды Викторовны вписал Кирюшке прямиком в нос.

— Не дам убить надежду русской словесности! — в запальчивости кричала учительница, держа перед собой наготове целых два кулака.

— Чего она дерется! — спасательный раж схлынул, осталась лишь обида. — Нет, я, конечно, понимаю, у нас ни одно доброе дело не остается безнаказанным, но не до такой же степени… — пожаловался он, потирая ушибленный пятачок.

— Это мы, мы! — кричала Женька, торопливо спускаясь по крутым ступенькам лестницы.

— Женечка! — Зинаида Викторовна бросилась обнимать художницу с таким жаром и любовью, будто еще несколько часов назад не кидалась на нее с обвинениями во всех смертных грехах.

— Ой, Женечка! — вопила откуда-то из темноты горе-невеста. — А мы тут такого натерпелись! Такого натерпелись!

— Ничего себе: приложила! — ныл Кирюшка, потирая пушистой лапой ушибленный пятачок.

— Да ладно тебе! — Женька примирительно погладила Кирюшку по голове. — Нечаянно же.

— Ага! Тебе бы так! Она же меня не просто кулаком треснула, она меня того… ментально долбанула… от всей души, что называется.

— А это кто? — строго, по старой учительской привычке, поинтересовалась Зинаида Викторовна, указывая на Кирюшку.

Похоже, ее нисколько не смущало, что какое-то необычное существо, похожее на медвежонка-маломерка, летает по подвалу и качает права.

— Это Кирюшка, ангел.

— Ангел? — озадаченно переспросила Зинаида Викторовна.

— Где? — нахмурился профессор, появляясь в дверях.

— Да вот же!

— Ах, этот?

— Только не спрашивайте, где крылья! — голосом театрального трагика заорал Кирюшка, заламывая лапы. — Я этого не вынесу!

— Ой, ангелочек! Какая прелесть! — и Ниночка тут же полезла тискать несчастного пушистика, точно кошку или маленькую собачку. Кирюшка пытался от нее отбиваться, даже пару раз по рукам дал, но это помогало мало:

— Ах, ты моя лапочка! Сладенький мой! Иди к своей мамочке, пушистик! Ути-пути! — сюсюкала Ниночка, переходя с привычного русского на какой-то невразумительный лепет, каким обычно общаются с новорожденными.

— Руки! Уберите руки! Без рукоблудства, пожалуйста! Извращенка! — Кирюшка сновал туда-сюда по коридору, норовя увернуться от Ниночкиных объятий.

Не получилось, беременная оказалась проворней: чмок! Чмок! Чмок! А в ответ: тьфу! Тьфу! Тьфу!

Но тут на подмогу подоспел Дима, он уже привычным движением ухватил ангела за шкирку и спрятал к себе за пазуху. Ниночка сразу впала в уныние и даже попыталась пустить слезу, но не успела — ее опередил громкий бас, раздавшийся откуда-то сверху:

— Я — старший лейтенант Воронин! Все живы? Все здоровы? Пострадавших нет? Скорой помощи никому не требуется?

— Ура! — первой завопила эмоциональная Ниночка, подпрыгивая от счастья на одной ножке. — Ура! Наши пришли!

Огненно-рыжая голова Анны Михайловны сунулась в дверной проем:

— Так, братва, быстро выбирайтесь. Дело сложное, пленных допросить надо.

Допрашивали по-походному, в скором темпе и без затей, просто Анна Михайловна на глазах изумленных спецназовцев вытащила свой наградной «Макаров» и спокойно пообещала прострелить коленные чашечки каждому, у кого язык не развяжется. Жить ей все равно осталось мало, да и суд ветерану войны много не даст, а их до гробовой доски инвалидностью обеспечит.

Языки развязались сразу и без разговоров.

Чем больше рассказывали, тем безрадостней складывалась картина. Буравчик явно не собирался мелочиться.

***

— Да, дела, — почесал затылок старший лейтенант Воронин. Вообще-то он не имел права допрашивать арестованных, но! Анна Михайловна, шепнула ему пару слов на ушко, попросила позвонить знакомому генералу, и всё утряслось в течение двух минут. Женька знать не знала, какой-такой генерал, но уже ничему не удивлялась. У неё были другие заботы: она тихо, шепотом переругивалась с Кирюшкой:

— Ты же мог все их автоматы в каверну скинуть!

— Мог, — таким же заговорщицким шепотом ответствовал ей ангел, спецназовцев он боялся, и показываться в их присутствии опасался. Ниночка бегала, искала его по всему дому, Зинаиде Викторовне какой-то парень в камуфляжке оказывал первую медицинскую помощь, Николай Егорович от пострадавшей не отходил ни на секунду, другой рукой придерживая Веронику, точно боялся, что будущая невестка даст деру.

Женька с Димой сидели в уголке, и со стороны казалось, будто они мирно беседуют:

— Ну, так почему не сделал? Что, обязательно было шоу устраивать? — кипятилась Женька. Она перенервничала, и теперь ей хотелось на ком-нибудь отыграться. — Это же надо было придумать: прилепить автоматы к потолку! Умнее ничего придумать не мог?

— Женя, ты неправа, — вдруг заступился Дима, впервые за последние двадцать минут открыв рот. — Он всё правильно сделал.

— Вот! Вот! — тут же ответствовал ангел откуда-то из пустоты. — Послушай умного человека!

— Понимаешь, не будь оружия с их отпечатками пальцев, никакой суд не сумел бы доказать, что они вообще в чем-то виноваты.

— А свидетельские показания? А факты? — возмутилась художница.

— Какие факты? Похищали другие люди, этих, — Дима мотнул головой в сторону арестованных, — никто не видел. Наврали бы, что знать ничего не знали, и никто бы ничего не доказал. А теперь оружие с их отпечатками пальцев есть — прямое доказательство преступления. Понимаешь?

Женька надулась. Уж очень ей не хотелось признаваться в собственной недальновидности.

— А ты сам чего такой надутый, как мышь на крупу? — тут же накинулась она на Диму. — Ходишь, как в воду опущенный. Чего опять не так?

Писатель неловко заелозил на стуле.

— Ну, понимаешь, я давно уже занимаюсь единоборствами…

— ???

— И все как-то спарринги не получались. Боялся я контакта, понимаешь?

— ???

— Ну, это когда тебя кулаком в нос! — пояснил торопыга-ангел, как видно, припомнив недавний инцидент в подвале.

— !!!

— Каждый раз старался уходить от контакта, мне и тренер говорил, что именно в этом моя беда. Психологический барьер, всё понимаю, а поделать ничего не могу. А тут… — Дима замялся, — когда Савелий помог… ну, знаешь, это такое чувство, будто бы… будто бы я супермен. Всё могу.

В это время Воронин продолжал спорить с Анной Михайловной, которая кипятилась и требовала немедленно арестовать и Конявина, и Буравчика.

— Да не имею я права! — уж в который раз доказывал старой разведчице Воронин. — Вот когда заведут уголовное дело, когда прокурор выпишет санкцию на арест…

Но тут вклинился Кирюшка:

— Скажи ему, чтобы высылал группу к Конявинскому дому, — скомандовал он авторитетно.

— Это еще зачем?

— А я этому Конявину с Буравчиком такой облом устрою, что они еще долго икать по тюрьмам будут, — с явным садизмом прошептал ангел. — Они же сейчас оба в доме Конявина, ждут сообщения от своих людей, вот их тепленькими и надо брать…

Герман с Буравчиком и в самом деле сидели за столом, потягивая спиртное. Конявин — коньяк, а Бураков — водку.

— Ты, Коня, ситуации не просекаешь, — уже изрядно опьянев, наставительно вещал визави Буравчик, — свою игру затевать, — он покачал бритой головой, круглой, как шар. — Слабоват ты, а вот Папа тебе крышу даст. Кумекаешь? — Он опрокинул в себя водку, глотнул, занюхал ветчиной и помахал куском перед носом полупьяного Конявина, — Папа полезных людей жалует. А вот ты со своим карьером облажался. Ты думаешь, я не знаю, какаю ты игру ведешь?

В этот момент он локтем задел вилку, она упала на пол, Буравчик невольно проследил за ней взглядом и… увидел у себя под ногами аккуратный черный кейс.

— А это чо? — Буравчик потянулся, поднял кейс, положил на стол, открыл и… — Ни хрена себе!

Кейс был полон денег. Долларов. Под завязку.

Конявин заглянул и подавился красной икрой. Такую кучу денег он видел только в американских гангстерских боевиках.