Добрые предзнаменования - Гейман Нил. Страница 52

– У нас дней рождения нет.

– А я и не сказала, что есть. Я сказала, что это на их ожидание похоже.

( – На самом деле, – призналась женщина, – похоже, у нас вообще ничего нет. Кроме этого куска пиццы.

– В ней анчоусы есть? – спросил Сказз мрачно. В компании никто не любил анчоусы. Или оливки.

– Да, дорогой. Анчоусы и оливки. Берете?

Сказз печально покачал головой. С урчащим животом вернулся он обратно к игре. Большой Тед раздражался, когда был голоден, а когда Большой Тед раздражался, все оказывались порезаны.)

Новая категория появилась на экране машины. Теперь можно было отвечать на вопросы о Поп Музыке, Нынешний Происшествиях, Гладе или Войне. Байкеры явно гораздо меньше знали об Ирландском Картофельном Гладе 1846-го, Английском Гладе (не хватало всего) 1315-го, и гладе наркотическом (в Сан Франциско 1969-го), чем о Войне, но игрок по-прежнему имел безупречный счет, что время от времени подчерчивали звон, хруст и звяканье, когда машина выплевывала на свой поднос фунтовые монеты.

– Несколько проблемная погода на севере, судя по всему, – проговорила Ржавая.

Черный посмотрел на темнеющие тучи.

– Нет… По мне, все прекрасно. Вот-вот гроза начнется.

Ржавая посмотрела на свои ногти.

– Хорошо. Без славной грозы это не то будет. Есть какие мысли насчет того, насколько далеко надо нам будет ехать?

Черный пожал плечами.

– Несколько сотен миль.

– Я как-то думала, дорога подольше будет. Столько ждали, только чтобы несколько сотен миль проехать.

– Не путешествие – главное, – ответил на это Черный. – Важно прибытие.

Снаружи послышался рев. Это был рев мотоцикла с дефектным глушителем, сбоящим мотором, текущим карбюратором. Не надо было видеть мотоцикл, чтобы представить черные тучи, в которых он путешествовал, оставленные на его пути потеки масла, след из мелких мотоциклетных деталей и приспособлений, валяющихся на дорогах, где он проехал.

Черный подошел к прилавку.

– Пожалуйста, четыре чая, – попросил он. – Один черный.

Дверь кафе открылась. Молодой человек в грязной белой коже вошел внутрь, и вместе с ним ветер загнал внутрь пустые пакеты из-под чипсов, газеты и обертки от мороженого. Они танцевали у его ног, как возбужденные дети, а потом устало упали на пол.

– Вас четверо, да, дорогой? – спросила женщина. Она пыталась найти чистые чашки и чайные ложки – весь набор вдруг почему-то оказался покрыт легкой пленкой из смеси машинного масла и сушеных яиц.

– Будет, – ответил человек в черном, взял чашки с чаем и ушел назад к столу, где ждали двое его товарищей.

– Не видели его? – спросил мальчик в белом.

Они покачали головами.

Вокруг экрана машины возник спор (теперь на экране были показаны следующие категории: Война, Глад, Загрязнение и Pop Trivia 1962 – 1979).

– Элвис Пресли? "В" должно быть – в 1977-ом он помер, так ведь?

– Не. "Д". 1976. Я уверен.

– Да. В том же году помер, что Бинг Кросби.

– И Марк Болан. Смертельная штучка! Тогда "Д" нажимай. Давай.

Высокая фигура и не думала какую-то из кнопок нажимать.

– В чем дело? – спросил Большой Тед раздраженно. – Давай. "Д" нажимай. Элвис Пресли умер в 1976-ом.

НЕВАЖНО, ЧТО ЗДЕСЬ СКАЗАНО, – ответил высокий байкер в шлеме, – Я К НЕМУ И ПАЛЬЦЕМ НЕ ПРИКАСАЛСЯ.

Трое человек за столом мгновенно повернулись. Ржавая заговорила.

– Когда вы сюда попали? – спросила она.

Высокий человек прошел к их столу, оставив позади изумленных байкеров и свой выигрыш.

– Я НИКОГДА НЕ УХОДИЛ, – ответил он, и голос его был как темное эхо из ночных мест, холодная плита звука, серого и мертвого. Если б этот голос был камнем, в нем давным-давно были бы высечены слова: имя и две даты.

– Ваш чай остывает, господин, – бросил Глад.

– Много времени прошло, – добавила Война.

Сверкнула молния, за ней почти мгновенно последовало низкое рычание грома.

– Славная погода для нашего дела, – заметил Загрязнение.

– ДА.

Байкеров, что толпились вокруг игры, все более и более смущал этот обмен. Ведомые Большим Тедом, они прошаркали к столу и уставились на четырех незнакомцев.

От их внимания не ускользнуло, что у всех четырех незнакомцев на куртках была надпись «АДСКИЕ АНГЕЛЫ». И, на взгляд байкеров, выглядели они совершенно неправильно: для начала, слишком чистые; и никто из них не выглядел так, словно он когда-нибудь кому-то ломал руку только потому, что был воскресный день, и по телику ничего хорошего не было. И еще, одна была женщина, только едущая не позади на чьем-то мотоцикле, а имеющая свой собственный, словно у нее было какое-то на это право.

– Значит, вы «Адские Ангелы»? – спросил саркастично Большой Тед. Если чего настоящие «Адские Ангелы» терпеть не могут, так это байкерствующих по выходным [61].

Четыре незнакомца кивнули.

– И кто ваш глава?

Высокий Незнакомец посмотрел на Большого Теда. Затем он встал. Это было сложное движение; если бы на берегах морей ночи были раскладные стулья, они бы так открывались.

Казалось, он поворачивался целую вечность.

Он носил темный шлем, полностью скрывающий лицо. И , как заметил Большой Тед, шлем был сделан из очень странного пластика. Типа, ты в него глядишь, а все, что видишь – отражение своего лица.

ОТКРОВЕНИЯ, – проговорил он. – ГЛАВА ШЕСТЬ.

– Стихи со второго по восьмой, – добавил информации мальчик в белом.

Большой Тед зло уставился на четверку. Его нижняя челюсть начала выдаваться вперед, а маленькая голубая вена на лбу – пульсировать.

– И че ж это значит? – вопросил он требовательно.

Кто-то дернул его за рукав. Это был Барано. Под грязью он стал необычного серого оттенка.

– Значит, – пояснил он, – у нас проблемы.

А потом высокий незнакомец поднял руку в бледной мотоциклетной перчатке и приподнял забрало своего шлема; Большой Тед, впервые за свое существование, подумал, как бы было славно, если бы он прожил жизнь правильнее.

– Иисусе Христе! – простонал он.

– Я думаю, Он через минуту подъедет, – проговорил Барано потрясенно. – Думаю, ищет, где бы мотоцикл припарковать. Давай пойдем и, и вступим в клуб, развлекаться там будем, или чего еще.

Но неуязвимое невежество Большого Теда было его щитом и доспехами. Он не сдвинулся с места.

– Ух ты, – выдохнул он. – «Адские Ангелы».

Война ему лениво отсалютовала.

– Да, это мы, Большой Тед, – кивнула она. – Самые настоящие.

Глад кивнул.

– Старая Фирма, – сказал он.

Загрязнение снял свой шлем и встряхнул своими длинными белыми волосами, чтоб висели свободно. Он занял свое место, когда Мор, бормоча о пенициллине, ушел в 1936-ом. Если б старичок знал, какие в будущем возможности появятся…

– Другие обещают, – бросил он, – мы доставляем.

Большой Тед посмотрел на четвертого Всадника.

– Эй, вас я уже видел, – заметил он. – Вы были на обложке альбома «Голубого Улиточного Культа». И кольцо у меня есть с вашим… вашим… вашей головой на нем.

– Я ВСЮДУ БЫВАЮ.

– Ух.

Лицо Большого Теда было искривлено – думать ему было трудно.

– И что ж у вас за мотоцикл? – спросил он.

Гроза бушевала вокруг карьера. Веревка со старой машинной шиной на ней танцевала на ветру. Лист железа, напоминание о попытке построить на дереве дом, пытался сорваться со своих несерьезных креплений и улететь прочь.

Они столпились вместе, глядя на Адама. Он казался как будто больше ростом. Пес сидел и рычал. Он думал о всех запахах, которые он потеряет. В Аду не было никаких запахов, кроме запаха серы. А некоторые из них были… были… ну, точно было то, что у сук в Аду не было.

Адам взволнованно шагал по карьеру, возбужденно размахивая руками.

– Не будет конца нашему удовольствию, – говорил он. – Будут исследования и много всего другого. Думаю, я скоро заставлю старые леса опять расти.