Невеста Анатоля (Фантастические рассказы) - Нагродская Евдокия Аполлоновна. Страница 33
— А что это была за могила в парке, в Никоновке? — спросил я.
— Это в углу парка, у речки-то?
— Да.
— Это еще бабушка прежних владельцев похоронила там свою любимую болонку Аморку, — ответила спокойно Анна Семеновна.
РОМАНИЧЕСКОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ [16]
Посвящается
П. И. Федотовой
— Да-с, бывают в жизни человека случаи, когда охотнее веришь или хочешь верить, что это было колдовство, а не собственная глупость. Впрочем, то, что случилось со мной… Постойте, хотите, расскажу?
— Романическое приключение?
— Да, да, Анна Ивановна, самое что ни на есть романическое.
Вы улыбаетесь насмешливо, качаете головой, не верите, что у меня, старого холостяка, «прозаика» — как вы изволите величать, — было романическое приключение? А вот послушайте, может быть, это приключение и было причиной тому, что я не женился в то время, а если хотите, — то оно имело еще более важные последствия: оно заставило меня потерять всякое доверие к людям… Сейчас, сейчас, дайте закурить папиросу, и я не буду отвлекаться.
Это случилось как раз в тот год, когда я, окончив университет и проведя год в петербургском «вихре света», вдруг почувствовал желание очутиться на лоне природы, тем более что наступила весна и все стали разъезжаться.
Я отправился домой, в недра семьи. Все, казалось, улыбалось мне, все сложилось, чтобы я мог жить и наслаждаться жизнью.
Отец мой был человек с большими средствами, имение имел хорошее, благоустроенное, в двадцати верстах от губернского города.
Для меня было им приготовлено уже место чиновника особых поручений при губернаторе. Я был единственным сыном. Две замужние сестры мои приехали, чтобы повидаться со мной, одна даже издалека, из Италии, где ее муж был консулом.
И еще, к моему благополучию, подруга моей младшей сестры-барышни Любочка согласилась прогостить у нас лето.
Эта Любочка чуть не с четвертого класса гимназии занимала мои мысли.
Она была очаровательна со своей русой косой, румяным личиком и добрыми карими глазками.
А тут… теплые лунные ночи, начинающая желтеть рожь… венок из собранных вместе васильков на прелестной головке и в результате — клятвы в вечной любви.
Родители согласились, ее отец тоже, сестры радовались, ангелы с неба улыбались… вот тут-то чертям захотелось позабавиться.
Было начало августа, когда по делам службы мне пришлось переселиться в город, и я устроился в нашем городском доме.
Жара стояла удушливая, и только по вечерам я выходил немного пройтись.
В ту «роковую» ночь, совершая подобную прогулку, я замечтался.
Ночь была красоты неописанной — лунная, душная.
В двадцать пять лет влюбленный жених и не в такую ночь замечтается…
Я шел куда глаза глядят и очутился у «Старого дворца».
«Старым дворцом» у нас в городе называли дом, построенный каким-то екатерининским вельможей. Имущество, давно вымороченное, принадлежало городу, и город все собирался устроить во дворце больницу или богадельню, да не было денег на ремонт. Так и стоял старый дом с полугнилой колоннадой среди большого сада, окруженный с трех сторон высокой каменной стеной, а с четвертой — смотря с обрыва на реку своими заколоченными окнами. Об этом доме ходило множество легенд.
Рассказывали о криках и стонах, об окровавленных призраках, ломающих руки, о мелькающих по саду огнях.
Если бы на моем месте в ту ночь был суеверный человек, он бы пустился бежать, потому что, едва я сделал несколько шагов вдоль ограды «Старого дворца», как на стене вдруг появилась женская фигура. Она с минуту колебалась и потом соскочила на дорогу.
Прыжок был рискованный, и женщина слегка вскрикнула.
Она попробовала подняться на ноги, но опять с легким стоном опустилась на землю.
Я бросился к ней.
Она метнулась в сторону, как раненый зверь, сделав страшное усилие подняться, но не могла, и вдруг в руке ее блеснул револьвер.
Я остановился.
На этот раз ей удалось подняться, и она стояла, прислонясь к забору, и пристально смотрела на меня, не опуская револьвера.
Луна ярко освещала ее.
Я никогда не видел такого красивого лица, таких глаз, в которых в эту минуту горело отчаяние, бешенство.
Высокая, стройная и очень худенькая, она была одета в темное платье, слишком широкое и короткое для нее. Ноги ее были босы, а голова повязана красным платком концами назад, из-под которого на лоб падала прядь золотисто-белокурых волос.
— Позвольте мне вам помочь, вы ушиблись… Почему вы боитесь меня? — заговорил я ласково.
— Кто вы? И почему вы хотите помочь мне? — спросила она тихо.
Голос ее был низкий, но удивительно красивый.
— Моя фамилия Никонов — я чиновник особых поручений при губернаторе… Я хочу вам помочь, как, я думаю, всякий порядочный человек помог бы женщине в затруднительном положении.
— Что? — спросила она и с удивлением посмотрела на меня: вдруг лицо ее словно преобразилось, пропала резкая складка между бровей, сжатые губы полураскрылись, и это лицо, за минуту такое суровое и даже жесткое, озарилось чудесной улыбкой. Огромные светлые глаза глянули с такой мольбою.
— Да, да, помогите мне, — заговорила она умоляюще, торопливо пряча револьвер в карман, — спасите меня! Ах, я вижу, есть еще рыцари на свете. Только скорей, скорей, мне грозит опасность!
Она доверчиво протянула мне руки, и я помог ей выйти на дорогу.
Цепляясь за меня, она сделала несколько шагов, закусив губы от боли.
— Неужели нога вывихнута! — с отчаянием произнесла она. — Постойте… нет, нет! Ах, какое счастье! Я могу идти… только не скоро, а мне надо спешить, скорей, скорей, — заговорила она резко и глухо.
— Я понесу вас, — предложил я.
Она произнесла решительно: «Не надо».
И опять пристально, словно испытующе, посмотрела на меня.
В ее низком голосе прозвучала такая власть, что я сейчас же опустил руки, готовые подхватить ее.
Она оперлась на мою руку, и мы медленными шагами направились по дороге.
— Куда мне отвести вас? — спросил я после минуты молчания.
Вдруг она прижалась ко мне и, подняв на меня свои великолепные глаза, заговорила тихо и нежно:
— Хотите спасти меня? Спасти несчастную женщину от грозящей ей опасности — может быть, смерти… Если… если вы не поможете мне — я про… про… пропала!
— Конечно, я сделаю все, что вы хотите! Говорите, что я должен сделать? — сказал я пылко, взяв ее руку.
Ее рука сильно стиснула мою, и, еще теснее прижавшись ко мне, она заговорила дрожащим голосом:
— Мне негде спрятаться, а мне надо спрятаться… скорей… сейчас, иначе… Спрячьте, спрячьте меня где-нибудь! Где хотите! И чтобы никто не знал, никто не видел…
— Я вас спрячу у себя — идемте! — решительно проговорил я. — До моего дома недалеко.
Мы шли медленно.
Очевидно, каждый шаг причинял ей страшную боль и стоил больших усилий.
Она иногда останавливалась, закусив губы, слегка закинув голову, и ее рука судорожно, до боли сжимала мою руку.
Я… Я любовался этим страдальческим лицом и восхищался мужеством этой женщины.
Что, если бы какая-нибудь из наших барышень или дам попала в такое положение?
С трудом мы добрались до калитки нашего сада.
Я протянул руку, чтобы позвонить.
— Ради Бога! — схватила она меня за руку, — не звоните! Меня увидят!
— Как же быть? Калитка заперта.
— Я спрячусь здесь в кустах. Тогда позвоните — вам отворят, вы войдете, отошлете прислугу и впустите меня.
Я повиновался.
Когда через пять минут я привел ее в столовую, она опять схватила меня за руку, когда я хотел зажечь лампу.
— Не надо, с улицы увидят!
— Здесь ставни — увидят только свет. Успокойтесь, отдохните — я хочу предложить вам чего-нибудь покушать.