Дым и зеркала - Гейман Нил. Страница 13

И окна дома забрали ставнями, двери заперли огромными чугунными ключами, и сестры навещали его так же часто, как могилу старшего брата или несчастное существо, которое когда-то было их младшим братом, иными словами никогда.

Шли годы, девочки состарились, в детской под крышей поселились совы и летучие мыши, среди забытых игрушек свили себе гнезда крысы. Звери без любопытства смотрят на поблекшие гравюры на стене и пачкают своим пометом остатки ковра.

Глубоко на дне пиратского сундука Джек улыбается и ждет, храня свои секреты. Он ждет детей. Он может ждать вечно.

Пруд с декоративными рыбками и другие истории

Меня завораживает механизм создания текста, процесс письма. Эта история была начата в 1991-м. Были написаны три страницы, а потом, почувствовав, что слишком близко подошел к материалу, я ее бросил. Наконец, в 1994-м я решил ее завершить для антологии, составляемой Дженет Бер-линер и Дэвидом Копперфилдом. Я писал ее сумбурно на видавшем виды палм-топе «Атари Портфолио» в самолетах, машинах, гостиничных номерах, не заботясь о последовательности, набрасывая разговоры и воображаемые встречи, пока у меня не появилось достаточно уверенности, что все закончено. Тогда я упорядочил заметки: получившееся меня поразило и обрадовало.

Кое-что в этом рассказе — правда.

Когда я прилетел в Лос-Анджелес, лил дождь, и я поймал себя на ощущении, что повсюду меня окружают сотни старых фильмов.

В аэропорту меня ждал водитель лимузина в черной униформе, державший лист белого картона, на котором аккуратно и с ошибкой была выведена моя фамилия.

— Я повезу вас прямо в отель, сэр, — сказал водитель. Он, казалось, был несколько разочарован, что у меня нет при себе огромного багажа, который он мог бы поднести, одна только видавшая виды дорожная сумка с футболками, бельем и носками.

— Это далеко?

Он покачал головой.

— Минут двадцать пять — тридцать. Вы бывали раньше в Лос-Анджелесе?

— Нет.

— Что ж, я всегда говорю, Лос-Анджелес — город на тридцать минут. Куда бы вы ни поехали, вам всего тридцать минут пути, не больше. Вы откуда? — спросил он, когда мы выехали с территории аэропорта на скользкие, мокрые, забрызганные неоном улицы.

— Из Англии.

— Из Англии, да?

— Да. Вы там бывали?

— Никак нет, сэр. В кино видел. Вы актер?

— Я писатель.

Он потерял ко мне интерес.

По дороге он изредка ругался вполголоса на других водителей. Потом вдруг резко свернул в соседний ряд. Мы обогнали пробку из четырех машин в том ряду, по которому только что ехали.

— Один лишь дождичек, и все в этом городе вдруг забывают, как водить, — сказал он мне. Я поглубже вдавился в подушки на заднем сиденье. — Я слышал, у вас в Англии вечно идет дождь. — Это было утверждение, а не вопрос.

— Немного.

— Совсем не немного. В Англии дождь каждый день. — Он рассмеялся. — И густой туман. По-настоящему густой, непроглядный туман.

— Да нет, не совсем.

— Да что вы такое говорите? — недоуменно спросил он, переходя в оборону. — Я в кино видел.

Потом мы еще помолчали, по голливудскому дождю шуршали шины, потом он сказал:

— Попросите номер, в котором умер Белуши.

— Прошу прощения?

— Белуши. Джон Белуши. Он ведь в вашем отеле умер. Наркотики. Слышали про это?

— А. Да.

— Про его смерть кино сняли. На его роль взяли какого-то толстого мужика. Совсем был на него не похож. Но истинной правды про его смерть вам никто не скажет. А ведь он, знаете ли, был тогда не один. С ним были еще два парня. Кинокомпаниям лишних проблем не надо. Но когда водишь лимузин, много разного слышишь.

— Правда?

— Робин Уильяме и Роберт де Ниро. Они с ним были. Все как один кокса нанюхались.

Здание отеля оказалось белым шато в псевдоготическом стиле. Попрощавшись с шофером, я зарегистрировался. Про номер, в котором умер Белуши, я не спросил.

К моему коттеджу в швейцарском стиле я шел под дождем, неся дорожную сумку в одной руке, в другой сжимая связку ключей, которые, по словам портье, откроют мне всевозможные ворота и двери. В воздухе пахло мокрой пылью и почему-то микстурой от кашля. Были сумерки, почти темно.

Повсюду плескалась и капала вода. Она бежала ручейками и речушками по внутреннему двору, стекала в небольшой выложенный камнями прудик в углублении между двух дальних стен.

Я поднялся по лестнице в сырую маленькую комнату. Не самое лучшее место для звезды, чтобы умереть.

Кровать казалась слегка влажной, дождь выстукивал доводящий до сумасшествия ритм по кондиционеру.

Я немного посмотрел телевизор — повторный показ отстоя: «Ваше здоровье!» незаметно перешло в «Такси», которое, мелькнув черно-белым, превратилось в «Я люблю Люси» [9], — потом побрел спать.

Мне снились неумолчно лабающие барабанщики всего в тридцати минутах езды.

Разбудил меня телефон.

— Эй-эй-эй? Ты добрался о'кей?

— Кто это?

— Джейкоб со студии. Значит, завтракаем вместе, эй-эй?

— Завтракаем…

— Нет проблем. Я заберу тебя из отеля через тридцать минут. Столик уже заказан. Нет проблем. Ты мои сообщения получил?

— Я…

— Послал их вчера вечером по факсу. Пока.

Дождь перестал. Солнечный свет был ярким и теплым: истинно киношный голливудский свет. Я дошел до главного здания, ступая по ковру из раздавленных эвкалиптовых листьев — вот откуда медицинский запах вчера вечером.

Мне выдали конверт с листами факса: моя программа на следующий день, несколько приветственных записок на компьютере с рукописными каракулями на полях, где говорилось что-то вроде: «Это будет блокбастер!» и «Ей-богу, это будет крутой фильм!» Факс был подписан Джейкобом Клейном, очевидно обладателем голоса в телефоне. Я никогда не имел никаких дел с Джейкобом Клейном.

К отелю подъехала маленькая красная спортивная машина. Я направился к ней. Водитель вышел и мне помахал. У него была аккуратная бородка с пробивающейся сединой. Под такую улыбку, как у него, вероятно, кредиты в банке дают. Перед собой он держал свой экземпляр «Сынов человеческих».

Это был Джейкоб. Мы пожали друг другу руки.

— А Дэвид приедет? Дэвид Гэмбл?

С Дэвидом Гэмблом я обговаривал детали поездки, не совсем при этом понимая, какова его роль. Продюсером он точно не был, а о себе сказал только, что «работает над нашим проектом».

— Дэвид больше на студии не работает. Теперь проектом заправляю я и хочу, чтобы ты знал: на мой взгляд, твоя книга просто нечто.

— Это хорошо? Мы сели в машину.

— Где переговоры? — спросил я. Он тряхнул головой.

— Это не переговоры, — объяснил он. — Это завтрак. — Поскольку вид у меня, наверное, был озадаченный, он надо мной сжалился. — Этакая предварительная встреча, — объяснил он.

Мы поехали в небольшой мини-молл где-то в полумиле от отеля, а по дороге Джейкоб рассказывал, как ему понравилась моя книга и как он вне себя от радости, что «участвует в проекте». Он сказал, что это его идея поселить меня в такой гостинице.

— Голливуд почувствуешь изнутри, «Четыре времени года» или «Ма Мэзон» ни за что тебе такого не дадут, правда-правда.

А потом спросил меня, поселили ли меня в то шале, где умер Джон Белуши. Я ответил, что не знаю наверняка, но сомневаюсь.

— Знаешь, кто у него был, когда он умер? Кинокомпании потом все замяли.

— Нет. Кто?

— Мерил и Дастин.

— Ты говоришь про Мерил Стрип и Дастина Хоффмана?

— Ну да.

— А ты откуда знаешь?

— Земля слухами полнится. Это же Голливуд. Сечешь? Я кивнул, как будто просек, но на самом деле ничего не понял.

Говорят, что книги сами себя пишут. Это ложь. Книги сами себя не пишут. Вам даже трудно представить себе, сколько размышлений, исследований, боли в пояснице, времени и работы требуется для их написания.

За исключением «Сынов человеческих». Они, пожалуй, сами себя написали.