Цена соли (ЛП) - Хайсмит Патриция. Страница 5

— Уведо…чего? — равнодушно произнес он, и Тереза развернулась и вылетела из кабинета, боясь разрыдаться на месте. Ричарду было легче — он жил дома, с семьей, поэтому всегда был веселым и добродушным. А еще ему было легче откладывать деньги. Он накопил две тысячи за два года службы во флоте, и еще тысячу за год после списания на берег. А сколько времени понадобится ей, чтобы накопить полторы тысячи долларов, которых стоило членство в Профсоюзе театральных дизайнеров? После почти двух лет в Нью-Йорке у нее было только пятьсот долларов из всей суммы.

— Помолись за меня, — сказала она деревянной фигурке мадонны, стоявшей на книжной полке. Это была единственная красивая вещь в ее квартире — вырезанная из дерева мадонна, купленная ею в первый месяц после приезда в Нью-Йорк. Хотелось бы ей найти для нее в комнате местечко получше, чем эта уродливая книжная полка. Полка смахивала на кучу ящиков из-под фруктов, поставленных друг на друга и выкрашенных в красный цвет. А ей до боли хотелось, чтобы полка была цвета некрашеного дерева, гладкая на ощупь и натертая воском.

Она спустилась в гастроном, купила шесть банок пива и кусочек сыра с плесенью. А когда поднялась в квартиру, вспомнила, что вообще-то собиралась пойти в магазин за мясом к ужину. Они с Ричардом собирались сегодня поужинать вместе. Теперь планы могли измениться, но она не любила отступать от намеченного там, где дело касалось Ричарда. Она уже почти собралась снова сбегать в магазин за мясом, но тут раздался долгий звонок. Ричард. Она нажала кнопку, отпиравшую дверь подъезда.

Ричард взлетел по ступенькам, улыбаясь.

— Фил не звонил?

— Нет, — сказала она.

— Хорошо. Значит, он придет.

— Когда?

— Через несколько минут, думаю. Он, наверное, долго у нас не пробудет.

— Это действительно похоже на настоящую работу?

— Фил говорит, да.

— Ты знаешь, что это за пьеса?

— Я ничего не знаю кроме того, что им нужен кто-то для подготовки декораций, так почему не ты? — Ричард критически ее осмотрел, улыбаясь. — Ты сегодня выглядишь превосходно. Не нервничай, хорошо? Это всего лишь маленькая труппа в Вилладж, и у тебя, возможно, больше таланта, чем у всех остальных вместе взятых.

Она взяла пальто, которое он бросил на стул, и перевесила его в чулан. Под пальто обнаружился рулон бумаги для набросков, который он принес из художественной школы.

— Нарисовал сегодня что-нибудь великое?

— Да так. Это то, над чем я хочу поработать дома, — небрежно ответил он. — Сегодня у нас была рыженькая модель, знаешь, та, что мне нравится.

Терезе хотелось взглянуть на его набросок, но она понимала, что Ричард наверняка не считает его достойным. Несколько его первых работ были хороши, как тот маяк в синих и черных тонах, что висел над ее кроватью, и который он написал, когда еще служил во флоте и только начинал рисовать. А вот люди у него получались куда хуже, и Тереза сомневалась, что когда-нибудь положение улучшится. Колено его коричневых плотных брюк было замазано пылью от угольного карандаша. Под рубашкой в черно-красную клетку на нем была надета футболка, на ногах — мокасины из оленьей кожи, и от этого его большие ступни выглядели как бесформенные медвежьи лапы. «Он больше смахивает на лесоруба или профессионального спортсмена, — подумалось Терезе, — чем на кого-то еще». Ей легче было представить его с топором в руке, чем с кистью художника. Однажды она видела, как он рубил топором дрова во дворе, на заднем дворе своего дома в Бруклине. Если он не докажет своей семье, что делает какие-то успехи в живописи, то этим летом ему, возможно, придется поработать в бизнесе своего отца и переключиться на заправку газовых баллонов, а также открыть филиал в Лонг-Айленде, чего и добивался от него отец.

— Ты работаешь в эту субботу? — спросила она, все еще опасаясь говорить о работе.

— Надеюсь, что нет. А ты свободна?

И она тут же вспомнила, что нет.

— Я свободна в пятницу, — сказала она смиренно. — В субботу мы работаем допоздна.

Ричард улыбнулся.

— Это заговор.

Он взял ее руки и обернул их вокруг своей талии, его беспокойная ходьба по комнате прекратилась.

— Может быть, воскресенье? Мои родители спрашивали, можешь ли ты прийти на ужин, но нам не придется долго оставаться. Я могу одолжить грузовик, и мы могли бы поехать куда-нибудь во второй половине дня.

— Хорошо.

И ей, и Ричарду нравилось сидеть в кабине большого грузовика, рулить, куда глаза глядят и чувствовать себя свободными, как ветер. Она опустила руки. Она всегда чувствовала себя неловко и глупо, обнимая Ричарда за талию — это было все равно, что стоять и обниматься с деревом.

— Я ведь купила бифштекс на вечер, но у меня его украли в магазине.

— Украли? Откуда?

— С полки, где стоят наши сумки. У работников, которых они нанимают на Рождество, нет своих постоянных шкафчиков.

Сейчас она улыбалась, но днем она едва не рыдала. «Волки, — подумала она, — стая волков, ворующих кровавый кусок мяса только потому, что это пища, бесплатная еда». Она спросила продавщиц, видели ли они что-нибудь, но они все отрицали. «Приносить мясо в магазин не позволяется», — с негодованием сказала миссис Хендриксон. Но что делать, если все мясные магазины закрываются в шесть вечера?

Ричард откинулся на спинку дивана-кровати. Его губы были тонкими, а линия рта неровной, чуть скошенной вниз, и это придавало его лицу двойственное выражение — вид иногда был смешной, иногда полный горечи, и его довольно пустые и ясные голубые глаза никак не проясняли это противоречие. Он произнес медленно и насмешливо:

— Ты сходила в бюро находок? Потерялся один фунт мяса. Откликается на имя Фрикаделька.

Тереза улыбнулась, глядя на полки на своей махонькой кухоньки.

— Ты думаешь, это смешно? Миссис Хендриксон как раз и предложила мне спуститься вниз в бюро находок.

Ричард гулко расхохотался и встал.

— Вот банка кукурузы, и у меня есть зелень для салата. И есть хлеб с маслом. Мне сходить за замороженными свиными отбивными?

Ричард протянул длинную руку поверх ее плеча и взял с полки буханку ржаного хлеба.

— Ты называешь это хлебом? Это плесень. Посмотри на него, он же голубой, как задница мандрила. Почему ты не ешь хлеб сразу же, как только его покупаешь?

— Я использую его как фонарик, чтобы присвечивать себе в темноте. Но раз он тебе не нравится… — она забрала у него хлеб и выбросила в пакет для мусора. — И вообще, я не этот хлеб имела в виду.

— Покажи мне хлеб, который ты имела в виду.

Рядом с холодильником пронзительно зазвенел дверной звонок, и она поторопилась к кнопке.

— Это они, — сказал Ричард.

На пороге возникли двое молодых людей. Ричард представил их, как Фила МакЭлроя и его брата Денни. Фил оказался совсем не таким, как ожидала Тереза. Он не выглядел ни собранным, ни серьезным, ни даже особо умным. И он едва взглянул на нее, когда их представляли друг другу.

Денни стоял с пальто, перекинутым через руку, пока Тереза не взяла его. Она не смогла найти дополнительной вешалки для пальто Фила, и Фил взял его снова и бросил на стул так, что его половина свесилась на пол. Старое грязное двубортное пальто. Тереза подала пиво, сыр и крекеры, прислушиваясь в надежде, что разговор Фила и Ричарда перейдет, наконец-то, на ее работу. Но они говорили о том, что случилось с тех пор, как они в последний раз виделись в Кингстоне, в штате Нью-Йорк. Там прошлым летом в течение двух недель Ричард работал в придорожном кафе над настенной живописью, и там же официантом работал и Фил.

— Вы тоже работаете в театре? — спросила она Денни.

— Нет, — ответил он. Он не то стеснялся, не то скучал и хотел поскорее уйти. Он был старше Фила и чуть более плотного телосложения. Его темно-карие глаза задумчиво осматривали обстановку комнаты — предмет за предметом.

— У них ничего нет, кроме режиссера и трех актеров, — сказал Фил Ричарду, откинувшись на диване. — Парень, с которым я однажды работал в Филадельфии, теперь ставит эту пьесу. Раймонд Кортес. Если я вас рекомендовал, то уж точно вы будете в деле, — сказал он, взглянув на Терезу. — Он обещал мне в пьесе роль второго брата. Пьеса называется «Мелкий дождь».