Певчее сердце (СИ) - Инош Алана. Страница 14

— Давай попробуем? — предложила она Владе, когда сил противиться наваждению не осталось.

Та была не против. Обе работали достаточно много, но всё же ведущая роль в обеспечении семьи принадлежала Владе, она отвечала за финансовую стабильность. Они решили, что рожать будет Мария, но на этом пути их поджидали беды и разочарования. И деньги в этом случае решали далеко не всё.

Препятствием к материнству вдруг выступил собственный организм Марии, который то ли не мог, то ли не хотел удержать в себе эмбрион. После двух выкидышей Мария была готова отчаяться, но врач подсказал выход: если организм Марии отторгал собственные яйцеклетки, то, может быть, он принял бы чужой эмбрион? Вернее, эмбрион из яйцеклетки любимого человека. Одним словом, не отказался бы он выносить ребёнка Влады?

Такая постановка вопроса оказалась спасительной. Если себя организм Марии стремился наказать (голос по-прежнему не восстанавливался окончательно, прорезаясь лишь эпизодически), то к вынашиванию ребёнка любимой женщины он отнёсся в высшей степени ответственно. Сидя на кушетке в кабинете врача, Мария плакала от счастья: подтверждённая пятинедельная беременность была стабильна. Предыдущие два выкидыша произошли на более ранних сроках, и сейчас была надежда, что всё идёт хорошо.

В защитном жесте рука Марии лежала на ещё плоском животе, в котором теплилась новая жизнь. А рука Владиславы обнимала её за плечи.

— Всё хорошо, Машунь. Всё получилось.

Вот миновали шесть недель... И семь. И восемь. Вот уже четырёхмесячный животик слегка округлился под платьем, а Мария всё боялась: а вдруг не получится? Вдруг они потеряют и эту кроху? Пятый месяц, УЗИ.

— Поздравляю. Вы ожидаете девочку, — сказала врач по-английски.

Всю беременность Марию мучили то недомогания и тошнота, то дикий аппетит. Если раньше свою природную склонность к полноте ей удавалось держать в рамках приличий, то сейчас её организм как с цепи сорвался. К девятому месяцу на весах было сто килограммов — при том, что привычный вес Марии при росте метр семьдесят колебался около цифры шестьдесят восемь.

— Я пока тебя носила, тоже тридцатник набрала, — утешала по Скайпу мама. — Отец твой в шоке был, хе-хе! А слышала бы ты, как врачиха орала! Мол, разжирела, как свиноматка. Ой, да плюнь ты и не парься! Пока будешь кормить — само уйдёт. Половина улетит со свистом — только в путь. А остальное — сбросишь. Зарядочка по утрам и жрать поменьше — очень помогает.

От своего английского врача Мария подобных грубостей не слышала. Тот сдержанно отмечал, что набор веса у неё слегка превышает ожидаемые показатели, и рекомендовал тщательнее следить за питанием. Вездесущие папарацци умудрялись щёлкать её в таком неприглядном виде, а потом эти, с позволения сказать, фотки появлялись в жёлтой прессе. «Звезда оперы Мария Климова за беременность набрала свыше 30 кг», «Материнство или фигура — непростой выбор», «Звезда первой величины — можно ли объять необъятное?» Увидев последний заголовок, Мария разрыдалась. Это был предел беспардонного хамства и бестактности. Владислава, сжав губы, пообещала подать на интернет-издание в суд, что и сделала в ближайшем времени.

Из-за состояния сердца и крупного ребёнка естественные роды Марии были противопоказаны, и дочка появилась на свет путём кесарева сечения под эпидуральной анестезией. Не обошлось без приключений: в течение тридцати секунд сердце Марии стояло, прибор регистрировал прямую линию. Она не запомнила, что было там, за гранью, но ей показалось, что ей приснился папа. Он сидел за столиком на своей могиле и говорил, как хорошо она всё тут сделала. Особенно удалась сирень, которую она посадила.

Тридцать секунд клинической смерти вышли на зигзаг сердечного ритма — в момент, когда из неё извлекали малышку, сердце снова сделало удар, прибор запищал. «Пи» — закорючка. «Пи» — закорючка. Мария видела, как русская ассистентка врача-акушера перекрестилась: «Едрить твою...» — скорее угадывалось, чем послышалось. «И мат отечества нам сладок и приятен», — крутилась в голове Марии переиначенная строчка из классики.

Мама внучку увидела снова через видеозвонок по Скайпу.

— С каким весом родилась-то?

— Четыре семьсот, — призналась Мария, смущённо грызя ноготь. — Думаешь, много?

— Нормально! — одобрила мама. — Наш человек. Ты родилась — четыре девятьсот.

Сразу после родов весы показали минус десять килограммов, но в зеркало на себя Мария всё ещё без боли смотреть не могла. Ужасные растяжки. Отвратительные целлюлитные ляжки и обвисший живот, а грудь — как две дыни сорта «торпеда», переполненные молоком. На них под кожей ветвились голубые жилки.

Но новая реальность затмевала собой всё это. Она стоила тридцати секунд за гранью земного мира, стоила девяти месяцев недомоганий, всех слёз и страданий. Эта реальность по имени Ксюша стоила каждой тревожной минуты ожидания и каждой слезинки, пролитой над двумя потерями, которые ей предшествовали.

На глазах Владиславы тоже были слёзы радости. Погружённая в иную реальность, Мария на какое-то время вообще забыла, что больше не может петь: каждый её день был наполнен новым смыслом. А вот у Ксюшки голос был, и ещё какой!..

— Восходящая звезда оперной сцены, — шутила Владислава.

Она работала больше прежнего, но «отрывалась» в другом: в их лондонских апартаментах была огромная, роскошно обставленная детская с массой игрушек, шкафчиками с детскими вещами, пеленальным столиком, качелями... Причём как для ребёнка, так и для Марии. На самом деле это были садовые качели с полукруглой крышей и сиденьем-скамейкой, но они безумно понравились Владе, и она купила их домой. Мария, покачиваясь на них, кормила и баюкала малышку, а иногда и сама дремала, уставшая от ночных кормлений.

Влада наняла для Марии с Ксюшей персонального водителя, который возил их к врачу, на прогулки, по магазинам. Не поскупилась она и на няню-помощницу, чтобы у Марии было время и для себя самой. Готовила и убирала квартиру домработница, а потом появилась вторая, и обязанности между ними разделились: одна готовила, вторая стирала и убирала.

— Четыре человека обслуживающего персонала — не много ли? — сомневалась Мария. — Это, конечно, здорово, но так я совсем обленюсь и превращусь в барыню. Мы с Ксюшей живём, как две королевские особы.

— В самый раз, моя принцесса, — засмеялась Владислава. — У моих девочек должно быть всё самое лучшее.

Посвятив себя семье, работала Мария очень мало: вспышки-пробуждения голоса становились всё реже и короче. За первый год дочкиной жизни она записала один диск и дала два небольших выступления в сборных концертах. На одном из них она спела дуэтом с Андреа Бочелли, на другом исполнила арию из своего репертуара. В качестве члена жюри в телевизионном конкурсе оперных певцов, который состоял из двенадцати выпусков, она поучаствовала тоже только один раз — на финальном этапе: работа на протяжении всего конкурса требовала частых и долгих отлучек из дома. Надо сказать, её временами прорезающийся среди молчания голос стал другим по тембру — более высоким, хрустально-звонким, летящим за все возможные человеческие пределы. В редкие моменты своего проявления он раскрывался мощно и ослепительно, и казалось, что извлечение звуков даётся Марии с необычайной лёгкостью. Непринуждённо, играючи она совершала голосом такие головокружительные трюки, разражалась такими нереальными, инопланетными трелями, что у слушателя иной раз возникало сомнение: а это вообще живой человек поёт? Не синтезированы ли эти фантастические звуки на компьютере? Но Мария доказывала: её голос — подлинный, не обработанный никакими программами. Критики говорили, что, несмотря на нечастое появление перед публикой, Мария перешла на абсолютно новый уровень мастерства, недостижимый для большинства смертных людей. Её диск, записанный в этой новой манере, разошёлся многомиллионным тиражом.

8. Привычка молчать

Ей казалось, что у них с Владой всё хорошо — не так, как раньше, но любые отношения развиваются и проходят разные стадии. Вот и у них сейчас был следующий этап — непростой, но по-своему прекрасный. Вот только в нём почти полностью отсутствовала интимная близость — сначала из-за нелёгкой беременности Марии, потом из-за иных причин... Из этих кирпичиков-причин вырастала стена, разделявшая их. Мария не могла смириться со своим новым телом, которое никак не хотело возвращаться к прежним формам. С одной стороны, она не была неухоженной клушей: когда Ксюша оставалась под присмотром няни, она имела возможность посещать фитнес-зал и салон красоты, ездить по магазинам одежды. А с другой... Это не особенно помогало. Её аппетит, разыгравшийся на последних месяцах перед родами, не унимался и после них. Это был даже не столько физический голод, сколько эмоциональная потребность в чем-нибудь вкусненьком. Из родильного отделения она выписалась с весом восемьдесят девять килограммов, а когда Ксюше исполнился год, весила уже девяносто семь. Опять этот проклятый центнер. Её привычная норма в шестьдесят восемь — семьдесят килограммов теперь казалась нереальной и недостижимой. Тогда она носила сорок шестой — сорок восьмой российский размер, а сейчас еле влезала в пятьдесят шестой.