Поверженный ангел (Исторический роман) - Коротков Александр Сергеевич. Страница 49

— Ничего, не тушуйся, — весело подмигнув Карлоне, проговорил Марко Гаи. — Ты у нас сейчас самый главный человек.

— Запомни: у тебя ключи, у тебя власть. А ума тебе не занимать, — заметил Лоренцо Камбини. — Ну, с богом!

Карлоне махнул рукой и, сделав знак своему отряду, вслед за Строцци вошел во дворец, не подозревая о великом значении этой минуты, ибо за ним впервые в истории Флорентийской коммуны в правительственный дворец вошел народ.

Томмазо Строцци оказался прав — кроме членов комиссии Восьми войны, во дворце не было ни души. Сер Нуто бесследно исчез.

— Может быть, во дворце есть потайной ход? — спросил Карлоне, после долгих и безуспешных поисков встретившись с Томмазо Строцци, Бенедетто Альберти и другими членами комиссии в Зале советов.

— Возможно, и есть, — ответил Строцци.

В этот момент в зал вошел Сальвестро Медичи в сопровождении важного и разодетого Джорджо Скали.

— Ах, Сальвестро, — воскликнул Строцци, бросаясь ему навстречу, — ты пришел как раз вовремя! Я только что собирался сказать Николо Карлоне, который здесь по желанию народа, что лучшего гонфалоньера справедливости, нежели Джорджо Скали, им не найти. И вот ты, словно угадав мои мысли, приводишь его сюда!

— Э, нет, синьоры, больно вы торопитесь, — возразил Николо. — Надо прежде народ спросить, что он скажет.

В сопровождении Восьми войны и расфуфыренного претендента на высшую должность в коммуне Николо Карлоне вышел на балкон и, замахав рукой, чтобы привлечь к себе внимание толпы, бурлившей внизу, крикнул:

— Чомпи! Народ Флоренции! Хотите ли вы избрать гонфалоньером справедливости Джорджо Скали, вот этого синьора, что стоит рядом со мной?

При этих словах Скали с достоинством помахал народу рукой.

Несколько мгновений площадь молчала, потом разом, как по команде, взорвалась криками:

— Нет! Не хотим! Не хотим Скали! Чем он лучше Перуцци? Чем он лучше Уголини? На что нам синьоры? Мы сами хотим быть хозяевами! Не хотим Скали!

Видя, что дела его ставленника совсем плохи, Сальвестро поспешно вышел вперед, к самым перилам балкона, и, напрягая голос, закричал:

— Да здравствует тощий народ!

Площадь ответила ему одобрительным воем.

— Верите ли вы мне? — продолжал Медичи, театрально раскинув руки. — Всю свою жизнь я болею душой за народ. В прошлом месяце я добился кое-чего для младших цехов. И вот сейчас я говорю вам: я знаю Скали, он честный, справедливый человек и искренний ваш друг.

Едва начав свою речь, Сальвестро понял, что говорит впустую, его не слушали. Под конец он уже сам не слышал своего голоса, потонувшего в яростных криках людей, стоявших внизу:

— Не хотим! Не хотим Скали! На что нам синьоры! Хотим сами!..

— Видишь, что творится? — проговорил он, обернувшись к Скали. — Я думаю, тебе лучше уйти в зал.

Он поднял руки и, когда крики немного утихли, закричал:

— Ладно! Ладно, будь по-вашему. Найдите достойного среди вас, пусть он возьмет знамя гонфалоньера и будет провозглашен синьором.

С этими словами он вынул платок, отер лоб, потом для верности вытер еще и лицо и повторил:

— Пусть он возьмет знамя, и вы сами провозгласите его гонфалоньером справедливости.

На площади началось движение, всегда возникающее в толпе, которая не знает, куда ей идти. Сальвестро не спускал глаз с того места, где рядом со знаменем гонфалоньера маячила высокая фигура аппретурщика Бетто ди Чьярдо. Ему показалось, что прошла целая вечность, прежде чем у знамени появился Микеле ди Ландо, с непокрытой головой, в старой, заплатанной рубахе, в сандалиях на босу ногу. Он быстро взглянул на балкон, встретился глазами с Медичи, который в ответ на его молчаливый вопрос едва заметно кивнул головой и снова вытер платком сухой лоб.

Ландо повернулся к толпе и, вскинув руку, крикнул:

— Знает ли меня кто-нибудь из вас?

Несколько голосов из толпы закричало:

— Знаем!

— Меня зовут Микеле ди Ландо, — продолжал Микеле. — Я чесальщик в мастерской мессера Алессандро Альбицци. Как и вы все, с детства живу в нужде и терплю всяческие притеснения. Чтобы не подохнуть с голодухи, моя мать на старости лет пошла в прачки. Вот как мы живем по милости синьоров!

— Верно! — закричали вокруг. — Знаем! Сами так живем!

— В Сан Лоренцо назвали меня среди синдиков! — крикнул Микеле.

— Знаем! Знаем!

Микеле быстро огляделся по сторонам и срывающимся голосом еще громче закричал:

— Хотите ли… Хотите, чтобы я стал во главе дел ваших?

— Хотим! — тотчас отозвалось несколько голосов.

— Хотим! Хотим! — тысячеголосым эхом повторила толпа.

— Тогда дайте мне знамя гонфалоньера и ступайте за мной! — крикнул Микеле.

— Дело! Иди! Мы пойдем за тобой! Мы за тобой! Бетто, отдай ему знамя! — загудела площадь.

Бетто ди Чьярдо в замешательстве оглянулся по сторонам, не зная, что делать. В этот момент из толпы выскочил Леончино ди Франкино, чуть ли не силой выхватил из рук растерявшегося аппретурщика Бетто знамя гонфалоньера справедливости и передал его Микеле ди Ландо.

— Иди! — крикнул он. — Мы пойдем за тобой!

— Слушай, что же это делается? — пробормотал Тамбо, хватая за рукав онемевшего от неожиданности Сына Толстяка.

— Сами виноваты! — со злостью буркнул тот. — Не подумали раньше, кого выбрать. А теперь уже ау, поздно. Слава богу, что хоть из наших, чесальщик…

Тем временем Ландо, неловко держа перед собой знамя гонфалоньера, словно заслоняясь им от людей, начал, пятясь, медленно отступать к воротам дворца. Восставшие двинулись было за ним следом, но он тотчас остановился и испуганно крикнул:

— Не двигайтесь! Стойте и не двигайтесь, пока я не отойду на десять шагов!

Недоуменно переглянувшись, чомпи остановились. Ландо, пятясь, отошел на почтительное расстояние, потом повернулся и быстро вошел во дворец. Восставшие последовали за ним. Те, что оказались в первых рядах, прошли за ним в Зал советов, остальные остались на лестнице и во дворе. В зале их ждал Сальвестро, окруженный членами комиссии Восьми войны. Поодаль со своим отрядом стоял Николо Карлоне. Джорджо Скали не пожелал присутствовать на церемонии избрания нового гонфалоньера и отправился переживать свою неудачу в одну из соседних комнат.

— Это и есть ваш избранник? — спросил Сальвестро, когда Ландо со знаменем гонфалоньера вошел в зал.

— Он и есть! Хотим Ландо! Пусть он будет гонфалоньером! — нестройно отозвалась толпа.

— Ну что ж, — проговорил Сальвестро, — да будет он во имя господа провозглашен синьором и гонфалоньером справедливости. Микеле ди Ландо, — продолжал он; подходя к Микеле и кладя ему руку на плечо, — следуй за нами на балкон. Ты избранник народа, пусть народ и провозгласит тебя гонфалоньером справедливости.

Глава девятая

в которой Коппо получает сперва поцелуй, а потом оплеуху

Пока по городу, странному и непривычному, словно осажденному врагом, бродили шумные толпы ликующих чомпи, в доме на углу улицы Черки и Собачьего переулка три подружки, оказавшиеся единственными обитателями палаццо Кане, если не считать Аньолы, ожидали мужчин, которых не видели почти трое суток. За все это время те ни разу не заглянули в палаццо Кане, даже ночевать не приходили, потому что не могли выкроить и часа на сон, обсуждая петиции, добывая оружие и хлеб для сотен людей, объясняя им, что и как надо делать, когда выступить и куда двигаться, подбадривая усталых и сдерживая чересчур ретивых, проверяя посты у городских ворот, мостов и делая еще множество разных дел, значительных и незаметных, однако одинаково необходимых для успеха восстания.

Оказавшись одни в пустом доме, когда по улицам с криками и гиканьем носились толпы возбужденных чомпи, женщины отчаянно трусили и на другой же день, наверное, сбежали бы, если б на рассвете в двери не постучался верный вздыхатель Аньолы — Коппо. Бывший садовник синьора Алессандро также всю ночь не находил себе места и поэтому чуть свет прибежал на улицу Черки. Нечего и говорить, что на этот раз строгая служанка была к нему гораздо благосклоннее. Ему даже милостиво разрешили взять старую, поржавевшую алебарду и остаться в палаццо Кане в должности привратника. Заполучив столь преданного телохранителя, женщины приободрились. Однако, когда подошло время завтрака, настроение у них снова упало, поскольку обнаружилось, что в доме не осталось провизии и добыть ее негде: лавки и харчевни были закрыты, в пекарнях погасили печи, а рынок уже который день не собирался.