Рыцарь Англии (ЛП) - Бей Луиза. Страница 57

— Что ты хочешь, чтобы я сказала?

Я точно не мог сказать, но ситуация, в которой мы оказались, казалась такой нелепой. Если она злиться на меня, то я хотел бы, чтобы она ругалась и кричала. Я готов был пройти через ее крики и ругань, я готов был пройти через все. Разве у нас не было чувств друг к друга, разве мы не делились своим мыслями? Разве мы не наслаждались временем, проведенным вместе? Я переживал из-за этой женщины, а она просто позвонила попрощаться, как будто мы были всего лишь коллегами по работе? Не может быть, чтобы вот так все закончилось между нами.

— Все кажется таким внезапным. Ты застала меня врасплох. Я надеялся встретиться с тобой перед отъездом. Я хотел сказать, что мне очень жаль насчет субботы. Ты не можешь просто вот так закончить наши отношения и сбежать. — Я не говорил ей, что никогда не чувствовал к женщине того, что чувствую к ней. Мне казалось, что для этого у нас есть время.

Она ничего не ответила.

— Итак, на этом все? — Спросил я.

— Я не понимаю, а что может быть по-другому, — ответила она. — У тебя есть твоя работа и…

— Я сказал, что извиняюсь, и ты знала, что у меня было судебное разбирательство…

— Речь идет не о той конкретной субботе, — отрезала она. — И не о каждой субботе. Речь идет о том, что я не хочу быть девушкой, которая будет довольствоваться крохами твоего времени, которые ты готов мне предоставить.

Я поморщился. Она говорила ужасные вещи.

— Мне, действительно, очень жаль. Я никогда не делал вид, что идеален, я привык беспокоиться только о себе, мне потребуется некоторое время, чтобы приспособиться. Вот и все.

— Я не могу позволить себе беспокоиться о тебе, Александр. Я как раз собираюсь наладить свою собственную жизнь. Я не хочу, чтобы меня снова пустили под откос. Я не позволю себе опять довериться мужчине, чтобы потом обнаружить, что он совсем не тот, за кого себя выдает. Я уже делала это раньше.

У меня сердце ушло в пятки.

— Сначала мы просто трахались, а потом танцевали на Беркли-сквер, и где-то в середине этого пути мои чувства изменились, и я начала хотеть большего. Я изменилась. Чем больше времени я буду проводить с тобой, тем больше ты причинишь мне боли, а я не могу этого допустить. Больше это никогда не повторится.

Я подвел Гэбби. И хотя я сожалел о том, что сделал, но не испытывал тогда такой настоящей боли. Но теперь агония разливалась внутри по всему телу.

— Извини. Ты заслуживаешь лучшего. — Это была правда. Она была совершенной.

— Ты очень особенный человек. Ты научил меня тому, чего я хочу в своей жизни. Ты показал мне, чего я заслуживаю — мужчину, способного поставить меня на первое место.

— Это была ошибка, и мне жаль, что я не могу ничего исправить. Мы можем хотя бы попытаться?

— Я не могу, Александр. Мне и так сейчас слишком больно, слишком глубоки к тебе чувства.

Я молчал. Мне не хотелось причинять ей еще большую боль — это последнее, чего бы я хотел.

— Прости меня, — сказал я.

— Не стоит. Нам есть, что вспомнить, наши несколько месяцев, проведенные вместе. У меня такое чувство, будто ты вдохнул в меня новую жизнь, и я всегда буду тебе за это благодарна.

Вдохнул в нее новую жизнь? Это она вздохнула в меня новую жизнь.

— Мы можем хотя бы оставаться на связи? Быть друзьями? — Я хватался за соломинку, но мне хотелось, чтобы она каким-то образом, не важно каким, я был согласен на все, оставалась в моей жизни.

Она вздохнула и одиночество внутри меня увеличилось. Я знал ее ответ еще до того, как она его озвучила:

— Может, когда-нибудь. Сейчас мне нужно… честно…

— Понимаю. — Я старался держать свой голос спокойным, хотя готов был чуть ли не упасть перед ней на колени и умолять дать мне еще один шанс.

— Спасибо тебе. Я серьезно, ты замечательный человек.

Но я оказался недостаточно хорош для нее. Я был не тем, кого она заслуживала, и поэтому она меня бросила.

Я провел Рождество в одиночестве гостиничного номера. Я заказал клубный сэндвич и бутылку виски, ни с кем не разговаривал, кроме обслуживающего персонала на ресепшен. Когда-то раньше, годы до этого, провести праздники одному было бы для меня идеальным способом, но в этом году мне казалось, что я одинокой, никому не нужный холостяк с пустой никчемной жизнью.

Я никогда особо не пил. Мне не нравилось, что мой мыслительный процесс притормаживался. Но на прошлой неделе, с тех пор как Вайолет уехала, ясная голова была последним, чего я хотела. Я очень хотел напиться. Каждое утро я просыпался трезвым, смотрел на часы до полудня, вставал с кровати, чтобы выпить виски.

Новости гремели в фоновом режиме, когда я налил свой второй стакан. Стук в дверь привлек мое внимание. На долю секунды я подумал, что Вайолет передумала и прилетела, чтобы спасти меня. Я проверил глазок и обнаружил горничную, стоящую за дверью.

Я открыл дверь, и девушка начала говорить похоже на румынском, хотя, возможно, на польском. Она протолкнулась мимо меня и начала убирать мою комнату. Я разорвал знак «Не беспокоить», висевший с самого Рождества, снаружи на двери.

— Извините. — Махнул знаком. Она повернулась, посмотрела на знак, пожала плечами и стала снимать простыни с постели.

Черт меня побери. У меня не было сил с ней спорить. Без сомнения, персонал отеля задавался вопросом, что, черт возьми, я столько времени здесь делал. Я оделся и схватил бумажник. Возможно, я могу пойти купить себе выпить моего любимого виски вместо того, чтобы заказывать из ресторана при гостинице.

Когда я вышел из лифта, поднял руку, чтобы загородиться от яркого света. Я провел последнюю неделю в темноте, надо было надеть солнечные очки.

Не зная, куда направляюсь, я вышел на улицу. Я не одел шарф, перчатки, не подозревая, что так холодно. Воздух жалил мое открытое горло, как виски, когда я поднял воротник пальто и засунул руки в карманы. Я подумал, что горничная скорее всего закончит через тридцать минут. Мне нужно было убить время, прежде чем я мог бы вернуться и вздремнуть.

Последние несколько недель подготовки к судебному разбирательству были жестокими, и сейчас сказывались на моем состоянии. Я работал безжалостно, а потом появилась Вайолет. Если бы я мог найти способ заснуть без алкоголя, тогда, возможно, я бы не просыпался от дикой боли, разрывающей меня посреди ночи. Такое чувство будто я был болен, хотя у меня не было температуры или каких-либо других симптомов, кроме агонии, поселившейся глубоко внутри, невозможно было точно описать, где она находилась, просто болело и все.

Я застонал, когда подошел к концу тротуара и увидел, где нахожусь — Беркли-сквер.

Но сейчас не было никакого пения соловьев. Не было прекрасной американки, с которой мне хотелось бы потанцевать. Мне было жалко себя и некуда было пойти.

Я прошел через ворота и сел на одну из скамеек рядом с местом, где танцевал с Вайолет всего несколько недель назад. Сгорбившись, я положил голову на руки. Как же так, все было так хорошо и так быстро все стало настолько ужасным? Как я умудрился все испортить, причем основательно?

Я вспомнил недели, когда расстался с Габби. Тогда я себя так не чувствовал. Как долго это будет продолжаться? Это сокрушительное опустошение внутри когда-нибудь оставит меня? Когда мы с Гэбби расстались, у меня было чувство вины и сожаления, но никакой боли. Или одиночества.

Разговор привлек мое внимание, и я сел прямо, увидел пару, рука об руку, прогуливающихся по парку, смеющихся, проводивших вместе день.

Мне нужно было выбраться отсюда. Я направился в противоположную сторону и повернул налево из парка. Но я еще не закончил мучить себя. Хилл-стрит была в пределах видимости, и мне захотелось пройтись по ней, вспомнить красивое лицо Вайолет у двери, когда я приходил к ней после работы, насладиться воспоминаниями о той ночи, когда мы впервые спали вместе, и всем временем потом.

Я замедлился, когда увидел ее дом. Как мне удалось ее отпустить?