Июль для Юлии (СИ) - Сунгуров Артур. Страница 20

Надо сказать, что Даша противилась больше для порядку, но потом соизволила отпустить, хотя и прочитала массу наставлений и нравоучений. Вечер прошел приятно — в выборе наряда для гулянья и музицировании, а ночью молодые люди снова сбежали на реку и плескались там до посинения. Юлия Павловна осмелела настолько, что переплыла речку дважды, лишь изредка кладя руку Василю на плечо — чтобы отдохнуть. На самом деле, это была отговорка, девушке просто нравилось касаться его, и через это прикосновение в нее словно вливались сила, уверенность и цыганский задор. Впрочем, была и ещё причина.

Сегодня она впервые заметила, какие шрамы покрывали его спину. Молодая кожа заживала быстро, но и тут, и там, виднелись выпуклые бороздки. Юлия Павловна легко коснулась их кончиками пальцев. Каждый из этих шрамов когда-то кровоточил, был живой, говорящей болью. Теперь шрамы на теле зажили, но зажили ли шрамы на сердце?

Василь чувствовал её осторожные прикосновения, но делал вид, что ничего не замечает. То, как она касалось его — и бережно, и тепло, было ещё одним доказательством, что судьба свела его с ангелом во плоти.

Предкупаленская ночь была особенно тихой и теплой. Василь нарочно замедлял шаг, чтобы растянуть на подольше удовольствие от прогулки. Юлия Павловна шла задумчиво, закусив травинку. Распущенные волосы, влажные ещё после купания, падали ей на лицо, и она машинально убирала их, закладывая пряди за ухо. Каждый жест её, каждое движение дышали теплом и той женственностью, что присуща исконно русским женщинам.

— А ведь это ужасно несправедливо, Вася, — сказала она вдруг.

— О чём вы, барышня?

— Ужасно несправедливо, когда у одних людей есть свобода, а у других нет.

— Угу, — промычал Василь. Ему не хотелось говорить об этом и портить прелесть вечера.

— Раньше я не задумывалась, а теперь…

— Давайте не будем сегодня ни думать, ни говорить о плохом? — предложил Василь. — Ведь завтра праздник.

— Праздник, да, — Юлия Павловна устремила темный взгляд на луну. — Вася, а ведь крепостные должны ненавидеть своих хозяев. Ведь с ними так жестоко обращаются. Бьют, продают, унижают…

— Некоторые и ненавидят. Знаете, как я барыню Белозерцеву ненавидел? Кажется, убил бы — и не пожалел ни на вот столечко, — от отмерил ногтём треть мизинца.

Барышня вдруг остановилась, пытливо вглядываясь ему в лицо:

— Меня вы тоже… ненавидите?

Василь смотрел на белое лицо, обращённое к нему с тревогой, и чувствовал, как нежность заполняет душу до самых потаённых уголков.

— Бог с вами, Юлия Павловна. Да как можно вас ненавидеть? Вы словно ангел. Разве ангелов ненавидят?

Она упрямо мотнула головой, и он понял, что она недовольна таким ответом.

У Василя хватило ума не продолжать разговор на подобную тему, к тому же впереди послышались голоса, и юная пара проворно юркнула в кусты, чтобы не быть застигнутыми. Притаившись в кустах, они переждали, пока мимо пройдут деревенские — пять или шесть девушек. Простоволосые, в неподпоясанных рубахах, они несли охапки цветов и весело, но боязливо переговаривались.

— Зачем это они ночью, с цветами? — спросила Юлия Павловна, когда крестьянки отошли достаточно далеко, и молодые люди могли без опаски вернуться на тропку.

— Так это колдовство такое, барышня, — начал Василь коварно, радуясь, что она позабыла невесёлые думы.

— Колдовство-о?

— А вы и не знали? В ночь на Ивана-Купалу надо собрать двенадцать разных цветов и положить под подушку, тогда приснится тот, кто уготован судьбой.

И Юлия Павловна тут же захотела нарвать двенадцать разных цветов.

Они провозились на лугу до росы, и Василь умылся ею — на удачу. Юлия Павловна тоже пожелала умыться, и теперь её милая мордашка блестела каплями, как крохотными бриллиантами.

— Расскажете потом, кто приснится? — спросил Василь посмеиваясь, когда подсаживал девушку в окно.

Она не ответила, но он готов был спорить на что угодно, что покраснела. Его так и распирало от желания узнать, кого она увидит во сне, но это было не в его власти, и оставалось лишь смириться и вздыхать тайком.

Стоя под окном, он слышал, как шелестела одежда, как Юлия Павловна вздыхала, устраиваясь в постели, потом стало тихо, а потом раздалось ровное лёгкое дыхание. Ангел уснул. Василь попинал камешки под окном прелестницы, убедился, что сон её ничто и никто не потревожит, и тоже отправился спать. Забравшись на сеновал и завалившись в душистую сухую траву, он блаженно вытянулся, припоминая все приятности прошедшего дня. Вот чудо, что рядом с Юлией Павловной даже оплеухи оказались не в тягость. Она заступилась за него. Она добрая. И хорошая. И красивая. Сегодня Василю думалось о ней без телесного жара, а с одной лишь нежностью. Он ждал, что ночью она присниться ему, как обычно, но вместо этого видел какую-то быструю реку — синюю, а посредине белую, из-за бурунов. От этого казалось, что река кипит. Василь опасливо зашел в воду, боясь обжечься, и обнаружил, что вода холодная, как камень.

Не просыпаясь, он зябко подтягивал озябшие ноги под слишком короткое для его роста одеяло.

А Юлии Павловне, загадавшей сон на суженого, снился бал. Она не была на балах ни разу, но сразу поняла, что это именно бал! По сверкающей зале кружились дамы в пышных нарядах и элегантные господа, а она стояла одна и чувствовал себя среди этих блестящих людей полевым цветочком в розарии. Кто-то взял её за руку и позвал по имени: «Жюли». Юлию Павловну никогда не звали на французский манер, и сначала она решила, что это Вася говорит с ней по-французски. Но рядом стоял совсем другой мужчина — белокурый, красивый, в военном мундире, с щеголевато подкрученными усиками.

Девушка вздрогнула и проснулась. Но не совсем, а чтобы перевернуться с боку на бок, поудобнее зарыться в пуховую перину, и уснуть уже без сновидений.

Глава VII

День Ивана-Купала начался с веселой возни во дворе. Дворовые — парни и девки, мужики и бабы — бегали друг за другом, обливаясь водой. Юлия Павловна любовалась на них из-за занавески, хлопая в ладоши и зовя Дашу посмотреть. Горничная ворчала, что ей недосуг глазеть, как голопятые резвятся, но потом все-таки снизошла.

К восьми поехали на службу, отстояли обедню. После по деревенскому обычаю мылись в бане, с вениками березовыми, смородиновыми, крапивными. Юлия Павловна, разомлевшая и благостная, была отправлена на послеобеденный отдых, а Василь с Дашей сели чаевничать.

Часа через два барышня проснулась, подали обед. Стряпуха кормила вкусно, хоть и по-постному. На стол поставили вареные яйца, политые сметаной с зеленым луком и укропом, рыбный пирог (пост-то не строгий) с линьками, пареную репку по старинному рецепту — краснобокую, мягкую, как вата. На сладкое подали малину с молоком и медом, компот из прошлогодних яблок. Потом собрались на гулянье.

Деревенские праздновали на лугу, возле речки. Там, где берега были пологие, а саму речку можно было перейти, не замочив портков.

Горничная вышла на крыльцо, провожая молодую пару:

— Смотри, Васька! Береги барышню. Если что — башку тебе сразу откручу!

— Не боись, теть Даша! — весело крикнул Василь на местном наречии и лихо прыгнул через голову, чувствуя необыкновенный прилив сил.

Юлия Павловна испуганно ахнула, Даша засмеялась. Василь пригладил растрепавшиеся от прыжка волосы и поклонился на обе стороны, передразнивая Немчину — прижимая ладонь к груди и шаркая ножкой. Тут засмеялась и барышня.

Василь смотрел на нее и не мог налюбоваться. Сегодня она была особенно хороша — румяная, веселая. Волосы заплетены в косу и украшены синим бантом. Под цвет банта был и простой деревенский сарафан, по сравнению с которым особенно белой казалась кофта из французского шелка с пышными рукавами, забранными на запястьях мягкими складками. На плечи барышне Даша набросила цветастый платок. Черный, с темно-красным узором. Юлия Павловна сложила его концы на груди, о чем Василь сразу же пожалел — так совсем не видно пленительных холмиков под тонкой тканью.