Флаги над замками (СИ) - Фламмер Нат. Страница 42

Иэясу поморщился:

— Ты все же порезал мне руку... — он показал кровь, стекающую по ладони на синий шелк. И медленно перевел взгляд на сидящего на постаменте Хидэёси, наблюдавшего за происходящим с явным интересом. Аж рот раскрыл, обезьяна старая. Впрочем, о чем это он? Хидэёси выглядел просто неприлично молодо. Иэясу помнил Токитиро, но даже когда они только познакомились с этим человеком, он выглядел значительно старше, чем сейчас. Тем не менее Иэясу ни с кем бы его не перепутал. Прозвище «Обезьяна», которое дал Ода Нобунага, было на редкость точным и емким. И отражало одновременно и внешность, и натуру Токитиро. Его лицо все время находилось в движении, и тело тоже. И даже если ничего не двигалось — пальцы, ноги, голова, то все равно создавалось впечатление, что этот человек в любую секунду готов сорваться с места.

— Я думал: ты умнее, Хидэёси. Или что ты все-таки любишь своего сына и хочешь его увидеть, — слова давались Иэясу с трудом. Приходилось следить за дыханием и больше не двигать руками.

— Глупости, маленькая шутка, ты что обиделся? — рассмеялся Хидэёси. — Раз твои потомки научились делать человеческие тела — слепят тебе новое, не обеднеют. А ты шустрый, тануки.

Иэясу поморщился. Не только от боли — он терпеть не мог слышать это прозвище из уст Хидэёси.

— Если бы ты был умнее, Обезьяна, ты бы догадался, что то, на чем ты сидишь своим бесхвостым задом, и есть та штука, которая «лепит тела». И если мы с Като Киёмасой устроим тут драку — от нее ничего не останется. И твой сын будет продолжать завывать в пустоте неупокоенной душой.

— Да как ты смеешь! — Хидэёси вскочил и сжал кулаки.

— Подумай. У тебя теперь полно времени на это. — Иэясу наконец вдохнул полной грудью и вышел из зала.

Оказавшись на улице, он понял, что до машины с оборудованием не доберется, об отеле даже речи не шло. Он чувствовал, как кровь стекает по его ногам, и надеялся, что многочисленные слои одежд хорошо ее впитают — в основном он и нарядился так, потому что ожидал от Хидэёси чего-то подобного. Рана уже почти закрылась, но от ходьбы разошлась снова.

Скамейка. То, что надо. Ему не потребуется много времени, чтобы залечить такое ранение, но нужен покой. Иначе все зарастет криво и будет потом болеть.

Иэясу сел на скамейку и откинулся на спинку. Проклятье, ну до чего же больно! И это еще только начало — дальше будет просто кошмар, когда рана начнет ужасно чесаться изнутри. Он поднял руку. На ней все еще сочился кровью порез. Обычно такая мелочь исчезает почти мгновенно. Но сейчас все силы направлены на более серьезное ранение.

Заметил ли Хидэёси? Судя по его словам, нет. А вот понял ли Киёмаса? А если да, то крайне важно — расскажет он своему господину или нет. Киёмаса очень, очень сильно изменился. Однако, вероятнее всего, его бывший хозяин еще не понял этого.

Все владеющие силой больше всего оберегали свою тайну. Не сам факт умения управлять стихиями и первостихиями — это как раз было почетным, и многие, кто был лишен такой способности, прибегали к фокусам, чтобы их тоже считали потомками богов. Но что именно дает тебе твоя стихия и каким элементом ты владеешь — держалось в строжайшем секрете. И доверяли его только самым близким друзьям. Даже дети не всегда знали, какой силой владеет их отец. А что поделать — в такое время вырос Иэясу: не раз бывало, что сын бил в спину отцу.

Иэясу считал такое отношение глупостью. Своего сына Хидэтаду, который наследовал силу, Иэясу обучил всему. Сначала нашел ему хорошего наставника, умеющего держать язык за зубами, а потом и сам.

А вот способности Хидэтады он скрывал едва ли не больше, чем собственные.

Ходили слухи, что Мори умеют видеть чужие элементы, а Мори Мотонари — так и вообще сами способности наделенных силой людей. Но Иэясу точно этого не знал. Да и сам Мори Мотонари умер, когда Иэясу еще был ребенком, а с его сыновьями ему не приходилось воевать. Да, интересная получается штука: то, что умеешь делать в бою, знают лишь твои друзья и твои враги.

...Но о том, что ты можешь, помимо сражения, не должен знать никто. О том, что Иэясу умеет залечивать свои раны, знал только Ода Нобунага. Он сам увидел те три пули, которые упали на землю, когда Иэясу снимал с себя доспех. И очень, очень громко ругался, что Иэясу не сказал ему, не доверился. А он в пылу боя даже и не заметил, что пули пробили его насквозь.

Дышать стало намного легче. Но теперь внутри стало так жечь и чесаться, что хотелось разодрать рану снова, чтобы как следует почесать себе кишки. Иэясу прикусил губу, на глазах выступили слезы. Ничего. Потерпеть. Совсем немного потерпеть.

Киёмаса рассматривал свой меч с некоторым недоумением. Ну как он мог промахнуться? Запутался в складках одежды? Да нет же, он отлично почувствовал, как клинок погружается в плоть. Вот же... неужели Иэясу и правда тануки? И сумел обвести его вокруг пальца?

— Ах-ха-ха, — его светлость тем временем явно не был расстроен и веселился от души, наблюдая за его лицом.

— Ты бы видел себя! Киёмаса Кривые Руки, вот как я буду тебя теперь звать. Или… ты промахнулся нарочно, а Киёмаса?

Киёмаса вздрогнул и опустил меч. И посмотрел на господина настолько ошарашенно и жалобно, что тот опять расхохотался:

— Ладно, ладно, я тебе верю. Иди сюда.

Киёмаса медленно подошел к помосту и снова опустился на колени:

— Мой господин...

— Встань, — Хидэёси спрыгнул вниз, — тут есть зеркало? Хочу посмотреть на себя.

— Я... я сейчас принесу, — Киёмаса вскочил и бросился к выходу.

— А ну стой!

Он замер.

— Успеешь. Как я выгляжу? Молодым? Здоровым?

— Да, ваша светлость! Очень здоровым и очень... молодым.

— Так, — на лице Хидэёси отразилось недовольство, — ты хочешь сказать, что я выгляжу как мальчишка?!

— Нет, что вы, мой господин, вы...

— Правду!

— Да, — Киёмаса опустил голову.

— Отлично!

Хидэёси пробежался по залу, повертел головой, зачем-то упал на землю и вскочил снова:

— Великолепно! — он схватил себя за прядь волос на виске и скосил глаза. — Ты смотри, смотри, Киёмаса! Они снова черные! Ни одного седого волоска, ни одного! И я могу согнуться, разогнуться, и даже вот так могу сделать, смотри! — он упал на пол, перевернулся на спину и задрыгал ногами в воздухе.

— Да, ваша светлость! Это восхитительно! — Киёмаса восторженно закатил глаза и разулыбался во весь рот. И слезы счастья хлынули из его глаз. Господин снова с ним. Он молод и здоров. И явно не держит на него обиды. А значит, все будет хорошо.

— Так, отлично, — Хидэёси поднялся на ноги, — а теперь можешь пойти и поискать зеркало. И верни обратно этот комок обиженного меха. Я не собираюсь его прощать, но он прав — пока он нам нужен.

Киёмаса коротко кивнул и вышел. И почти сразу увидел Иэясу. Тот сидел на скамейке возле ограды, за которой росли цветочные кусты, и вид у него был очень расстроенный. Киёмаса подошел к нему поближе и увидел слезы на его глазах. И сам тут же чуть не задохнулся от жалости. Тихо подойдя к Иэясу, он легонько тронул его за плечо:

— Ты... не переживай так. Господин обязательно тебя простит. Он отходчивый. Ты вернешь ему господина Хидэёри, и он точно тебя простит!

— Спасибо тебе, — Иэясу повернул голову и внимательно посмотрел в лицо Киёмасы. Вид у того был крайне удрученный и сочувственный. Было видно, что он действительно переживал за его, Иэясу, душевное состояние. Он еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Нет, все-таки Като Киёмаса ему ужасно нравился.

— На будущее — передай своему господину, что шутка была не очень удачной. Видишь ли, мы не «умеем лепить тела» в любых количествах. Это тело — одно-единственное, второй шанс, если хочешь. Потеряв его, мы умрем. И наша душа отправится туда, куда ей положено. Может, на круг перерождений, а может, еще куда. Вернувшись в этот мир, мы перестали быть ками. Пусть бережет мой подарок.

— О... — Киёмаса приоткрыл рот и уставился на Иэясу.

— Что? Ты не знал?