Шулер (ЛП) - Андрижески Дж. С.. Страница 32

Я стискиваю своё тело, дрожа и глядя на суровый ландшафт из темной и изрытой земли и извилистых земляных колей, прорытых в оледенелом снегу.

Горизонт, кажется, тянется бесконечно. Он прерывается лишь тяжёлыми обозами, которые тянут косматые лошади, топающие и бьющие копытами по обледенелой земле, теснящиеся к людям для тепла. Их ребра торчат через толстые зимние попоны.

Недалеко от меня в снегу лежит мужчина, его черты размыты из-за тонкого слоя воды, замёрзшего на его лице. Обледеневшие волосы торчат как сухая трава. Темные пятна цвета ржавчины выделяются на его груди и одной поднятой руке, пропитывают шерстяное пальто, которое покрывает исхудавшее тело. Его глаза застыли в выражении агонии.

Я смотрю на бескрайнюю бело-чёрную равнину. Я вижу ещё больше тел, линию, которая тянется к месту, где земля встречается с тяжёлым, темно-серым небом. Колонны дыма, раздуваемые ветром, ползут под облаками. Как будто звук внезапно возвращается, взрыв разрывает тишину.

Он громкий, но я понимаю, что он происходит на некотором удалении.

Приближается солдат, обходит тела.

Позади него ещё больше повозок застряли в грязи. Мужчины прислоняются к ним, чтобы защититься от холода. Некоторые из них кутаются в тяжёлые пальто, потирают ладони и дуют на пальцы, лица темнеют за серыми шарфами, но у большинства их нет. Один на моих глазах возится с телом, пытаясь содрать шерстяное пальто закоченелыми руками, топая и ломая лёд и кости своим сапогом.

Приближающийся солдат заговаривает с расстояния нескольких футов до места, где я стою.

- Хайль Гитлер, - говорит он, поднимая руку.

Я оборачиваюсь и вздрагиваю, увидев, как близко ко мне он стоит.

Ревик опускает руку после ответного салюта, одетый в зимнее пальто и фуражку немецкого вермахта. Дыхание срывается из его тонких губ густыми клубами пара. У него отросла борода, а его глаза отражают тёмные тона неба. Он одним сапогом поддевает застывшее тело в снегу перед ним.

- Они нашли ещё больше, верно? - говорит он по-немецки.

- Что? Нашли что, сэр?

- Светящихся глаз, - Ревик переводит взгляд. - Евреев. Коммунистов. Они хватают их живыми или просто расстреливают? - он слегка улыбается, в голосе звучит горечь. - Потому что нам бы не помешали пули.

Я таращусь на него, больше шокированная его глазами, чем словами.

Я никогда не видела такого выражения - ни у кого.

- Сэр, - солдат переводит дыхание. - Сэр, мы не можем оставаться здесь. Русская пехота идёт на юг от Ростова, двигается быстро. Бронетанковые войска застряли в нескольких милях отсюда...

- Отзовите их обратно, - говорит Ревик. - Тех, что в городе - тоже. Я так понимаю, их веселье исчерпалось. Или хотя бы их терпимость к запаху горящей плоти, - горечь граничит с тем, что кроется под ней - нечто более неукротимое, почти болезненно реальное. Скорбь исходит от него густым облаком, наряду с тяжёлым отчаянием, которое пересиливает все остальное.

- Делайте, как я сказал, лейтенант, - говорит он, когда другой колеблется. Однако когда солдат поворачивается, чтобы уйти, голос Ревика останавливает его.

- Есть новости от фон Рундштедта?

Я не могу оторвать глаз от лица Ревика, потерявшись в несчастье, которое там вижу.

- Сэр, - мужчина вновь колеблется, поворачиваясь. - Передовые дивизии были вынуждены повернуть назад. Фон Рундштедта, ну... заменили, сэр. Штаб заявляет, что по состоянию здоровья.

Лицо солдата краснеет под суровым взглядом Ревика.

- При следующей попытке нас возглавит генерал фон Рейхенау. Вы во главе Одиннадцатой, пока фон Рейхенау не получит возможности оценить наш статус.

Ревик кивает. Потопав, чтобы отряхнуть снег с сапог, он поворачивается, глядя на усеянное телами поле. Чувства исчезают из его глаз к тому времени, когда он завершает движение. Он стискивает руки в черных перчатках за спиной.

- А мои рекомендации Берлину? - произносит он. - Мы могли бы помочь им на Западе.

- Отклонены, сэр. Бловелт посчитал...

- Бловелт? - глаза Ревика превращаются в пепел. - Наш Фюрер больше не определяет стратегию восточного фронта? Это поручено его свинье?

Другой колеблется. Шагнув ближе, он понижает голос.

- Сэр, когда я говорил с этим мужчиной, у него были новости, сэр. Сообщение. Он утверждал, что знает вас, и рекомендовал мне помочь ему в этом... - голос мужчины умолкает, когда он видит, как прищурились глаза Ревика.

- Ну?

Мужчина делает вдох.

- Это по поводу вашей жены, сэр.

Лицо Ревика становится белее снега, падавшего вокруг них сухими хлопьями. Теперь он читает разум мужчины. Он больше не слышит слов, слетавших с его губ.

Мир блекнет вокруг обветренного лица безымянного солдата, ревностно рассказывающего что-то ему. Детали на мгновение остаются со мной - запах гниющих трупов и грязной одежды, горелой плоти, навеки отпечатавшейся в его разуме, знании, что друзья и даже родственники сгорели в тех печах, что люди делают это уже не только друг с другом.

Затем все это исчезло.

... Я резко дёргаюсь. Я в каком-то другом месте. Теперь уже в помещении, согретом огнём, который пылает в камине. Языки пламени отбрасывают танцующие тени на устаревшую комнату, которая здесь не кажется устаревшей.

Над камином висит зеркало. Свежие цветы благоухают в цветастой вазе с ручками-крыльями. Я смотрю в зеркальное стекло, вижу комнату, омытую тонами пыльной розы с украшениями из розового дерева. Свет лампы согревает витражный абажур возле тяжёлого гардеробного шкафа.

На мгновение звуки трещащего влажного дерева отвлекают меня.

Затем я слышу дыхание - тяжёлое, поверхностное дыхание в ритме, который я узнаю.

Я смотрю в сторону кровати. Пучки серых волос беспорядочно торчат на голых плечах мужчины и кое-где вдоль боков его широкой спины. Он испускает тихий хрип.

Женщину под ним я узнаю. Её густые тёмные кудри в художественном беспорядке разметались по постели. Она улыбается ему, но улыбка искусственная, отработанная. Дрожь отвращения доходит до меня, когда она смотрит в его лицо; но чувство пропадает прежде, чем я осознаю, что оно не моё.

Женщина устала. Я ощущаю её недовольство как саван.

Дверь распахивается.

Звук громкий, но я могу лишь смотреть, вовсе не удивляясь тому, что вижу его - хотя теперь он выглядит иначе, старше, чем он когда-либо мне казался. Его глаза сияют, кажутся почти черными, когда он стоит в тени у двери. Мой взгляд опускается к его белым рукам с длинными пальцами.

Я вижу, что они стискивают деревянный черенок топора.

Женщина тоже видит его. Её голос полон ужаса, но не за себя. Её слова вырываются почти воплем.

- Рольф! Рольф, нет! Дорогой, нет!

Он идёт к ним по прямой линии, его длинные ноги движутся с бесшумной грацией, которую я узнаю.

- Рольф! Они знают, кто ты!

Он смотрит не на свою жену, а на белую кожу и всклокоченные седые волосы. Бловелт повернул голову, широко раскрыв глаза от шока, но он не вышел из жены Ревика.

Ревик замахивается топором прежде, чем закончил последний шаг, и вгоняет топор прямо между лопаток мужчины. Он впивается до самой толстой части лезвия.

Бловелт кричит.

Ревик толкает деревянное топорище вперёд, выдёргивает его со смачным влажным звуком, а Бловелт кричит и кричит и кричит...

Жена Ревика кричит вместе с ним.

Его лицо сохраняет недрогнувшую маску пустоты. Ревик поднимает лезвие и замахивается снова.

... Я потеряна. Я потеряна.

Я снова с ним - внутри него, возможно.

Фермерский дом погребён под снегом. Я лежу с ним и Элизой, двумя телами, съёжившимися под ветхими одеялами. Мужчина и женщина. Женщина беременна, как минимум на седьмом месяце, и она спит, но мужчина бодрствует.

Ревик лежит на спине в темноте, смотрит на падающий снег через квадратное окно в другом конце сеновала. Его лицо теперь кажется мне почти мёртвым.