Отец наших отцов - Вербер Бернар. Страница 8

ОН продолжает наблюдать за стаей, собравшейся вокруг убитой гиены. Справа сбились в кучку дети, дальше жмутся старики.

И, конечно, ОН сам. Когда ОН думает о себе, ОН называет себя просто «я». Однажды ОН видел свое отражение в луже. «Я» ничем не отличается от других.

12. Исидор Каценберг

Лукреция Немрод встретилась с коллегами в «Брассери Альзасьен». Она выделила эту группу среди многочисленных сотрудников «Геттёр Модерн», сочтя ее своей «компанией». Торча у стойки, они судачили о внутренней жизни еженедельника.

– …Заведующий литературной рубрикой издал роман и, чтобы заручиться хотя бы одним благоприятным отзывом, сам сочинил статейку, подписав ее псевдонимом, – сообщил Флоран Пеллегрини.

Общий хохот. Все заказали еще пива.

Потом уселись. Лукреция Немрод подсела к Фрэнку Готье, тоже прихватив с собой пол-литровую кружку. Официант в длинном синем фартуке принес дымящиеся тарелки со всевозможными мясными изделиями: птичьей и кроличьей колбасой, франкфуртскими сосисками, панированными свиными ножками, вареными рульками; ко всему этому обжорству прилагалась кислая капуста.

– Ну как, встретилась с Исидором Каценбергом? – поинтересовался заведующий научной рубрикой.

Девушка покачала рыжей головкой.

– Все хорошо, благодарю. Только я бы предпочла вести расследование в одиночку. Вчера вечером я снова побывала на месте преступления, где со мной случилась неожиданность. Явился загадочный некто в маске обезьяны и с канистрой бензина, хотел все там испепелить. Странноватое поведение для серийного убийцы, вы не считаете?

– Ты его задержала?

– Хотела, но он вырвался. Очень прыткий! Жаль, иначе он бы все мне выложил, можете не сомневаться!

Любители кислой капусты остались равнодушны к ее сообщению, на их физиономиях читалось сомнение. Флоран Пеллегрини, набивший полный рот, малоразборчиво высказал общее мнение:

– Как ни старайся, Тенардье никогда не позволит тебе опубликовать этот сюжет. Без Каценберга он ни в какую не пройдет, какой бы захватывающей ни была вся эта история.

Фрэнк Готье был с ним согласен.

– Сознайся, ты не добилась толку от этого толстого грубияна. Теперь в этом можно сознаться: тебя разыграли. Надо же было потушить твой энтузиазм по поводу «происхождения человечества». Каценберг отправил тебя куда подальше, это как пить дать! Он такой: ни с кем не желает знаться.

Вилка Лукреции повисла в воздухе, брови сошлись на переносице.

– Кто он, собственно, такой?

– Каценберг? Полный псих, – бросил Готье.

Флоран Пеллегрини любовался своей пивной кружкой, как хрустальным сосудом.

– Скорее он слегка не от мира сего. В свое время я был с ним хорошо знаком. Поверьте, тогда это был один из величайших журналистов Парижа!

Дождавшись, пока официант заменит пустые тарелки полными, Пеллегрини продолжил:

– Я знал его не лысым и не толстым, вовсе не затворником водокачки на краю света. В те времена он служил в полиции, экспертом в медико-юридическом центре. Специализировался на анализе микроулик: волос, подозрительных пятен, всевозможных отпечатков. Мог по одной шерстинке определить пол, возраст, уровень стресса, употреблял ли ее хозяин наркотики. Для него это было игрой, разгадыванием загадок. А потом ему надоело то, как поступали с его экспертизами на суде. Магистраты и судьи редко учитывали его выводы. Вот он и ушел в научную журналистику. Специальные знания помогали ему превращать статьи в полицейские расследования. Это было необычно – репортер, опирающийся на собственные наблюдения, а не цитирующий косноязычных чиновников. В конце концов публика стала узнавать его неповторимый стиль, и он прогремел в прессе. Отсюда его прозвище «Шерлок Холмс от науки».

– На самом деле он просто добросовестно исполнял свои обязанности, – вмешался Кевин Абитболь, вытирая жирный рот грязной белой салфеткой. – Проблема в том, что большинство журналистов стали скептиками, утратили всякое любопытство. От лени они довольствуются повторением того, что им говорят, и по тысяче раз переписывают одни и те же статьи, почти ничего в них не меняя.

Флоран Пеллегрини не обратил внимания на то, что его перебили.

– Исидор Каценберг – вот кто должен был бы возглавлять научную рубрику вместо Готье. Ты согласен, Фрэнк?

Тот нахмурился.

– Может быть, но я не виноват, что у бедняги однажды съехала крыша.

– Как это произошло? – спросила Лукреция Немрод.

– Ехал он себе в метро, как вдруг в его вагоне взорвалась бомба с пилеными гвоздями. Теракт среди бела дня! Его спасла спинка сиденья, но дело было в час пик, куча жертв! Все в дыму, он ползает по разорванным трупам, стараясь помочь раненым. Тут любой сойдет с ума!

Все молча покивали, впрочем, большинство не утратило аппетита и продолжило доблестно атаковать вилками сосиски и рульки. Перекрывая звуки жевания, Пеллегрини продолжил:

– После взрыва он на неделю заперся дома, не мылся, не ел, практически не спал. Потом на смену фазе прострации пришла фаза воинственности: ему захотелось взяться за оружие, найти убийц и прикончить всех до одного. А после он выяснил, что теракт был связан с какой-то запутанной дипломатической историей, более того, Франция продавала оружие стороне, устроившей взрыв. Он ничего не смог сделать и ушел в себя. Стал жиреть, писал все меньше и в конце концов купил эту водокачку, чтобы отрезать себя от мира.

– Башня пьяницы, – подсказал Кевин Абитболь.

– …или могила, – фыркнул Готье.

Официант притащил очередную батарею пива, и все стали торопливо пить, как будто пиво помогало переварить эту странную историю. Лукреция не отставала от коллег.

– А потом вышла книга, – сказал вдруг Флоран Пеллегрини.

– Что за книга? – вскинула голову стажерка.

– Странный роман. С виду банальная приключенческая история, а по сути – активная проповедь ненасилия. Он читал и перечитывал ее, пока до него не дошел ее тайный смысл. Для Исидора она стала откровением. Тогда он и решил, что его личный враг – не терроризм, а насилие как таковое.

– Он снова стал писать, но статьи получались слишком полемическими, – объяснил Готье.

– Один Исидор Каценберг против всего насилия в мире: против террористов, детоубийц, любителей пыток… До того резко писал, что его статьи уже не брали ни в «Геттёр Модерн», ни куда-либо еще.

– Из него вышел уж больно буйный противник насилия, – уточнил Кевин Абитболь. – Всему есть предел, даже когда клеймишь зло. Посольства стали строчить жалобы, Ке д’Орсе потребовала его увольнения. Его выставили, и он окончательно заперся в своей водокачке.

– Тем не менее читатель сохранил к нему доверие. Его не забыли ни они, ни редакция, где у него тоже остались сторонники. В этом тебя не обманули, Лукреция, – подытожил Флоран Пеллегрини.

Мужчины повздыхали и для успокоения взялись за новое блюдо с мясом, поровну перекладывая его на свои тарелки.

13. Пиршество

Все погрузили руки в трепещущую плоть.

Проблема гиены – в ее вонючести. Она издает резкий запах гниения. Некоторые куски пахнут так дурно, что их приходится есть, зажимая нос.

Если бы одна вонь, но вкус!.. Тот, кто никогда не ел мясо гиены, не поймет, что это значит. Сильнее всего горчат подушечки сала с задних лап.

Лично Он не принадлежит к любителям гиеньего мяса. Гораздо предпочтительнее мясо травоядных: оно слаще, нежнее, от него не тошнит. Но соплеменники явно не разделяют его предпочтения. Особенно жадно жрут гиену доминируемые: для них поражение сильного – всегда маленькая, но победа над жизнью. Они не только жуют, но и щиплют шерсть мертвой гиены. Простительная жестокость слабых.

Брюхо гиены распорото, пиршество становится все шумнее. В гиене съедобно все. Хвост обсасывают до мелких косточек. Лижут ушные хрящи. Раскусывают десны, выдавливая из них кислый сок. У вожака стаи такие мощные коренные зубы, что он раскалывает ими клыки гиены, добираясь до соленого нерва внутри.