Рисунок по памяти (СИ) - Воробьёва Татьяна. Страница 30

— Хадижа, — обратился он к дочери.

Она вздрогнула от его голоса, как от удара, и испуганно взглянула на отца.

— Иди в свою комнату.

Девушке не нужно было повторять дважды.

— Как, что?! — стала возмущаться Ранья, — Саид, дорогой, ты оставишь ее в доме? После всего?!

— Она моя дочь! — строго взглянув на жену, а потом обведя взглядом и остальных присутствующих в комнате людей, произнес мужчина, — И только мне решать, как с ней поступать!

— Я больше ни минуты не останусь под этой крышей! — воскликнул дядя Абдул, поднявшись с дивана и довольно бодрым шагом пошел к двери.

За ним последовала Назира, гордо вскинув голову.

— Остальные тоже могут расходиться, — посмотрел на оставшихся в комнате жен и сида Али, сказал Саид.

Женщины, без разговоров, встали и направились к лестнице на второй этаж. Ранья бросила в сторону мужа недовольный взгляд; скандал в доме — всегда нехорошо, но она знала это еще с того времени, когда Хадижа была маленькой мерзавкой, пакостившей ей на каждом шагу, и что от этой шарлатанки не нужно ждать ничего хорошего. Скорей бы Саид опомнился и отправил девчонку на воспитание в Фес, к дяде Абдулу, а, еще лучше, вышвырнул бы за дверь, как когда-то ее развратную мать.

Зулейка же посмотрела на мужа с грустью. Она и представить себе не могла, что сейчас чувствует Саид и на каких силах заставляет себя сейчас сдержать гнев и боль от слов дочери. Ей, было жаль мужчину; Хадижа, возможно, сама того не желая, глубоко ранила его, показывая, что западные привычки ей ближе и понятнее, чем родной семейный очаг.

— Да прибудет с тобой Аллах, — прошептала она, прежде чем начать подниматься по лестнице, — Пусть Он даст тебе силы пройти через все это.

Сам же Саид устало опустился в кресло. Он не знал, что делать, как проснуться от этого кошмара, как из него вырваться? Аллах, снова испытывает его? Когда он отыскал дочь, он был счастлив, словно заново проживая день ее долгожданного рождения. А позже Саид видел, как девушка пыталась стать частью семьи, пыталась понять их культуру, традиции, религию, что с потерей памяти стали для нее чужими. Легко было любить ту Хадижу из прошлого, мечтать о ее возвращении в стены родного дома, но что теперь ему делать с этой…с этой совершенно чужой ему девушкой, которая опозорила его, его…их семью. Если бы это была не Хадижа, если бы она не была дочерью Жади. Тогда все было бы легче.

— Она солгала, — Саид вздрогнул от голоса сида Али, про которого, к своему стыду, уже забыл.

— Что вы сказали?

— Хадижа. То, о чем она тут заявила, ложь, — мужчина сидел в том же кресле и был совершенно спокоен, несмотря на все произошедшее.

— Почему вы так думаете? — спрашивает Саид, привыкший прислушиваться к мудрому сиду Али.

— А ты вспомни Жади во время твоего сватовства, — грустно улыбнулся собеседник, — Чего она только не придумывала, чтобы ты отказался от нее.

— Да, — хмыкнул Саид, на миг вернувшись в то время, — Как-то даже она позвонила и сообщила, что все дело в шрамах от страшных ожогов…

— И вставные зубы, — рассмеявшись, добавил Али, — Ох, долго же на нее злилась Латифа, ведь ей тоже пришлось пройти через придирчивый осмотр Назиры.

— Да, точно, — сейчас это выходка вызывала смех, но тогда было не до смеха, впрочем, как и сейчас.

— Так вы думаете, что Хадижа тоже придумала? — вернулся к волнующему его вопросу Саид, — Но она провела целых пять лет на западе.

— Вот именно, — кивнул Али, — Она не знает наших законов и традиций. А находясь еще и в Бразилии, может не опасаться физического наказания. Ты имеешь полное право отвести Хадижу к врачу и проверить ее слова, но задумайся о том, что ты собираешься делать, окажись они как ложью, так и истиной?

— Честно, я не знаю, — растерянно ответил Саид и задумался.

Наступило тягостное молчание. Каждый из мужчин думал о своем, прокручивая кадры давно минувшего с недавно прожитым. Дядя Али сравнивал поведение Хадижи и Жади, но не знал горькой правды — хоть та и не говорила не делала громких заявлений, она действительно не оказалась невинной в их первую брачную ночь. И этот страшный факт долгие годы сидел в сердце Саида, как ядовитая заноза, отравляя его горечью, ревностью и злобой.

Али снова нарушил молчание:

— Знаешь, иногда я сожалел, что так поспешил с вашей женитьбой. Жади только вернулась в Фес, в родную культуру, для нее все это тоже было если не чуждо, то незнакомо и непривычно. Но это ее увлечение бразильцем, — мужчина брезгливо поморщился, — Я испугался. И увидев, какой огонь зажигается в твоих глазах, при взгляде на Жади, и то, что судьба сама развела вас с Латифой, поторопился. Нужно было все же подождать… — мужчина глубоко вздохнул, медленно покачав головой, — Мактуб — так предначертано. Я бы хорошо подумал прежде чем пробовать на прочность волю Хадижи. Она слишком долго жила вне семьи, чтобы осознавать ее ценность. Терпение, Саид, терпение.

— Но если окажется, что это все же правда?!

— Все мы совершаем ошибки. То была не она, а некая Зои Вебер. Если ты любишь свою дочь, прими ее такой, какая она стала, — сказал дядя Али и поднялся с кресла.

— Вы останетесь на ночь?

— Да, меня нисколько не оскорбляют стены этого дома, — улыбнулся Али, — Аллах велик, Саид, не теряй веры.

Мужчина поднялся и вышел из гостиной, отдавая Саида на растерзание его тяжелым мыслям — он остается в гостиной в гордом одиночестве, стараясь унять головную боль, как можно сильнее сжав виски подушечками пальцев. Сегодня он не уснет.

— Какой позор! — только переступив порог дома, воскликнула Таджия, — А до этого я считала семью Рашид уважаемой и чтущей традиции! А тут…о, Аллах!

— Таджия, дорогая, иди пожалуйста к себе, — строго, но уважительно прервал жену Жаудат.

Она посмотрела на мужа, тут же замолчав, поклонилась и неторопливо пошла к лестнице на второй этаж.

— Я же говорил тебе, что это девчонка, совсем не та, кто тебе нужен, — посмотрев на Самата, произнес Жаудат, — Хорошо, что вскрылась сейчас. Аллах предостерёг тебя от этой ошибки.

— Нет! — резко произнес Самат, до этого молчавший.

Он сидел на кресле, в которое опустился на автомате, и не слышал ничего, что происходило в комнате, пока отец напрямую не обратился к нему. Перед глазами молодого человека как на повторе проносилась сцена с признанием Хадижи. Одна часть его существа горела злостью, огненной яростью и ревностью, другая, с каким-то парадоксальным хладнокровием приводила доводы, что девчонка просто лжет, и, даже если нет, то пусть он не был первым, но точно будет последним в ее жизни. Так что он не собирался уступать ни своему отцу, ни упрямству Хадижи.

— Как нет?! — непонимающе посмотрел на сына Жаудат.

— Я не откажусь от своего намерения, — твердо заявил Самат, смотря отцу прямо в глаза. — Мне плевать, что заявляет Хадижа Рашид, и насколько истинны ее слова!

— Но…но как ты можешь?! — мужчина не мог найти слова, чтобы образумить сына, и чувствовал, что постепенно начинает закипать.

Жаудат не мог понять, что за бес вселился в его сына. Самат, конечно, всегда отличался упрямством, а после смерти матери, к его характеру еще добавилась и какая-то жесткость, безумно граничащая с той же самой жестокостью. Мальчик перестал играть в игрушки, не улыбался и не смеялся. После посещения психологов, те лишь разводили руками:

«Что вы хотите, мальчик пережил такую травму. Время лечит».

Время действительно лечит, но, видимо, не все раны и не полностью. Прошел год, другой, и Самат снова стал улыбаться и смеяться, только выглядело это как-то фальшиво, наиграно, и только с сестрой, казалось, мальчик становился прежним. Он был молодым человеком, послушным, чтящим своего отца и свою семью; в отличие от своих ровесников, оторванных от родной земли и живущих в чужой стране, он не поддавался греховному западному влиянию…до этого момента. Имя «Хадижа Рашид» грозило стать проклятьем этого дома.