Терпкость вишни - Сова Изабелла. Страница 35

— Наконец-то свячение как положено, — не осталась в долгу Миленка. — Бывало, до меня и капельки святой воды не долетало. Ну ладно, минутка сосредоточенности у Гроба Господня, а потом идем целовать крест.

Мы опустились на колени у полистироловой пещеры, окруженной скалами из папье-маше. На возвышении, изображающем скальный уступ, покоилось худое тело, плотно укутанное в хлопчатобумажные пеленки. Одна рука безвольно свисала, страша кровавыми ранами.

— Выглядит как настоящая, — шепнула я Милене.

— Восковая. Сделана по заказу, — объяснила мне она. — Наш ксендз любит сильные эффекты. Завтра на этой скале будет висеть копия савана. Тоже производит большое впечатление, особенно на детишек. Ну что, идем к кресту?

Мы терпеливо выстояли в длиннющей очереди. Перед нами оказалась маленькая худенькая старушка. Мы помогли ей опуститься на колени. Старушка старательно обцеловывала ноги Христа. А когда дошла до бока, с ней приключился приступ влажного кашля. Под конец она чихнула, изрядно обрызгав божественное лицо.

— Вот потому я никогда не касаюсь его губами, — сообщила мне таинственным шепотом Миленка. — Хотя иногда меня подмывает поцеловать Христа в самые губы.

— Видно, ты и впрямь любишь привлекать взгляды.

— Пока я еще не отважилась. Но мысль эта вертится у меня в голове. Психолог предостерегал, что это может стать началом невроза навязчивых состояний. Ладно, моя очередь.

Миленка приблизилась к кресту.

Минуты через две мы сидели на одной из задних скамеек.

— Хочешь еще побыть? Помолиться? — спрашивала Милена. — Может, попытаемся пробиться на исповедь?

— Нет, я исповедалась еще во вторник.

— А я, как всегда, опоздала. Ладно, — махнула она рукой, — схожу после праздников, по крайней мере не придется ждать семь часов.

— Я ждала пять.

— Повезло. Ну, возвращаемся. — Вдруг она схватила меня за руку: — Ты гляди, Филипп. Ну, тот парень из поезда, что договаривался с кондуктором. Вишня, как я выгляжу?

— Как обычно, — пожала я плечами, — только что волосы у тебя сколоты в узел.

— А лицо?

— Ну как ты можешь выглядеть? Я ведь не скажу, что у тебя стерлась помада.

— А вообще? — нервно спросила Милена.

— Вообще — о’кей. Ты же видела, какое лицо было у ксендза.

— Он эстет никакой. Другое дело — ксендз Адам. — Миленка взволнованно огляделась. — Надо подойти к нему?

— Конечно, если он тебе нравится… Он как раз стоит в очереди на исповедь. Если поторопишься, займешь за ним.

— Домой одна пойдешь?

Я кивнула.

— Тогда возьми и мою корзинку.

Я взяла по корзинке в руку и покорно потопала обратно. Довольно долго я бродила вокруг дома Миленки, отдаляя, насколько возможно, встречу с ее родителями Отдаляя никчемушные разговоры. Тягостные паузы.

— Вишенка? А чего ты сидишь одна на скамейке? Поднимайся наверх! — крикнула Миленкина мама, по пояс высунувшись из окна.

Я поднялась.

— А Миленка где? — спросила мама, открывая ветхую дверь.

— Захотела исповедаться, — сообщила я, ставя корзинки на консольку у зеркала.

— Только не сюда! — крикнула мама прямо мне в ухо. — Эту рухлядь сделал Рысек! Я жду не дождусь, когда она развалится!

— Уже недолго. Задняя ножка едва держится, — утешил ее создатель рухляди, облепленный от ступней по буйную шевелюру четвероногими. — Поди ж ты, Млечка на исповеди. Похоже, в первый раз она успеет исповедаться до Светлого понедельника.

— Но это будет не скоро. Она шестидесятая в очереди.

— Которая?! Все, я ей отнесу чего-нибудь перекусить в костел! Она ж помрет с голоду!

— Не надо. Она взяла из корзинки булку и кусок хрена.

— Хрена?!! — крикнула мама так громко, что у меня чуть барабанные перепонки не лопнули. — Она совсем не следит за собой! Вот наживет язву, если только уже не нажила!

— Миленка просила ничего ей не приносить, — сказала я. — В крайнем случае, если проголодается, выйдет из очереди. Так она говорила.

— Слышала, Ядвига? Никуда она не денется. Давай лучше займемся Вишней, а то она начнет жалеть, что приехала.

— Точно! Так, может… — Мама на секунду задумалась. — Давай я покажу тебе комнату Милены!

— А та, вчерашняя…

— Я положила вас в спальне! — объяснила она. — А мы спали в большой комнате! Когда приезжает Милена, мы всегда переходим туда, потому что у нее нет кровати! Не помещается она на четырех квадратных метрах!

— А… — только и успела сказать я, потому что мама начала экскурсию по Миленкиной комнате.

— Это вот и есть ее комната, а заодно доказательство, что у Рысека руки не тем концом вставлены!

— Да, — согласился Миленкин папа, ничуть не оскорбленный столь критическим высказыванием о нем, — в кружок «Умелые руки» меня не возьмут.

— Это еще слабо сказано! — заметила мама. — Взгляни, Вишня, на эту деревянную панель!

Я взглянула. Полуметровый участок стены был покрыт неровно отлакированными досками.

— Интересно, кому и зачем нужны сорок семь сантиметров деревянной панели?! — задала мама (надо думать, не первый раз) риторический вопрос.

— Как зачем? Для красоты, разумеется.

— Ах да, я же забыла! — улыбнулась мама и вернулась к роли экскурсовода: — А теперь взгляни на этот письменный стол!

Стол как стол. Таких полно в старых школах, библиотеках и конторах. На столе — высокий коричневый кувшин, а на нем прямоугольный кусок стекла, исполняющий функцию подставки для аквариума.

— Как ты думаешь, что чувствовала бы она, — мама указала на бойцовую рыбку, которая, не ведая об угрожающе зыбком своем положении, расправлялась с кусочком пасхальной ветчины, — узнав, на чем стоит аквариум?

— Я бы от страха, наверно, выпрыгнула на ковер, — чистосердечно призналась я.

— А вы думаете, наш мир устойчивей, чем этот аквариум? — рассмеялся Рысек.

— Не пугай молодежь, им достаточно того, что они слышат о себе по телевизору! — обрезала его мама.

— Вот-вот, — согласилась я. — Все относятся к нам как к саранче.

— Или как к грибку, — добавил папа. — А ведь вы же не виноваты, что двадцать лет назад часто выключали электричество. Люди настрогали детишек, а теперь кричат, что идет демографическая волна и несет угрозу для рынка труда.

— Да что говорить! — вздохнула мама Милены. — Сменим лучше тему, от этой меня начинает трясти!

— Так, может быть, покажем Вишне полки в кухне? — предложил Рысек. — Тоже моя работа.

— Действительно! Смотри и удивляйся!

Я вошла в кухню, где, кроме раковины, газовой плиты и столика для дошколят, имелись только две полки. Если можно так назвать неструганые доски, висящие на пластиковых бельевых веревках, привязанных к кривым гвоздям.

— Они хотя бы на гвоздях висят, а вот полочка в спальне — та на спичках, обернутых ватой! Я все жду, когда она рухнет!

Рухнула. Сегодня ночью, когда все девять насельников (ну, может, кроме бойцовой рыбки) спали крепким каменным сном. Около двух часов спички, удерживающие полку, признали, что не в силах нести дополнительную нагрузку в виде Миленкиного будильника, сломались и упали на пол. А вместе с ними упала полка и все, что на ней находилось, то есть килограммов пять книг в твердом переплете, а также вышеупомянутый будильник, у которого от удара об пол включился звонок.

— В чем дело? Что случилось? — вскрикнула Миленка, инстинктивно прикрывая запястья.

Я не успела сообразить, так как в спальню ворвались Миленкины родители вместе с домашними животными (за исключением бойцовой рыбки).

— Ну наконец-то! — Мама Миленки воздела руки в благодарственном жесте. — Свершилось!

Произошедшее безумно обрадовало и собак, потому что они принялись носиться по комнате, поминутно вскакивали на постель и лизали мне нос. Каждую ноздрю в отдельности.

— Аза очень полюбил тебя, — сообщил мне Миленкин папа. — Не всякому он так тщательно вылизывает нос. Обычно лизнет самый кончик и все. А тебе, ну прямо… Прошу тебя, подставь ему ухо. Он будет счастлив.