Не верь тишине (Роман) - Овецкий Владимир Борисович. Страница 49
— Не меня ли?
Яша узнал Митрюшина. Ему показалось, что Миша сейчас выхватит оружие, и он выскочил из засады. Увидев его, Миша выхватил револьвер, но на него тут же навалились Довьянис с Тряпицыным. Яша подбежал к ним. Втроем они быстро скрутили Митрюшина.
— Век Ивану не прощу, что в лесу пожалел тебя, — прохрипел Миша.
Еремей Фокич, услышав крики на улице, отогнул угол занавески, увидел копошащиеся фигуры и все понял.
— Я так полагаю, что схватили Мишаню нашего. — Он повернулся к Тосе. — И так полагаю, что через тебя!
Девушка вздрогнула, как от удара. Всю ночь она не ложилась спать, а ближе к рассвету добралась уходить к тетке. Еремей Фокич не спрашивал, куда и зачем, закрыл за ней калитку, успев заметить, как ее догнал парень. Сначала испугался: схватят ее, а потом придут и за ним, но Тося с парнем мирно беседовали, и Еремей Фокич с досадой плюнул: «Вот чертово племя, прости господи! Не успела одного отпеть, другой появился!»
А Тося, увидев Якова, даже не удивилась. Наоборот, когда он окликнул, подумала, что именно его первым и должна была встретить после того, что произошло ночью, и сказала виновато.
— Миша говорит, что из-за меня…
— Врет! — быстро ответил Яков. — Бандит он, потому и гонялись за ним.
— Нет, он добрый…
Яша поморщился:
— Через свою доброту, наверное, и людей столько погубил!
— Заплутал он, не по злобе… Я к начальнику вашему пойду! — с неожиданной решимостью сказала девушка.
— Все равно судить его будут.
— Пусть судят, только бы… иначе и для меня все кончится…
— Было время, когда я тоже так думал, — произнес Яша, — но теперь знаю: все только начинается.
Тося не поняла. Ей такое лишь предстояло пережить…
52
Ждать больше не было возможности. Время близилось к полудню, а Миша все не появлялся. Карп Данилыч, когда Трифоновский вернулся один, сразу почувствовал неладное.
— Дурак твой Мишка, — с раздражением сказал Ваня. — Коли с ним что и произойдет, то только по его собственной глупости!
Хозяин лесной сторожки глянул на обоих из-под насупленных лохматых бровей и ушел.
Карп Данилыч, наблюдая за приготовлениями Трифоновского, не выдержал:
— Пусть он дурной, так почему ты, умный, позволил ему ехать в город?
— Коли он отца не слушает, станет он слушать меня!
— Что же мне теперь делать? — беспомощно спросил Карп Данилыч.
— Это твое дело. Хочешь — жди, хочешь, — в город поезжай, сам знаешь куда, а я здесь больше задерживаться не могу, у меня свои дела! — Он посмотрел на Митрюшина, осунувшегося, растерянного, неопрятного, потерявшего все свое степенство, но ни искры жалости или сочувствия не кольнуло сердце.
— Может, где скрывается? — предположил Карп Данилыч, с надеждой заглядывая в глаза Трифоновского. Он забыл о ненависти и презрении, которые всегда испытывал к этому человеку.
— Все может быть, — ответил Иван, вскочив на коня. — Передай сынку, если увидишь, прощальный привет… А еще, Карп Данилыч, может, сам, может, через кого, но обязательно верни Лузгину Тимофею Силычу вот этот рубль серебряный. Так, мол, и так, Ваня Трифоновский должок просил передать! Он поймет!.. Прощай, Карп Данилыч, не поминай лихом!
Через минуту он был на лесной тропе, которая, огибая болото, вела к широкой просеке — прямой дороге к той вросшей в землю баньке. Не рискуя свернуть на открытую просеку, поехал в обход.
Пять верст по чащобе дались с трудом, и Иван с облегчением вздохнул и ласково похлопал по шее коня, когда подъехал к заветной поляне.
Прислушался. Тишиной и покоем дышало некогда бражное пристанище. Спрыгнул на землю. Постоял еще немного, вышел из кустов и заспешил к баньке.
Открыл дверь, пригнувшись, шагнул в полумрак. Дохнуло гнилью и сыростью. Подошел к покрытому плесенью пологу. Доска нижней ступени поддалась хотя и с трудом, но без скрипа. Рука торопливо скользнула в черный провал. Холодный увесистый сверток плотно лег в широкую ладонь. Когда он вышел из баньки, из-за угла кто-то выскочил и сгреб его в охапку. Трифоновский метнулся, вырываясь, но тяжелый удар по голове опрокинул на землю.
Очнулся быстро. Пеньковая веревка крепко врезалась в грудь, туго прижимая к спине руки. Голова гудела.
— Вот так, Ваня, отстрелялся!
«Яшка!» — Иван открыл глаза. Яша Тимонин и Евстигней Тряпицын с удивлением рассматривали играющие на солнце драгоценности.
53
Жизнь все расставит по своим местам.
Госк пришел в милицию, когда за ним уже хотели послать сотрудника: вернулся Митрюшин-старший.
Взяв с собой двух милиционеров, Госк направился к дому Карпа Данилыча. Стемнело. Кое-где в окнах зажглись огоньки. Золотистыми пятнами светились они сквозь стекла и занавески. Поглядывая на них, Болеслав Людвигович прикидывал, как без шума арестовать нежданно возвратившегося из бегов хозяина. Смущало то, что пришел Митрюшин, как утверждали, не таясь. «Поглядим, что надумал», — рассудил Госк, готовясь ко всяким неожиданностям.
Стук в ворота заглушил захлебывающийся собачий лай. Но вскоре во двор кто-то вышел и настороженный женский голос спросил:
— Кто там?
— Милиция! — громко произнес Госк и услышал, как женщина за воротами испуганно охнула.
— Открывайте! — приказал старший уполномоченный.
Щеколда звякнула, и Госк с помощниками кинулся в дом.
Карп Данилыч в белой рубашке сидел у самовара.
Лампа под потолком была аккуратно прикручена и освещала комнату неярким уютным светом. Увидев пришедших, Карп Данилыч доставил на стол блюдце, вытер полотенцем лицо и шею и сказал каким-то распаренным голосом:
— Быстро вы, однако… И чаю не успел напиться вволю… Глафира, собери-ка мне, — приказал он жене, застывшей на пороге. — Слышь, что ли? — повторил он с напускной строгостью.
Жена, всхлипывая, выбежала в другую комнату и вернулась с узелком, очевидно, заранее приготовленным.
Карп Данилыч молча принял его, оделся, поцеловал жену. По улице шел не торопясь и не оглядываясь, сосредоточенно нахмурив брови.
В милиции на все вопросы Карп Данилыч отвечал односложно и, лишь когда Госк спросил, на что он рассчитывал, возвращаясь домой, ответил более обстоятельно:
— На то и рассчитывал, что заарестуете. — И, подняв на старшего уполномоченного глаза, пояснил: — Истомился. Не по мне такая круговерть. Да и от кого прятаться? От жизни, что ли? Так от нее и в самом темном лесу не спрячешься.
— Надо ли вас понимать так, что вы осуждаете свою борьбу против Советской власти?
— Осуждаю…
— Нет и не будет силы, которая могла бы победить народ! — выкрикнул Бирючков срывающимся от волнения голосом.
Сводный отряд милиции и Красной гвардии, выстроившийся в небольшом дворике военкомата, ответил дружным «ура!». Они стояли в тесных рядах, объединенные единой волей и целью, еще не зная, что скоро на их земле загудит пожар гражданской войны.
Они не знали, но были к этому готовы!
