Одинокие сердца - Мадарьяга Итсасо Лосано. Страница 41

Одри ошеломленно захлопала ресницами. Гордиться? Ее мать сказала, что ей следовало бы собой гордиться? А чем ей гордиться? Тем, что она бросила работу? Тем, что у нее больше нет спутника жизни? Тем, что еще неизвестно, сумеет ли она обзавестись семьей до того, как ее тело утратит возможность рожать детей? Одри была уверена, что гордиться ей абсолютно нечем.

— Что ты хочешь этим сказать? Чем я, по-твоему, должна гордиться? — спросила она, еле сдерживая гнев.

— Тем, что ты жила так, как сама считала нужным. Тем, что тебе никогда не приходилось наталкиваться на непробиваемую стену…

— Непробиваемую стену можно и взорвать, — перебила мать Одри.

— Ну так давай, взорви свою непробиваемую стену, — вызывающим тоном сказала Виолетта. — Человеку всегда кажется, что взорвать чужие стены намного легче, чем свою собственную.

Одри растерянно посмотрела на мать.

— Ты стоишь на распутье. Давай, найди ответ на возникшие у тебя вопросы.

— Как, например, вопрос о том, почему меня бросил Джон?

— Да, и на этот тоже. А еще — почему ты уволилась с работы, которую, как ты сама говорила, обожала. Почему у тебя вдруг возникла необходимость оставить все это позади.

Одри так сильно разозлилась, что ей захотелось вскочить и убежать. Однако она не могла этого сделать. Ответы на вопросы очень быстро доберутся до ее совести и станут ее мучить. Она знала об этом, хотя и пыталась закрыть на это глаза.

— Моя прошлая жизнь уже не имеет для меня никакого значения. Это была жизнь, которую я налаживала вместе с Джоном, — наконец ответила, обреченно вздохнув, Одри. Она стала нервно выдергивать из земли травинки.

— А Джон? Он-то налаживал ее вместе с тобой?

Одри ничего не ответила. Она попросту не знала, что ответить. Ей нужно было хоть немного отвлечься от мрачных мыслей. Она была даже рада тому, что сейчас ей не приходят на ум подходящие слова. Пока не приходят. И ей не хотелось их подыскивать. В ее сознании возникла пустота, и эта пустота давала Одри своего рода ощущение безопасности и душевного спокойствия… Затем вдруг нужные слова стали выныривать из глубины ее сознания, причем она даже не прилагала никаких усилий к тому, чтобы придать словесную форму своим чувствам и ощущениям.

— Я уже давно так не радовалась жизни, как сейчас. Давно не выезжала на природу и не слушала шелест листвы, пение птиц и журчание рек. Повседневные хлопоты и мои нескончаемые проблемы не оставляли мне времени на то, чтобы всем этим насладиться. — Она посмотрела куда-то далеко-далеко. — Теперь я уже понимаю, что не хочу возвращаться к той жизни, которая была у меня раньше. Моя работа больше не кажется мне привлекательной, хотя она и казалась мне такой еще несколько секунд назад. Я думаю, что уже не смогу предложить новых идей, да и мне от этой работы никакой пользы больше не было. В моей жизни закончился очередной период, а я до сего момента этого не понимала. Не знаю, чем я теперь буду заниматься, но возвращаться в музей я не хочу. Я чувствую, что мне необходимо заняться чем-то другим, хотя еще и не знаю чем.

Эти слова Одри были ответом всего лишь на один из возникших у нее жизненно важных вопросов. Ну хоть что-то. Виолетта решила, что этого пока вполне достаточно, и больше не стала мучить дочь. Одри необходимо найти собственный жизненный путь.

После долгой и напряженной паузы девушка снова заговорила:

— Мне кажется, я жила в мире иллюзий. Я так сильно стремилась наладить взаимоотношения с Джоном и трансформировать их в нечто реальное, что при этом позабыла о себе самой и о том, что мне нравится делать. — Одри отложила бутерброд и принялась теребить вырванные из земли травинки. — Все мои усилия были сосредоточены на нем и на своей мечте создать с ним полноценную семью, потому что время бежало очень стремительно и я уже не могла больше это откладывать. — Она подняла глаза и посмотрела прямо перед собой. — Думаю, образ матери и жены становился для меня привлекательным каждый раз, когда Джон был рядом со мной. Я даже подумывала бросить работу, чтобы как можно лучше исполнять роль матери и жены. — Одри горько усмехнулась и посмотрела на свои ладони. — Однако это был всего лишь фильм, который я снимала для себя. А еще при этом я не хотела замечать, как Джон отдаляется и от меня, и от моих планов на будущее: его облик постепенно стирался из моих грез. — Она несколько секунд помолчала, а затем, взглянув на мать с грустной улыбкой, продолжила: — А вот что я хорошо видела в своих грезах, так это как ты, мама, идешь по саду моего воображаемого дома — где-нибудь в глуши — с моим малышом, поддерживая его — делающего свои первые шаги — за ручку. И этого было вполне достаточно, мне не нужно было ничего другого, чтобы почувствовать себя счастливой и состоявшейся в жизни. Я думала, что до реализации моей мечты остается совсем немного, и мне с каждым днем было все труднее и труднее ходить на работу. Она мне нравилась все меньше и меньше. — Одри выдавила из себя улыбку, пытаясь сдержать подступившие к глазам слезы. — И теперь, когда у меня уже не может быть ни воображаемого дома, ни воображаемого ребенка, у меня нет больше и работы — пусть даже и не любимой. Думаю, в подобной ситуации будет легче начать все с нуля, нежели пытаться продолжать прежнюю жизнь. Я больше не смогу выносить существующее положение вещей. Нужны кардинальные изменения.

Вот это было для Виолетты совершенно неожиданным: всегда такая независимая Одри, оказывается, хотела уехать куда-нибудь в глушь, чтобы заботиться там о своих отпрысках и быть любящей и терпеливой матерью и женой!

— Материнство — это всего лишь один из периодов в жизни женщины, Одри, — сказала Виолетта. — Любой матери хотелось бы проводить все свое время с ребенком, смотреть, как он растет, радоваться каждой его улыбке. В течение этого периода женщине некогда думать о себе, но ей на это наплевать. Однако он рано или поздно заканчивается, и у женщины возникает ощущение пустоты, когда ее малыши уже перестают быть малышами и всячески борются за свою самостоятельность. — Виолетта сделала паузу, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели ее слова на Одри. — Это нехорошо, когда человек теряет индивидуальность. Нужно обязательно находить в жизни местечко и для собственного «я». Как ты думаешь, ты не будешь скучать по своей работе?

Одри несколько секунд помолчала.

— Не знаю, — наконец сказала она, и по ее щекам потекли слезы. — Я над этим еще не задумывалась. Материнство было для меня гораздо важнее. Не знаю… Мне хотелось бы, чтобы этот вопрос еще имел для меня значение.

— Ты говоришь так, как будто твоя жизнь уже закончилась.

— У меня такое ощущение, что она и в самом деле закончилась.

— Когда доживешь до моих лет, у тебя появится возможность понять, что жизнь длится очень-очень долго — хотя годы иногда и мелькают один за другим, — и что, в общем-то, в ней есть время для чего угодно. — Виолетта положила ладонь на руку Одри. — Никогда не отказывайся от задуманного только потому, что тебе кажется, будто уже слишком поздно. Это неправильно. Чтобы попытаться что-то сделать, никогда не бывает слишком поздно.

Одри улыбнулась. Ей в глубине души очень хотелось верить матери. Она нуждалась в этом. Помолчав и вытерев слезы, девушка спросила:

— А какие доводы были у моего дедушки против того, чтобы я пошла учиться в университет?

— Ну, таких доводов у твоего дедушки могло быть сколько угодно, но ни один из них не был бы достаточно убедительным.

Виолетте вдруг припомнился ее разговор с Теобальдом в библиотеке, — разговор, во время которого ей захотелось задушить свекра. Она, однако, проявила просто чудеса выдержки и самообладания, чем потом очень гордилась. Невозмутимость — вот что помогло ей одержать победу. Если бы она вышла из себя, если бы она разнервничалась, то никто потом не стал бы воспринимать ее всерьез. Ее считали бы женщиной, устраивающей истерики по малейшему поводу. Если Виолетта чему-то и научилась в «Виллоу-Хаусе», так это выживать. Она очень быстро осознала, что не может рисковать своим счастьем, вступая в конфронтацию по тому или иному поводу, что ей придется жить, подавляя негодование и гнев из-за нанесенных ей обид. Она научилась сосуществовать с другими людьми и проявлять по отношению к ним терпимость, а еще добиваться своего при помощи хитрости и без лишнего шума. И это у нее получалось довольно неплохо.