Страж западни (Повесть) - Королев Анатолий Васильевич. Страница 15
«А все же, что если устроить летающую ловушку?»
Автор афишки и владелец экзотической птицы находился в тот момент в коридоре штаба, дожидаясь разрешения, и Муравьев, поколебавшись, пригласил его в кабинет для весьма странного разговора.
Итальянский артист Бузонни оказался круглым усатым господином с юркими плутоватыми глазками и багровыми апоплексическими щеками. Он хотя и плохо говорил по-русски, но отлично понимал все, что ему говорили.
И все же он никак не мог понять интерес штабс-капитана к гарпии.
— Да, — отвечал итальянец, — Цара ручная птица, почти ручная. Да, она может летать, крылья ей не подрезали. Иногда я отпускаю ее на свободу, и она всегда возвращается к клетке. Цара боится далеко залетать.
— Ваша птица хищная или питается, так сказать, по-вегетариански?
— О да, хищная и очень дорогая птица. Я купил ее в Триесте.
Бузонни вытирал потный лоб платком и не мог понять, чего ждать от такого любопытства, но чуял, что ничего хорошего за сим не последует и уже заранее был напуган.
— Иногда она ловит крыс, кошек, — продолжал он, — в свое удовольствие, но ест только вареное мясо. Цара отвыкла от живой пищи. Она имела большой успех в Париже, господин майор.
Повышение штабс-капитана в чине было всего лишь уловкой антрепренера, в офицерских погонах он разбирался.
— Я имею звание штабс-капитана, господин Бузонни, — холодно заметил Муравьев и продолжал: — А голубей она ловит?
— Да, да, ловит, штабс-капитан, прямо рвет на части. Терпеть их не может, — приврал итальянец. Впрочем, он не раз и не два замечал, что гарпия больше прочих птиц замечает именно голубей.
— Отлично!
Алексей Петрович не усидел на месте и закружился по кабинету. Бузонни перевел дыхание и незаметно выпустил втянутый по-строевому живот, ему казалось, что гроза миновала.
— Господин Бузонни, я хотел бы лично удостовериться в наличии такой птицы. Где она?
— Я всего лишь честный коммерсант. Моя афиша — это чистая правда. Прошу на балкон в моем нумере, герр капитан.
Когда Алексей Петрович впервые увидел гарпию в клетке на балконе гостиницы «Отдых Меркурия», он не смог сдержать невольный испуг и чувство гадливости. Из груди огромной облезлой птицы вырастали лапы, похожие на голые по локоть женские руки. Казалось, эти руки принадлежат молодой ведьме, черные отполированные когти гарпии походили на длинные пальцы. Тварь прямо и злобно смотрела в глаза человека. Нелепый хохолок из перьев на макушке, похожий на старушечий чепчик, придавал ее ярости жутковатый комизм (южно-американская гарпия — одна из самых мощных хищных птиц на земном шаре. Разновидность хохлатых орлов: вес до полупуда. Охотится на обезьян, агути, ленивцев, носух. Перья гарпии служили обменной монетой у дикарей Южной Америки).
На вопрос штабс-капитана о том, приносит ли гарпия пойманных птиц к клетке, Бузонни сказал правду, что такое случается крайне редко, что обычно, разорвав жертву на части и утолив этим инстинкт хищника, Дара прилетает назад налегке, что пернатая дичь ее не интересует, но тут штабс-капитан не захотел ему верить. Догадавшись наконец о затее Муравьева, Умберто стал клясться и божиться, что гарпия никуда не годится, что она стара и ленива. Штабс-капитан не хотел его слушать и тут же на балконе, косясь на жуткую тварь, отдал приказ итальянскому антрепренеру Бузонни за определенное вознаграждение обеспечить ежедневное дневное «летание» некормленной птицы с целью уничтожения почтовых голубей. Останки пойманных птиц будет тщательно осматривать специальный часовой, пост которого будет находиться у подъезда гостиницы, а по возвращении птицы он будет подниматься в номер для осмотра. Все замеченные предметы, как-то: гильзы, записки, кольца, метки и прочие почтовые устройства руками не трогать и охранять их как зеницу ока до прихода часового.
Бузонни стоял ни жив ни мертв — злой рок держал его судьбу железной хваткой.
Даже если гарпия просто оторвет голову большевистскому почтарю где-нибудь на энских задворках, и то цель будет достигнута, размышлял Алексей Петрович, подпольщики не смогут вовремя поддержать красноармейскую атаку, сигнал не долетит до адресата.
«Руки по швам, птичка!»
В тот день штабс-капитан пребывал в отличном расположении духа. Коварной затее большевиков была расставлена в небесах ловушка. Кроме того, Муравьеву пришла в голову мысль уничтожить все уцелевшие городские голубятни и тем самым насколько можно очистить оперативное пространство для успешной охоты голодной бестии. Но самое главное, сейчас можно было подумать наконец о судьбе Учителя.
В своем блокноте Алексей Петрович с тайным удовольствием нарисовал кружочек и тут же зачеркнул его крест-накрест, а рядом нарисовал что-то похожее на хищную птицу с двумя головами.
Кружочек сей означал в его пиктограмме небо провидения, крест — счастливая мысль о гарпии, которую он изобразил в виде привычного символа: царского двуглавого орла… Одним словом, с небом было покончено! Руки были развязаны, и теперь можно было арестовать пресловутого руководителя красного подполья, что и было немедленно сделано.
Итак, как раз в то самое время, когда Алексей Петрович, покачиваясь на мягких подушках, ехал в изящном ландо по пустому ночному городу к себе в гостиничный нумер, позади, в подвале контрразведки, в бывшей бильярдной комнате бывшего благородного собрания, прямо на бильярдном столе — это было разрешено — дремал в беспокойном полусне и полузабытьи арестованный председатель подпольного ревштаба и подпольного комитета Российской Коммунистической партии большевиков, бывший политкаторжанин, член РСДРП с 1912 года Ян Круминь, известный своим товарищам по борьбе под партийной кличкой Учитель.
…Ландо резко тряхнуло на булыжном участке, и Алексей Петрович чуть не вывалился из коляски.
— Лошадь деревенская, дурная, — предупредил его окрик извозчик и хлестанул что есть мочи низкорослую лошаденку.
— Обращайся по форме.
— Виноват, ваше благородие!
Лошадь припустила поживей: прибавили ходу и казаки охраны на своих чубарых татарских лошадках. Коляска с эскортом выехала из Магазейного переулка, пересекла Миллионную, проехала по звонкому Лохотинскому мосту над заболоченным каналом на Архиерейскую, приближаясь к доходному дому мадам Трапс, где в квартире арестованного постояльца Галецкого полным ходом шел самочинный обыск.
Алексей Петрович наконец-то слегка задремал. Ему на миг померещился дурной конь Голубок, забивший пьянчугу Лахотина в деннике, — этакий мифический кентавр с торсом Пятенко, в парадном кителе с унтер-офицерскими погонами: кентавр грозил кулаком штабс-капитану… «Привидится же такое!» Муравьев встряхнулся.
Свежий ночной ветер густой волной прошел по бульвару, зашатались темно-пенные кроны платанов, сухо заскрипели лакированной листвой; подлунный Энск вставал слева и справа пустынными перспективами, словно забытье продолжалось, и город мерещился, светился, белел и качался в сумерках сна.
«Лошадь, — подумал Алексей Муравьев, — за секунду галопа проскакивает 5 маховых саженей, орудийный снаряд пролетает 470 метров…» Он силился продолжить примеры, но…
Но, кроме выкладок штабс-капитана, кроме плюсов и минусов, стратегии и тактики и прочей умственной геометрии, есть еще бесконечное теплое небо, есть глубокий август, есть головокружение и восторг от высоты, есть, наконец, стремительный лет почтовой птицы, которая вылетела в полдень, есть перестук голубиного сердечка высоко над землей, есть полет белоснежного турмана Фитьки, к малиновой лапке которого крепко примотана сыромятным шнурком гильза от патрона трехлинейной винтовки образца 1891 года, а в ней пыжом — скрученная бумажка, на которой рукой комиссара кавалерийской дивизии косым размашистым почерком написан приказ подпольному революционному штабу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
За три часа полета голубь почти не встречал птиц. Он был одинок в бесконечном пространстве, в воздушной пустоте, залитой солнцем. Казалось, время не движется. Но все стороны света протянулся небосвод. Замерли слева и справа редкие облака, похожие на обломки снежных вершин. Они отливают ясным неподвижным блеском. Внизу — чистая и гладкая земля. Вверху пылает солнечный диск. На него больно смотреть. Прямо над голубем, застыв, висит в прозрачной вышине серая бархатистая капелька. Это утонул в небесах полевой жаворонок. Турман слышит этот звенящий на ветру колоколец. Видит, как, зависнув на месте, жаворонок трепещет пестрыми куцыми крылышками. Кажется, что и голубь тоже не движется, не летит, а подвешен в центр мироздания.