Ловцы желаний - Сельдемешев Михаил. Страница 57

— Они всегда так кричат, — услышал я позади себя и обернулся на голос.

В глаза мне резануло светом, и я зажмурился. Раздался гнусный смешок. Когда я снова стал различать предметы, то увидел человека, стоящего у стены. Он подышал на маленькое зеркальце, которое держал в руке, протер его отвратительно грязным носовым платком и спрятал в карман. Это не был Медлес.

— Я люблю, когда они громко кричат, мои малютки. Жалко только, что они так быстро умирают, — он расплылся в улыбке, обнажив гнилые зубы.

Это был невзрачный человечек с желтым болезненным лицом и длинными узловатыми пальцами на руках.

— Их родители прозвали меня Лесным Пауком, — продолжал он. — За то, что я всегда заманивал их крошек в лес. Они считали, что виселица — слишком легкое наказание за то, что я творил с их детишками, и поэтому они подкупили охранника, чтобы тот подсыпал мне в пищу порошок бурого цвета. О, это была страшная штука! Я умирал шесть дней в невыносимых мучениях. А потом Медлес решил взять меня к себе. Ну а сегодня он нашел для меня работенку. Он сказал, где-то здесь заблудилась маленькая девочка Лиза. Медлес пообещал, если я найду ее, то могу с ней немного поиграть. Я так давно не играл с маленькими девочками, я так соскучился по ним…

— Только попробуй ее тронуть, гадина! — гневно закричал я.

— Не слишком ли самоуверенно для дряхлого старикашки? — он снова обнажил свои сгнившие зубы.

— Чтобы выбить из тебя твою тщедушную душонку, у меня хватит сил! — огрызнулся я.

пропел он омерзительным фальшивым голосом, отступил в темноту и пропал.

— Елизавета! — закричал я что было сил. — Откликнитесь, это я — Савичев!

Но откликалось лишь эхо.

Обойдя весь коридор и заглянув в каждую камеру, я поднялся на следующий этаж. Но и там поиски ни к чему не привели. Так, этаж за этажом, я постепенно поднимался все выше и выше. В какой-то момент мне показалось, что по стенам скачет солнечный зайчик, но я старался не обращать на это внимания.

На одном из этажей я вдруг снова встретил Алфимова. Он, как и много лет назад, был облачен в униформу. Необычным был лишь завязанный в узелок темно-синий платок, который он по-прежнему бережно сжимал в руках.

— Где Елизавета, Николай? — произнес я с отчаянием в голосе. — Помоги мне найти ее.

— Я же предупреждал, чтобы вы с ней поскорее уходили отсюда. Теперь ты знаешь, где ее искать. — Он прошел мимо меня и начал спускаться по лестнице.

— Николай! — крикнул я ему вслед.

Но он не обернулся и вскоре скрылся из виду.

Прекратив бесполезное обследование камер, я поднялся на последний этаж и направился к пролому. Камера внутри была приоткрыта, и из нее сочился тусклый свет. Поколебавшись немного, я зашел внутрь.

Елизавета лежала на кровати, руки ее были сложены на груди, а глаза закрыты. Медлес сидел у нее в изголовье.

— Ну наконец-то, Яков Михайлович Савичев, собственной персоной! — захрипел он и расплылся в улыбке. — А я уж боялся, что не заглянете к нам. Вы же самый желанный гость в этом паршивом месте…

— Что с ней? — не скрывая злобы, спросил я.

— Ничего, — Медлес извлек откуда-то перышко и поднес к губам женщины — от ее дыхания перо колыхалось. — Самый тяжкий грех в ее жизни — это разбитая ваза, вину за которую она, будучи маленькой девочкой, свалила на гувернантку. Мне она не интересна — ведь разве же это грех, Яков Михайлович?

— Тебе о грехах известно больше, Медлес, — холодно возразил я.

— Скромничаете, Савичев, скромничаете. — Медлес встал и начал ходить из угла в угол камеры. — Признаюсь, что в прошлый раз вам удалось обмануть меня. И что самое удивительное — вам удалось обмануть самого себя, доктор. Получается, что вы и в самом деле достигли невозможного в области психиатрии, раз сумели запудрить свои собственные мозги!

— Не понимаю, о чем вы, — обронил я.

— Ну вот — что я говорил! И ведь я верю, что вы и действительно не понимаете. Высший класс, доктор! Браво! — Медлес захлопал в ладоши. — Но это пока. На этот раз вам не удастся меня одурачить…

— Этого раза не будет, Медлес, — оборвал я его. — Ни этого, ни какого-либо другого. Я забираю Елизавету, и мы уходим…

— Не спеши, Яша, — голос Медлеса снова стал зловещим и неумолимым. — Выйти отсюда будет намного сложнее. Ведь любитель детей и солнечных зайчиков — далеко не единственный, кто бродит по закоулкам Зеленых Камней. И уж конечно же он — не самая серьезная фигура в моей свите. Не думаю, что тебе захочется встречаться с остальными. И тем более это не нужно нашей безгрешной сударыне, — он махнул в сторону Елизаветы.

— Но там есть и мои друзья, — возразил я.

— Ошибаешься, Савичев. У тебя не осталось друзей. А Коля Алфимов — э-эх, несчастнейший человек. Самому иногда больно смотреть, как он мучается. Разве он не достоин большего, нежели жалкая горстка пепла, завернутая в платок? Я думаю, вполне достоин. Нужно лишь доказать это, верно? Я пообещал вернуть ему Катю на три дня. За это время он успеет ей сказать все, что накопилось в нем за эти годы одиночества. А за это он всего лишь должен принести на жертвенник сердце нашей Елизаветы…

— Да что тебе от меня надо? — не выдержал я.

— Мне надоела моя ноша, я устал, — Медлес подошел и впился мне в плечи своими ледяными пальцами. — Я давно ищу себе преемника, и только теперь мне это удалось. Тогда, несколько лет назад, ты утаил свой истинный грех, подсунув мне вместо него наспех сляпанную фальшивку Я чуть было не добрался до истины, но ты успел заблокировать свое сознание, поплатившись, правда, за это многими месяцами, проведенными в психлечебнице. До сих пор не устаю восхищаться, как тебе удалось сотворить с собственной психикой такое, что ты на самом деле забыл те страшные вещи, которые я сейчас заставлю тебя вспомнить…

— Но ведь я недостоин занять твое место, Медлес. — Внутри меня шевельнулось какое-то жуткое предчувствие.

— За многие годы я не встречал еще более достойного, — он был непреклонен. — Но довольно пустых слов! Пора вернуться в те годы, когда студент Савичев был на пути к познанию областей человеческой психики, недосягаемых до этого многими лучшими умами в сфере науки. Правда, городу, в котором он учился, пришлось заплатить за это слишком высокую цену…

Для городской полиции это были трудные годы. Все их усилия были напрасны. Но их можно простить — ведь невдомек им было, что тот, кого они так долго и безуспешно ищут, — не обычный тронувшийся умом душегуб. Они вступили в поединок с настоящим гением своего дела, и у них не было против него никаких шансов.

Студент Савичев совершенствовался от раза к разу. Он никогда не повторялся — ведь однообразие он ненавидел. То девушка с перерезанным горлом на берегу, сжимающая закоченевшими пальцами томик Мольера. То несчастная проститутка, задушенная в своей убогой квартирке, стены которой увешаны перевернутыми задом наперед картинами. И еще многие, многие загубленные души, тела которых полиция раз за разом находила во всех частях города.

И разве могли знать запуганные его жители, прячущиеся с наступлением темноты за дверями своих домов, что убийства для Якова Савичева — не самоцель. Что более важно — это исповеди, которые ему приходилось выслушивать каждый раз, прежде чем обрывалась чьи то очередная жизнь. Он с наслаждением впитывал в себя чужие души со всеми их радостями и невзгодами, с их жизненным опытом и разочарованиями.

Он достиг такого совершенства, что в один прекрасный день сумел разом вычеркнуть из своего прошлого и из своей памяти все сии страшные деяния, словно литейщик, выбрасывающий ставшую ненужной алебастровую форму. И город облегченно вздохнул.

А студент Савичев покинул его. Здесь ему было делать уже нечего. У него начиналась новая жить, а десятки жертв так навсегда и остались на совести местной полиции. Все, на что она годилась — это лишь обнаруживать и регистрировать. Впрочем, одна жертва обнаружена так и не была. Альбину искали многие: родители, друзья, несчастный влюбленный профессор Бексаров. А она лежала на дне пруда, с камнем на шее, завязанным ртом и туго стянутыми за спиной руками. Эта девушка была последней в его списке…