Возрождение Зверя. Любовь за гранью 12 (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 24

Отец лишь тихо спросил:

— Когда родится ребенок?

— Скоро. Чуть больше пары месяцев, — глухо ответила я, глядя ему в глаза.

— Здесь ты в безопасности, милая. Пока в безопасности. Рино ведет переговоры с контрабандистами, возможно, нам удастся в случае серьезных проблем пересечь границу и укрыться в Арказаре.

Мы и понятия не имели, что уже на следующий день Асфентус будет окружен и взят в осаду, а я не смогу даже выйти на улицу, потому что нейтралы назначат награду за мою голову и развесят мой портрет на каждом углу.

Голодные, в основном, нищие оборванцы, населяющие город, сдали бы меня и за меньшую сумму. Когда Рино принес листовку и положил на стол, все обернулись ко мне, и я знала почему — это означало, что Ник уже вошел в город или находится за его стенами. Но тогда мы еще надеялись, что находимся в безопасности.

— Я рад, что ты приехала. Это был правильный выбор, моя девочка. Отдохни с дороги — вечером у нас собрание. Я хочу, чтоб ты на нем присутствовала и знала, что нас ждет в случае прихода нейтралов.

Усмехнулась уголком рта.

— Я и так знаю, пап. Смерть нас ждет.

— Ну это мы еще посмотрим. Для начала пусть нас найдут. Мы рассыпались по городу и укрываемся в самых разных местах. Сэм, Рино, Габ и Изгой собирают отряды воинов. Мы будем драться.

— Чем? — устало спросила я.

— Хрустальными мечами, мама. Рино нашел лазейку и поставщика. Через неделю мы будем вооружены до зубов. Сюда направляется обоз.

Увидела Сэма и громко выдохнула от облегчения, он рывком обнял меня и прижал к себе, гладя мои волосы, целуя в макушку, вдыхая мой запах, как и его отец. От ассоциации где-то дрогнула застывшая в наркотическом сне тварь-боль.

— Мама, как же я ждал тебя. Наконец-то ты здесь. Я и Ками, Ярик, мы дико испугались. Зорич, я твой должник.

— Сочтемся, — ухмыльнулся ищейка, расстегивая ворот рубашки и прикладываясь к бокалу с ледяным виски.

— Мы держим под контролем все входы и выходы из города. Каждую лазейку. Едва они сунутся сюда, мы будем об этом знать.

Сэм говорил быстро и отрывисто — так не похоже на моего спокойного и хладнокровного мальчика. Но этот азарт и всплеск адреналина мне был знаком, этот лихорадочный блеск в глазах и трепещущие ноздри. Живое напоминание о том, кого я так хотела возненавидеть и вышвырнуть из своего сердца.

И вдруг он замер, застыла его рука, перебирающая мои волосы. И я знала почему — мой старший сын услышал сердцебиение и почувствовал еще одну жизнь во мне. Доли секунд на осознание, и мой внутренний страх, что это отдалит его от меня. Сейчас, когда все знали вину Ника и его омерзительный выбор… я носила ребенка от предателя, от того, кто рвал в клочья нашу жизнь без капли сожаления. И стыд… какой-то неестественный стыд, что мой сын знает, насколько близко я опять впустила его отца в свою жизнь. Он ведь уже такой взрослый…

Сэм опять прижался лицом к моим волосам, и я с облегчением выдохнула. Он принял малышку. Мой взрослый мальчик с невероятно огромным сердцем, в котором всегда было место для его брата и сестры, так много места, что мне иногда казалось, что он не оставил себе самому ни капли.

"Она не виновата, — голос врывается в мои мысли, — она ни в чем не виновата. Она прежде всего твоя и моя кровь, а не его".

И снова ни грамма боли. Точнее, она где-то есть. Вдалеке. Под слоем стекловаты. Как будто я приняла сильное обезболивающее и чувствую лишь отголоски. Рядом с Сэмом все чувства окончательно притупились, и я вдруг вздрогнула от понимания… вспомнила, как когда-то он приходил ко мне в комнату по ночам и ложился рядом со мной, дрожащей в истерической агонии и задыхающейся от слез. Становилось легче, и я засыпала, а он так и лежал до утра рядом, охраняя мой сон. Я обхватила руками его бледное, слегка заросшее щетиной лицо. Какой же он уже большой. Самый настоящий мужчина. Уже не мальчик. Но все равно мой ребенок и таким останется навечно. Внимательно глядя ему в глаза, прошептала.

— Это ты, да? Ты не даешь ей поглотить меня? Отпусти… нельзя так долго. Твои силы…

Уголки его губ дрогнули, и он провел ладонью по моим волосам.

— Мне хватит сил на нас обоих, мама.

— Когда в город войдут нейтралы, твоя сила понадобится тебе одному.

— Меня не спасет никакая сила, если я буду знать, что ты с ума сходишь от боли, если буду знать, что ты плачешь. Я не могу больше видеть твои слезы, понимаешь? Не могу. Это невыносимо.

— Слез не будет, — попыталась солгать, но не вышло, и в ярко-синих глазах вспыхнуло пламя ненависти.

— Будут. Боль сожрет тебя, едва я позволю ей прорваться сквозь мой блок, мама. Он обглодает тебя до костей снова, но в этот раз я ему не позволю.

И я знала, что он прав. Обглодает и, возможно, так сильно, что я уже перестану быть сама собой.

— Пока я могу — буду держать.

И он держал, я чувствовала это онеменение еще несколько дней. Оно спасало меня от полного отчаяния и давало возможность жить и дышать.

Молча слушать, как отец с братом строят стратегические планы, и даже пытаться участвовать в их дискуссиях. В первый же вечер в особняк, принадлежащий Рино, приехала Кристина с Габриэлем, Зариной и Велесом. Впервые вся наша семья была в сборе. Почти вся. Я смотрела на них, сидящих за столом, на смеющихся детей, на взрослого Велеса и Сэма, рассматривающих карту города, и чувствовала, как вдалеке остро режет лезвием — а ведь ОН мог быть здесь вместе с нами. Мог быть частью этой войны, а не по ту сторону баррикад. Мог вот так же, как Габриэль Кристину, обнимать меня за плечи, или как мой отец с Анной.

А потом вдруг что-то прорвало эту стекловату, пробилось даже через силу моего сына и ослепило острой вспышкой, полоснув по глазам и по нервам… И я вдруг осознала, что здесь сейчас происходит. Господи, да все они строят планы как убить тебя, Ник. Понимаешь? Я сижу в этой проклятой зале и слушаю, как они расправятся с тобой, когда ты войдешь в город, в какую ловушку будут заманивать нейтралов и как будут вырезать им сердца. Они называют тебя Вершитель, чтоб не произносить твое имя, а я… я ощущаю, как боль вгрызается в мою плоть все сильнее и сильнее, пока меня не пронизало ею насквозь, и она не прорвалась наружу.

— ХВАТИТ, — закричала и выскочила из залы, задыхаясь, к себе, держась за стену, шатаясь, пока не упала на четвереньки, придерживая уже заметный живот рукой и всхлипывая с каждым вздохом все громче. Боже. Я не могу больше. Сэм был прав… он отпустил ненадолго, и я, кажется, сейчас от боли с ума сойду. Наверное, нечаянно… наверное… Господи. Это невыносимо.

Лбом уткнулась в пол, шатаясь на коленях, и вдруг почувствовала руки, обхватившие меня за талию.

— Маняшааа, милая, — голос сестры сквозь пульсацию агонии в висках, поднимает и сильно прижимает к себе, — тихо, милая, тихо. Все хорошо. Мы здесь. Все мы здесь рядом с тобой. Нельзя тебе так.

Вы рядом. Вы. А мне он рядом нужен. ОН. Как же это… как же это вынести?

Кристина гладит мои плечи, сжимая их сильнее, а я, тяжело дыша, пытаюсь унять этот поток щемящей душу тоски и отчаяния.

— Давай, я помогу тебе лечь в постель. Ты бледная как смерть.

Слова сказать не могу, потому что чувствую ненависть к каждому из них, как и много лет назад. У меня тысячи проклятых дежавю. Рвут меня на части все. Он раздирает на куски, и они все втыкают мне в грудь ножи и прокручивают их там лезвиями под ребрами. Мой сын, который хладнокровно чертит на карте путь к КПП, за которым, возможно, есть засада нейтралов, и прикидывает, как заманить их в ловушку, чтобы раскромсать. А меня тошнит от этой мысли, меня от нее в лихорадку швыряет. Как же это? Как же ты допустил это, Ник? Как ты мог? Сын на отца и отец на сына? Лучше бы я сдохла, чем начала выбирать между вами.

Кристина помогла мне сесть на постель, но я не могла сидеть, подскочила и бросилась к окну, распахнула настежь, судорожно втягивая воздух, держась обеими руками за горло. Она подошла ко мне сзади и уткнулась лицом мне в затылок.